НА СЛОМЕ ВЕТРЕНОГО ДНЯ
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2019 / 38, 17.10.2019, автор: Дмитрий ЛАРИОНОВ (НИЖНИЙ НОВГОРОД)
Дмитрий Ларионов родился в 1991 году в городе Кулебаки Нижегородской области. Окончил Институт филологии и журналистики ННГУ. Публиковался в журналах «Звезда», «Дружба народов», «Кольцо А» и «Нижний Новгород». Шорт-листер Волошинского конкурса (2017), лонг-листер Григорьевской поэтической премии (2017, 2018). Член СП России. Живёт в Нижнем Новгороде.
***
Смотрю в советское трюмо
и вижу тихого ребёнка.
Я помню с детства про него,
он тюбик краски комкал
на сломе ветреного дня
/металл в руке своей сжимая,
стоял за сеточкой дождя/
в неясных числах мая…
Назад к оптической петле:
какой простор в сетчатке глаза!
а одуванчик – амулет –
был ниткой солнца назван.
Найду кассету VHS,
поставлю видео вторично,
где дед, курмыш, весенний лес.
Но в кадре герметичном
иное видится кино:
все звёзды кажутся глазами,
и запах яблони земной
едва ли осязаем.
Прости, пожалуйста, меня
за горстку слов, неровный почерк,
за то, что жизни не обнять;
а время станет почвой,
когда закончится сезон.
А в общем – нитку эту – на-ка.
Дорогу вымостим слезой
иного океана.
***
Е – равно – эм-цэ – квадрат, только так не говорят.
Свод частиц необратим –
человек идёт под ним.
Справит сам земной маршрут,
ширь прикрутит на шуруп.
Не то свет, не то слеза сядет в синие глаза.
«Тоси-боси», – скажешь вслух.
Поезд следует в Москву.
Шар древесный на версте смолкнет
в лесополосе.
Всё случится. Знаю я.
Остаются – «э», «ю», «я».
Помни голос, почерк, речь,
а иного не сберечь.
Свод частиц необратим;
вновь увидимся под ним.
Не то свет, не то слеза сядет в синие глаза.
***
Ломтик дыма. Корка снега.
Человек открыл глаза:
Сетунь вновь течёт налево.
Звуки птиц. Но голоса
эти вновь не замечает.
Хотя знает, что под ним –
биокостное молчанье.
Он и сам неразличим
в сетке атомов, корпускул,
голом воздухе. Пора!
Хорошо дышать на русском,
умирать лишь до утра.
Или так: идти над тайной,
по приезде – сесть в кровать,
что любовь почти случайна –
до конца не понимать.
Тишина сойдёт за дверью.
Случай был. И он не зря.
Ломтик дыма. Книжка Рейна.
Bonis avibus*, друзья.
* Bonis avibus – (лат.) – с добрыми птицами.
1998
Слезой иного океана
пришла Господняя слеза –
и одуванчиковый ангел
сырую соль с губы слизал.
Не упадёт на донце глаза
свод занимательных вещей:
всю темноту вернули сразу,
такой и не было вообще.
Приехал, снова потерялся.
Среди гранита и цветов
ни дыма нет, ни ассонанса,
ни музыки. Нет ничего,
что мне едва напоминало
о многом, дальнем, дорогом…
«Из этих туч свари какао», –
просила Лену. Угольком,
когда жила в соседнем доме
/почти мерцание вблизи/,
чертила: девять, девять, восемь.
У Кочубея ржавый ЗИЛ –
стоял напротив – близ барака.
Потом словечки о любви.
Ты умирала в Кулебаках.
И одуванчики цвели.
***
Себе на жизнь друг майнил в Осло.
Его мечтой был Амстердам.
А я в четверг смотрел на солнце;
кипела в чайнике вода.
Стоял апрель. Провисшим небом
/и запах комнаты пустой,
где многим позже будет мебель/
летели птицы над страной.
Квартира этажа восьмого.
<…> сегодня – голоса других –
пережимают голос новый.
Последний камешек фольги
оплавлен был в кофейной банке.
Ты уезжала на такси,
забыв у зеркала свой «Данхилл»
и зажигалку вместе с ним.
Недолог дым; предвечна сырость.
Но я шептал через губу:
«Пусть мне однажды жизнь приснилась,
приснись ещё когда-нибудь».
А это непременно — обзывать стихотворца лонг-листером? Даже такого. Который не представляет, что можно шурупом привинтить, а что саморезом. То, что он еще в детстве комкал тюбик с краской – свинцовый или алюминиевый, говорит о его физической силе, не каждый взрослый сможет в пальцах скомкать такой вот тюбик, но не о способностях к стихотворчеству. И все же, надо ли?
угловато крючковато топорщееся но есть желание докопаться до сути своих ощущений что важно для будущих откровений
Пусть копается в стороне. Откопает, тогда можно послушать.
Что такое “курмыш”?