Настоящий талант Светланы Аллилуевой
После чтения статьи В.Огрызко «Закрытая информация о деле дочери Сталина» («ЛР», 2021, № 11)
Рубрика в газете: Наводим порядок, № 2021 / 13, 08.04.2021, автор: Светлана ЛЕОНТЬЕВА
Первое, что приходит в голову, когда раздумываешь над судьбой Светланы Аллилуевой – она бросила своих детей, бросила свою страну, эмигрировав с США.
Но мало кто знает, что Светлана Сталина училась в МГУ, писала книги, была влюблена в поэта Давида Самойлова. И на самом деле была очень талантливым, начитанным и даровитым писателем.
«И как шквал из снега и дождя, как лавина, как ночной ураган с молниями и ливнем, обрушилась на меня Великая Трагедия.
Всё слилось в этом вихре, беспощадно хлеставшем моё сердце и заливавшем меня потоками слёз».
Всё переплелось – моё и чужое, родные любимые лица сливались с героями книги, их слова и мои мысли, наши общие слёзы и боль, всё путалось в моём сознании и захлёстывало с новой и новой силой. И я читала, упиваясь слезами, и перечитывала опять эти гудящие, как орган, строки, слушала их, вдыхала всем существом и задыхалась от боли…» – пишет Светлана Иосифовна Аллилуева в одном из своих произведений «Письма Борису Леонидовичу Пастернаку».
Светлане Аллилуевой хотелось высказаться, выплеснуть всё, что накопилось в ней до дна. Это и «20 писем к другу». Это и «Далёкая музыка» Вот как начинается исповедь Аллилуевой:
«ПАМЯТИ МОЕЙ МАМЫ
Эти письма были написаны летом 1963 года в деревне Жуковке, недалеко от Москвы, в течение тридцати пяти дней. Свободная форма писем позволила мне быть абсолютно искренней, и я считаю то, что написано – исповедью. Тогда мне не представлялось возможным даже думать об опубликовании книги. Сейчас, когда такая возможность появилась, я не стала ничего изменять в ней, хотя с тех пор прошло четыре года, и я уже теперь далеко от России. Кроме необходимой правки в процессе подготовки рукописи к печати, несущественных купюр и добавления подстрочных примечаний, книга осталась в том виде, в каком её читали мои друзья в Москве. Мне бы хотелось сейчас, чтобы каждый, кто будет читать эти письма, считал, что они адресованы к нему лично.
Светлана Аллилуева. Май, 1967 г. Локуст Валлей.»
Настоящая трагедия человека, облачённая в филологическую форму. Для кого-то писание книг – это способ заработка. Для кого-то – заявить о себе, прославиться, получить поощрение.
Но у Аллилуевой было всё: известность, деньги, слава, узнавание; всё, что душа пожелает, ибо происхождение её, вся жизнь, судьба – уже и есть слава, знаменитость, узнаваемость. Тогда для чего писать книгу? С какой целью?
Если бы это были произведения писателя, не отягощённого именем Сталина, не вышагнувшего из его семьи, то в любом случае понимаешь всё, что вышло из-под пера Светланы Аллилуевой несомненно талантливо.
«Моя Катенька, кровиночка моя, рябиночка моя стройная, вишенка моя сладкая, что же я с тобой сделала?! Как я оставила тебя одну, свет мой, как ты плачешь там теперь, а ведь ты у меня крепкая и не любишь быть плаксой, амазоночка моя бесстрашная.
Что же я с тобой сделала, ведь не увижу тебя долго, своими руками отдала тебя – как Лара отдала свою кровную, любимую Таню… Да, ведь у Лары была ещё дочка Катенька, от мужа её нелюбимого, но какая нам, женщинам, разница, мы любим своих детей, потому что мы их родили…
Ах, да ведь это моего второго мужа, нелюбимого, звали Юрий Андреевич (Жданов. – Р.Г.), и был некрасив, но умён, по холодному умён, как машина, вроде этого механического комиссара Антинова, со схемой внутри вместо сердца… Как они похожи! И так же одинаково крутились на одном месте, как колёсики в механизме, все их революционные идеи и фразы…Все лица мешаются, ничего не могу понять сквозь слёзы, почему одинаковые имена, неужели мало других русских имён?»
Читая и размышляя, я долго горевала, как и Светлана Сталина над произошедшим. Но вот передо мной оплаканная Аллилуевой родина, из которой она бежала. Но эта родина внутри, а, как известно, от себя не убежишь. Как можно вынуть из себя, выдернуть этот мертвящий ком из груди? Это цветастое смёрзшееся внутри себя? Эту незабытую родину.
Огромная – а поместилась в сердце…
И дети! Особенно они! Потому, что их тоже пришлось бросить. Оставить. Как была оставлена Светлана своей мамой Надеждой Аллилуевой, застрелившей саму себя из «такого маленького револьвера».
А Светлане было тогда всего 6 лет. Долгое время кончина матери скрывалась, девочке говорили, что мама уехала в Германию.
Итак, Светлана Аллилуева, рыжеволосая, кудрявая, невысокого роста женщина, исполненная страстей, чувств, желания любить, выйти замуж за любимого, увлекающаяся, чувственная женщина. И этот довлеющий контроль, поминутный, пошаговый, когда многое нельзя, или почти всё нельзя, ибо в Кремль попасть трудно, а обратно – никак.
Аллилуева попала в Кремль напрямую, она родилась уже будучи кремлёвской. Её нянчили, взращивали, кормили, поили, учили. И всё это происходило «за зубчатыми стенами московского Кремля».
Из Светланы Аллилуевой получилась красивая женщина. А должен был получиться боец, строитель коммунизма, краснознамённый солдат, величественный правитель, приёмник власти.
«Это я тебе говорю, несравненный мой друг, тебе – чтобы ты знал. Ты всё хочешь знать про меня, всё тебе интересно, – так знай и это. Ты говоришь, что тебе всё интересно, что касается меня, моей жизни, всего того, что я знала и видела вокруг себя. Я думаю, что много интересного было вокруг, конечно много. И даже не то важно, что было, а что об этом думаешь теперь. Хочешь думать вместе со мной? Я буду писать тебе обо всём. Единственная польза разлуки – можно писать письма. Я напишу тебе всё, что и как сумею, у меня впереди пять недель разлуки с тобой, с другом, который всё понимает и который хочет всё знать. Это будет одно длинное-длинное письмо к тебе»
Эти строки поэтичны. Они как стихи хаотичны.
Они адресованы индийскому коммунисту Браджеш Сингху. Впоследствии мужу Аллилуевой, прах которого после смерти ей – верной жене надо было развеять над водами Ганга.
Ибо обычаи, несмотря на строительство тотального коммунизма, ещё никто не отменял. Это поездка была роковой для Светланы Аллилуевой. Она обратилась в посольство США и уехала навсегда из своей родной страны.
Жалела ли она о содеянном? О брошенных детях? О том, что в Америке её использовали лишь как дочь Сталина? Ибо в другом качестве она была никому за границей не нужна. Опубликовали ли её книгу там? Да.
Но лишь одно письмо к Пастернаку не вошло, видимо, намеренно в книгу. Об этом повествует Рафаэль Гругман, отправившийся в долгое путешествие, словно за Золотым Руном, в Нью-йоркскую публичную библиотеку: «В течение пятидесяти лет произведение не было востребовано ни одним журналом или издательством, и это наводило меня на мысль, что переведённое на английский язык литературоведческое эссе о творчестве Бориса Пастернака, – в каталоге библиотеки название передано транслитерацией – Borisu Leonidovichu Pasternaku, – литературной ценности не имеет…»
Не имеет!
А что же тогда имеет ценность для американской публики? То, что Сталин – тиран? Что его дочь всего-навсего сбежавшая женщина?
И наступило ли оно долгожданное, женское счастье?
Увы… нет! Замужество и роды третьей дочери Ольги не принесло его – это счастье, это растворение в любви, полнейшее и безоговорочное желанное до боли и исступления – женское счастье! Не помогла даже смена фамилии и имени на Лану Питерс. Нe помогло возвращение в Россию, затем отъезд в Грузию. И снова в Америку при содействии Горбачёва в 1986 году.
Чего она искала? Уединения?
Отчего так металась? Что хотела найти и что потерять?
Но есть ли русскому сердцу (скорее всего, советскому) «уголок» для спокойствия, обретения желанной любви, единственной драгоценности счастья? Ибо с детьми Светлана Аллилуева общего языка не нашла. Ни с кем из трёх!
Ещё небольшой эпизод, тысячу раз пересказанный – это связь юной Светланы Иосифовны с Давидом Самойловым, сердцеедом и поэтом:
«Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с «однажды».
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может».
1964 г.
Вот именно в этом летящем и не умевшем упасть снеге – кроется разгадка всей жизни Светланы Аллилуевой.
Известно, что она, уже будучи в Америке, написала Д. Самойлову письмо. Известно, что он ей ответил. Любил ли Д. Самойлов Светлану? Ибо писал, что «любить я не умею». Но Аллилуева испытывала к нему настоящую, истинную любовь. Много рассказано об их связи, о том, как Аллилуева, входя в спальную, сразу скидывала с себя всю одежду.
О, это настоящая страсть! Подлинная. Она даже нечеловеческая, а более инстинктивная. Это память-снег память-зверь, память-вожделение.
Но поэт – дитя природы, он не мог дать опору Светлане Аллилуевой. Да и времена были ещё сталинские…
Что может чувствать дочь, когда твоего отца осуждает целый народ?
Что может чувствовать сердце, когда твоё кровное режут на дольки?
Когда в твоей душе роются грязные руки?
Когда с нечеловеческими усилиями осуждают, бранят, плюют в сторону твоего отца?
А ведь это твой отец!
Его запах, его одежда, его вещи.
Но Аллилуева не смогла убежать от принадлежности к себе. Ибо корни намного сильнее и тяжелее, их не выдернешь, их не истребишь.
А если «выдернешь, то с сердцем вместе».
Аллилуева умерла 22 ноября 2012 года в доме престарелых Америки.
Жизнь длиной в несколько эпох. В сталинскую, после-сталинскую, хрущёвскую оттепель, брежневскую застойную пору, горбачёвскую перестройку, в лихие девяностые и после них. Сейчас. В нашу пору.
«О, мученики русского слова, ничего не изменилось со времён Радищева и декабристов… По-прежнему жандармам и полиции доверено быть первыми критиками художественного слова. Разве что только за остроту гротеска не судили ни Гоголя, ни Щедрина в царской России и безнаказанно издевались над нелепостями русской жизни, а теперь – под суд за метафоры, за эпитеты, за гиперболы – в лагеря!
Нет сил вынести всё это, милый доктор, милый Борис Леонидович, нет сил смотреть на всё это, – людей всей земли, – и вот почему я здесь, а не там, в России. Доколе же там будет, доктор, доколе же это всё?..
Доктор Чехов… Доктор Сперанский… Доктор Виноградов… Доктор Плетнёв… Ах, Господи, тоже были мученики, ни за что… Доктор Кауфман… Доктор Дадиани… Доктор Морозов…»
Душу рвут эти строки Аллилуевой:
«О, я могу! И Господи!.. Подумай! Вот опять что-то в нашем роде, из нашего арсенала. Твой уход, мой конец. Опять что-то крупное, неотменимое. Загадка жизни, загадка смерти, прелесть гения, прелесть обнажения, это пожалуйста, это мы понимали. А мелкие мировые дрязги, вроде перестройки земного шара, это извините, увольте, это не по нашей части.
Прощай, большой и родной мой, прощай, моя гордость…»
Что это? Кто это говорит? Это Лара прощается с доктором Живаго. Это я прощаюсь с тобой, мой рыцарь, и целую твой чистый лоб последним целованием. Да, это я. Это всё и про нас с тобой тоже. «Твой уход, мой конец». Твой уход и конец моей прежней жизни – я чувствовала тогда уже, что не сможет моя жизнь оставаться прежней после твоего ухода, и я не знала ещё что, где, когда. Но судьба уже знала и уже готовила мне перемену. Замысла судьбы не избежать никому…»
Вот думаю, если бы можно было быть расчётливым человеком или хотя бы на каплю предвидеть то, что случится со страной, хотя бы иметь каплю дара предугадывания, понимать наше время, то можно было свободно, не рвя сердце, пересидеть в своей стране. Тем более в Грузии у Аллилуевой было полное довольствие, автомобиль и квартира, а также празднование её 60-летия в музее Сталина.
Но девочка, оставленная застрелившейся матерью в шесть лет, девочка, которую на руках нянчил Сталин и другие высокопоставленные люди, она так и осталась, как подросток, доверчивой, желающей личного женского счастья.
Но есть ли оно?
До последнего дня Аллилуева боялась, как и её отец, что её придут и убьют.
Нет. Не пришли.
А просто прочитали мемуары.
И восхитились.
Это, действительно, писательский, поэтический, настоящий талант.
Грустно
Драматически филигранное, блестящее поэтическое эссе.
В конце восьмидесятых книга Светланы Аллилуевой “20 писем к другу” была легко доступной, люди передавали, читали, обсуждали живо и с интересом. Но и анализировали тоже.
Жизнь дочери Сталина (любовь которого не мешала ему быть для неё настоящим тираном) была на виду у всего мира.
Все прекрасно видели шатающуюся необузданность её характера, неуравновешенность психики и равнодушие к жизни детей, которых без предупреждения оставила на попечение советской власти после удовлетворённой просьбы об эмиграции в Америку.
Через какое-то время Светлана вернулась в СССР с третьим ребёнком – 13-летней англоязычной дочкой, которую переименовала в Ольгу. В Москве их приняли приветливо, обеспечили всеми благами, но ожидаемого душевного комфорта Светлана не ощутила: друзья осуждали её за образ жизни, непостоянство убеждений и отношение к детям. У неё была, как писали, странная и краткосрочная встреча с сыном и дочерью, после которой они сказали: “У нас была надежда, но теперь её нет”.
Поскольку в Москве Светлана не нашла ни понимания, ни поддержки, ни какого-либо сочувствия, она решила уехать в Тбилиси. Там она получила всё, что нужно для комфортной жизни, но моральная атмосфера для неё оказалась та же, что и в Москве. С дочерью тоже появились проблемы, да они и были. (Учить грузинский и русский Оля отказалась.) Обе вернулись в Америку.
Книга Аллилуевой, о которой, как и всё иное, талантливо и ярко пишет Светлана Леонтьева, имела большой успех в Америке и Канаде и, по некоторым источникам, принесла ей безбедное существование долгие годы. (Об этом писали разное. Сама Светлана утверждала, что издатели с гонораром её обманули и очень неплохо нажились на бешеной популярности её “20 письмах к другу”.)
Великолепием письма автора наслаждаешься, Светлана Леонтьева, как всегда, и здесь на высоте.
Валентина Беляева
Совершенно известные избитые сведения. Все, что написали Леонтьева и Беляева можно найти в интернете. Есть там даже более обширные сведения и отзывы. Ни одной ссылки на тех людей, кто знали Светлану Иосифовну близко, кто работали с ней. Скучная и занудная информация. Много домыслов и своих, и чужих. Трудно писать о человеке, если сам лично его не знал.
Известны не одно, а три письма С.А. к Самойлову. Что касается детей Светланы Аллилуевой, то можно было бы упомянуть и обсудить содержание письма сына Аллилуевой по поводу ее отъезда. Как и в общем проблему осуждения детьми своей матери. Насколько это нравственно – осудить мать и отречься от нее, какая бы она ни была.
Согласен с комментатором no.3. Есть описание отношений Светланы Аллилуевой с Д.Самойловым в книге Ст.Куняева; так сказать, впечатления с другой стороны. Теперешние “мемуары” пишутся посторонними людьми, которые не находились внутри той среды, где жила героиня публикации. А ведь были и одноклассники, и однокурсники, и педагоги, и научные руководители, и сотрудники в ИМЛИ, иногда и случайные знакомые уже во времена, когда Сталин давно умер. Есть и сейчас такие, ещё живы, и в Грузии тоже и по миру. Те, кто интересовались жизнью С.А., могут рассказать многое помимо известных и замыленных фактов. Например, мой родственник учился в той же школе, где училась Светлана. Конечно, устные рассказы не могут быть историческими свидетельствами по правилам науки. Но они были тем не менее. А теперешние “мемуаристы” повторяют избитые сведения. И ничего нового.
Спасибо. Конечно, я не ставила задачу каких-то сверхзнаний о судьбе Аллилуевой Светланы. Не раздумывала над поисками сверхфактов. Думаю, что её жизнь изборождена вдоль и поперёк, изучена, документы прочитаны. Они в доступе. Но мне хотелось в первую очередь порассуждать над её талантом. Потому что письма написаны с глубокой эмоциональностью. И вот ещё: это желание выйти замуж. О, это вообще у многих женщин так: уж замуж невтерпёж. Право, это так. Но дело в том, что Светлана Иосифовна, словно жила одним днём, словно не будущим. Она жила не всей страной, не всем народом, а порывами сиюминутными. И жаждала, просто вот жаждала любви. Виктория Романенко, сыгравшая роль в сериале “СВетлана” слишком красива – Аллилуева была плотного телосложения, широкой кости, низкого роста. И вот ещё что: дети! Я бы ни за что не смогла их бросить, оставить, уехать. Просто по-женски, ну никак. Слишком больно это: они такие беззащитные и они – твои! Да плевать на эту “свободу слова и демократию”, лишь бы быть рядом с детьми. Я не осуждаю, но бежать за мужиком, оставлять детей одних в пустой квартире – материнский инстинкт он выше, связь пуповинная до старости не разрывается. Мне хотелось просто разобраться, когда на чаше весов: дети, родина, могила отца, хоть и оплёванная, а на другой чаше весов европейская свобода. Или как пишет Аллилуева к Самойлову про дух свободы, про то, что Грузия – это всё-таки Азия. Погоня за Европой, в Европу. Ну, в данном случае США, как некий пласт европейского. Никогда не пойму эмигрантов! Чисто по-женски. И умереть в хосписе в престарелом Доме в Америке, думаю, что это страшный результат. Я бы ползком ползла, но домой. И к детям. А ТАК Я ВООБЩЕ не претендую на факты. И на сюжет. Только на эмоции и ощущения. Простите.