О ЛАКШИНЕ, О СОЛЖЕНИЦЫНЕ, ТВАРДОВСКОМ И «НОВОМ МИРЕ»
Рубрика в газете: Вдова критика требует сатисфакции, № 2018 / 21, 08.06.2018, автор: Светлана КАЙДАШ-ЛАКШИНА
Уважаемая редакция «ЛР»!
Посылаю вам свой ответ на вашу публикацию о Солженицыне. Мне очень жаль, что двойной юбилей Лакшина (85 и 25) вы отметили застарелой клеветой на него. Промолчать я не могу. Надеюсь, что вы с вашей широтой напечатаете это. Ведь я печатаюсь в «Лит. России» с 1976 года, у Аси Пистуновой.
Лакшина
О мнении и клевете
Как известно, в этом году исполняется 100 лет со дня рождения писателя Александра Солженицына. В Париже по этому поводу на книжной ярмарке прошёл «круглый стол», а ЮНЕСКО приняло постановление 1 января 2019 года отметить русский юбилей «на троих»: 200 лет со дня рождения И.С. Тургенева, 150 лет со дня рождения Максима Горького и 100 лет со дня рождения Александра Солженицына.
«Литературная Россия» начала праздновать 100-летие Солженицына уже в апреле, правда, числа при этом не было, как у Гоголя: на первой странице номера стоит 13–19 апреля, а внутри газеты на всех страницах – 10 апреля. Видимо, все волновались, и было из-за чего: вышел номер с превышением обычного объёма на 10 страниц. Столько заняла публикация главного редактора Вячеслава Вячеславовича Огрызко из своих архивных разысканий, посвящённых Солженицыну. Обычно главные редакторы не позволяют себе обременять свои издания собственными столь обширными трудами. Но – тут случай особый, и автор всячески это подчёркивает.
Архивные находки всегда увлекательны, и мои публиковал на страницах «Литературной России» Вячеслав Вячеславович, за что ему искреннее спасибо. Однако в данном случае новые находки несоразмерны потраченному на них объёму. Литература о Солженицыне огромна, о нём написаны горы книг, тысячи статей, и для того, чтобы разобраться во всём, необходимо «быть в теме», чего нельзя сказать об В.В. Огрызко. К архивным материалам всегда необходим квалифицированный комментарий – литературный, исторический, биографический. Здесь же полное его отсутствие заменяется антисоветской демагогической шелухой: автор думает, что этого вполне достаточно, поскольку Солженицын является у нас знаменем антисоветизма, и перестараться тут нельзя.
1
Писателя Солженицына В.В. Огрызко называет восхищённо исключительно «художником», «смельчаком», «новым мучеником», что, конечно же, снижает оценку его деятельности, поскольку он был и общественным деятелем широкого масштаба и сам считал себя таковым, борцом с «советским режимом» и главное – победителем.
Сейчас в суждениях о творчестве этого писателя все разделились на два лагеря: ярые апологеты считают его выдающимся великаном-героем наших дней, разрушившим Советский Союз – «империю зла», чуть ли не в одиночку, во всяком случае заслуги его в этом «подвиге» видятся им безмерными.
Другие думают совсем иначе. Однако государственная политика абсолютно апологетическая: «Архипелаг ГУЛАГ» изучают в школе, потеснив произведения Тургенева и Чехова (в советское время «Записки из Мёртвого дома» Достоевского о царской каторге не изучали, берегли душевное здоровье подростков), так что В.В. Огрызко не рискует войти тут в конфронтацию с властями, заняв своё место в открытом антисоветском хоре, афишируя себя безусловным апологетом Солженицына.
Такая яростная позиция прежде называлась «партийной», ну, знаки поменяли – какая разница? Ведь теперь вместо плюсов и минусов на батарейках литературной и общественно-политической жизни оказались «незнайки» и «буратинки» – для толерантности. Незнайка он и есть незнайка, а Буратинку обманывали все – даже лиса Алиса и кот Базилио.
Комментарии автора В.В. Огрызко к своим архивным «простыням» до крайности примитивны в антисоветской убогости: бесконечные «партфункционеры», «литгенералы», «контроль КГБ», «начальники продолжали отделываться обещаниями», «новые правители колебались», «литгенералитет», «литначальство», «яростная попытка партаппарата поставить Солженицына на место», «наверху», «устроить Солженицыну новую экзекуцию», «партруководство», «в верхах возникла идея умаслить писателя», «функционеры стали проявлять к художнику знаки внимания», «провокация Лубянки», «санкционировал разработку спецоперации против писателя» и т.д. и т.п. Партаппарат, партаппарат, партаппарат! – пестрят страницы публикации.
Эта пошлая антисоветская фразеология скрывает однако конкретные «явки, пароли, имена и фамилии», эпизоды реально происходивших событий, которые не просматриваются под этими лохмотьями в биографии Солженицына. Что должен думать бедный читатель, который как-никак жил не на Луне и кое-что помнит из событий прошлых лет?
2
В архивных разысканиях В.В. Огрызко Солженицын, например, всюду отказывается от своей пьесы «Пир победителей», написанной в лагере. 22 сентября 1967 года на заседании Секретариата Союза писателей СССР Солженицын зачитал письменное заявление: «Мне стало известно, что для суждения о повести «Раковый корпус» секретарям Правления предложено было читать пьесу «Пир победителей», от которой я давно отказался сам, лет десять даже не перечитывал и уничтожил все экземпляры, кроме захваченного, а теперь размноженного. Я уже не раз объяснял, что пьеса эта написана не членом Союза Писателей Солженицыным, а бесфамильным арестантом Щ-232 в те далёкие годы, когда арестованным по политической статье не было возврата на свободу, и никто из общественности, в том числе и писательской, ни словом, ни делом не выступил против репрессий даже целых родов. Я так же мало отвечаю за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, написанных в 1949 году. На этой пьесе отпечаталась безвыходность лагеря тех лет, где сознание определялось бытием… Пьеса эта не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству». Очень интересно.
На заседании в Рязани по поводу его исключения из Союза писателей 4 ноября 1969 года Солженицын опять отрекается от пьесы «Пир победителей»:
«Опять обсасывается надоевшая история с «Пиром победителей»… Вообще с моими вещами делается так: если я какую-нибудь вещь сам отрицаю, не хочу, чтобы она существовала, как «Пир победителей» – то о ней стараются говорить и «разъяснять» как можно больше».
Однако публикатор не отмечает, что, вернувшись из эмиграции (май 1994), Солженицын немедленно приступает к постановке этой пьесы на сцене в Москве. Премьера её состоялась 25 января 1995 года в Малом театре. Что должен думать бедный зритель спектакля и читатель этих пылких авторских заявлений об отказе от этой пьесы?
Однако Солженицын не сразу объявил себя «борцом с режимом», и это доказывает публикация доклада в газете помощника Н.С. Хрущёва В.С. Лебедева своему шефу 22 марта 1963 года: «После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле и после Вашей речи, Никита Сергеевич, мне позвонил по телефону писатель А.И. Солженицын и сказал следующее: – Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущёва и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда (речь идёт о повести «Один день Ивана Денисовича», опубликованной в журнале «Новый мир» в ноябре 1962 года. – С.К.-Л.). Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи.
Пользуясь знакомством с вами и помня беседу на Воробьёвых горах во время первой встречи наших руководителей с творческой интеллигенцией, я прошу у вас доброго совета. Только прошу не рассматривать мою просьбу, как официальное обращение, а как товарищеский совет коммуниста, которому я доверяю. Ещё девять лет тому назад я написал пьесу о лагерной жизни «Олень и шалашовка». Она не повторяет «Ивана Денисовича», в ней другая группировка образов: заключённые противостоят в ней не лагерному начальству, а бессовестным представителям из своей же среды. Мой «литературный отец» Александр Трифонович Твардовский, прочитав эту пьесу, не рекомендовал мне передавать её театру».
Далее Солженицын сообщает, что не послушался Твардовского и передал пьесу в театр «Современник» Олегу Ефремову, читал её уже актёрам. Но его «мучают сомнения»: «Прав ли я или прав Александр Трифонович Твардовский, который не советует мне выступать с этой пьесой. Если вы скажете то же, что А.Т. Твардовский, то эту пьесу я немедленно забираю из театра «Современник» и буду работать над ней дополнительно. Мне будет очень больно, если я в чём-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущёв». После этого звонка Лебедев прочитал пьесу и «сообщил тов(арищу) Солженицыну», что пьеса не подходит для постановки, тем более, что о ней уже извещён корреспондент агентства «Франс Пресс». И Солженицын, и Олег Ефремов решили не ставить пьесу. Солженицын же «ещё раз хочет заверить Вас, что хорошо понял Вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя», – заканчивает свою докладную Хрущёву его помощник В.С. Лебедев.
Огрызко не комментирует этот доклад и не сообщает читателям, что пьеса «Олень и шалашовка» была поставлена Олегом Ефремовым в 1991–1993 годы ещё до возвращения Солженицына. Что же касается «советского писателя» Солженицына, то в том же году он был выдвинут на Ленинскую премию, но не получил её. Одновременно со всеми этими славословиями – или чуть позже? – был задуман и стал создаваться роман-памфлет «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни», где был высмеян и оклеветан и журнал «Новый мир», когда-то его, простого учителя, окрестивший во всемирную славу, и почти все редакторы, и «литературный отец» Твардовский, проклят социализм, народ и страна. Как понять этот феномен лицемерия? В особенности теперь, после чтения доклада помощника Хрущёва начальнику о звонке «советского писателя» Солженицына? Об этом спустя 50 лет стыдливо умалчиваем.
Владимир Яковлевич Лакшин считал, что если бы Солженицыну тогда дали бы Ленинскую премию, возможно, он «пошёл бы другим путём»: «Я иногда думаю, что займи руководство лично к нему более лояльную позицию, не помешай оно получить ему в 1964 году Ленинскую премию, дай напечатать на родине «Раковый корпус» и «В круге первом» – и Солженицына мы видели бы сегодня иным… Помню, А(лександр) Т(рифонович) давал такую трактовку происшедшего с Солженицыным: «Его жали, жали и дожали, так, что он потек… «Темечко не выдержало», – комментировал Твардовский это обольщение Солженицына своей славой» (В.Лакшин. Солженицын, Твардовский и «Новый мир». Кн.: Солженицын и колесо истории. М. 2008. С. 159).
3
Памятная всем прокламация Солженицына «Жить не по лжи!» призывала всех и каждого, кто имел хоть какое-нибудь недовольство в жизни – а кто его не имеет в любой жизни! – выходить на борьбу с «режимом». Это были призывы и указания для «совков», то есть советских «лохов», как теперь принято выражаться. Сам Солженицын жил совсем по иным законам: повесть «Один день Ивана Денисовича» прославила и сделала его знаменитым и неприкасаемым.
Повесть была опубликована с огромными усилиями, по личному разрешению Хрущёва – о крестьянине, посаженном в лагерь. Тогда Солженицын уверял редакцию, что «капитализм отвергнут историей», что необходим «нравственный социализм», а сам в это время сочинял пасквиль на Твардовского и членов редколлегии журнала как социалистов-коммунистов с «каиновой печатью» – «Бодался телёнок с дубом». Высланный за границу, он опубликовал эту пасквиль-книгу, где сам признался: ходил в редакцию – «а за голенищем-то нож». Вот такая была у него жизнь «не по лжи».
Твардовский хотел напечатать повесть, чтобы отразить народную трагедию. Правда была девизом и целью «Нового мира». Высланный на Запад Солженицын начал яростную борьбу против СССР, социализма и «Нового мира» как его защитников. Действительно, «Новый мир» не собирался свергать советский строй, он верил, что можно и необходимо устранить его недостатки: важно лишь понять причину их и громко объявить о ПРАВДЕ.
Теперь «Новый мир» не поминают даже на высоколобых интеллектуальных диспутах по телевиденью – будто его и не было. Всё шестидесятничество свели исключительно к «эстрадникам» – Евгению Евтушенко, Андрею Вознесенскому, Белле Ахмадулиной, Роберту Рождественскому. Как говаривала Анна Ахматова по этому поводу, «мы бы с Колей (Гумилёвым) никогда бы не полезли на эстраду». Я не против этих поэтов, я за точность определений.
Термин «эстрадное шестидесятничество» придуман не мной: его впервые употребил на Лакшинских чтениях в Москве академик литературовед Пётр Алексеевич Николаев, который ярко обозначил два русла, два крыла шестидесятников – «эстрадное» и «новомирское».
«Новый мир», возглавляемый Твардовским (1958–1970), был идейным, духовным, интеллектуальным и гражданским центром всего читающего Советского Союза. Собственно, он и создал гражданское общество в стране. «Деревенская» проза, «городская», «военная» (Василий Белов, Фёдор Абрамов, Василий Шукшин, Валентин Распутин, Юрий Трифонов, Юрий Бондарев, Виктор Астафьев) – всё восходит к «Новому миру». В журнале печатались лучшие интеллектуальные силы страны – выступали историки, социологи, философы, писатели, геологи, почвоведы, генетики, биологи, поэты, всех не перечесть. Цензура, ЦК КПСС, его отделы культуры и пропаганды были в ярости и постоянно вели борьбу с журналом.
В.Огрызко нигде не упоминает и не цитирует «Новомирский дневник» Твардовского, а журналу он отдал 16 лет своей жизни (1950–1954, 1958–1970).
«Новый мир» во главе с ним наследовал лучшие традиции русских журналов XIX века – «Современник», главным редактором которого был поэт Н.А. Некрасов, и «Отечественные записки» с сатириком М.Е. Салтыковым-Щедриным.
За «общую сумму очков» против «Нового мира» составился искусный заговор, возглавляемый будущим «архитектором перестройки» А.Н. Яковлевым (ЦК КПСС). В травле журнала приняли участие и гешефт-патриоты, и гешефт-либералы, получившие от уничтожения журнала немалую выгоду. Зависть этих литературных коллег была безмерной: завидовали успеху у читателей, огромным тиражам, авторитету, популярности. Они выступали с коллективными письмами протеста в прессе и различными провокациями.
Главным признанным врагом считался литературовед, автор монографии «Толстой и Чехов», критик, член редколлегии, автор прогремевших на всю страну статей, «властитель дум» (так его называли). Он исполнял обязанности первого заместителя Твардовского в последние самые напряжённые годы – Владимир Яковлевич Лакшин. От Твардовского требовали «убрать» его в первую очередь, но он отстаивал его до конца. «Сместить Лакшина? Только со мной вместе», – напишет он в дневнике 27 января 1970 года. Лакшин и возглавил уволенных из журнала в феврале 1970 года.
Вокруг Твардовского закрутили и отдельную интригу, связанную с его неопубликованной в стране поэмой «По праву памяти», – «чтобы выманить медведя из берлоги», как выражались «партфункционеры», мечтавшие избавиться от Твардовского. Всё это вынудило его подать в отставку. Через полтора года он скончался от рака – 18 декабря 1971 года.
Гибель «Нового мира» была трагедией для всей читающей страны. Однако её В.Огрызко не упоминает, не цитирует не только дневников Твардовского, но и дневников Лакшина. Решение о разгоне журнала подписал А.Н. Яковлев.
Через 15 лет началась Перестройка, ещё через шесть – в стране был свергнут социалистический строй.
Пасквиля «Бодался телёнок с дубом» от «благодарного автора» Твардовский не увидел. Прочесть его выпало Владимиру Яковлевичу. Не только прочесть, но и ответить Нобелевскому лауреату, который и мысли не допускал, что против него восстанет Лакшин, автор самой популярной статьи о его повести – «Иван Денисович, его друзья и недруги» (1964).
Одновременно с изданием «Телёнка» (1975) в Париже Солженицын развернул на Западе огромную пропаганду против его отношений с СССР: «Я напомню, что великий Вашингтон не согласился на признание французского Конвента из-за его зверств. Я напомню, что и в 1933 году в вашей стране раздавались голоса, возражающие против признания Советского Союза. Однако признание состоялось…» (Речь в Вашингтоне 30 июня 1975 г.) О союзе против Гитлера: «И с этой страной, с этим Советским Союзом в 1941 году вся объединённая демократия мира: Англия, Франция, Соединённые Штаты, Канада, Австралия и другие мелкие страны – вступили в военный союз. Как это объяснить? Как можно это понять?» «Мировая демократия могла разбить один тоталитаризм за другим – и германский, и советский. Вместо этого она укрепила советский тоталитаризм…» (Цитирую по Ответу Лакшина на пасквиль «Бодался телёнок с дубом» – «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» в книге: Владимир Лакшин. Солженицын и колесо истории. М. 2008. С.174. Александр Солженицын. Собр. Соч. Т. 9. С. 212–214.).
Не напоминают ли нам эти тексты последние телевизионные и радионовости? Мы вот сейчас удивляемся, откуда в мире возник образ России как «империи зла» и русских как злодеев. Но следует, к сожалению, признать, что созданию этого образа немало поспособствовал писатель Александр Исаевич Солженицын.
Себя Солженицын нежно назвал «телёнком», а советскую власть и представителей её поэта Твардовского, Лакшина и их товарищей – «дубом», с которыми он «бодался». Художественный образ.
Свой пасквиль в СССР он опубликовал в последние месяцы перед августовским переворотом 1991 года – неужели знал, что он наступит? – в журнале «Новый мир» (его возглавлял тогда новомирский автор Сергей Залыгин), руководя процессом из США, а потом в ноябре и декабре – время Беловежского соглашения о крушении Советского Союза. Всё математично и символично: подготовка страны к вожделенному капитализму и порка советских социалистов Твардовского со товарищи.
Владимир Яковлевич немедленно обратился к Залыгину, чтобы напечатать на родине свой Ответ Солженицыну, уже вышедший в Англии, Франции и США, – здесь на него был наложен запрет. В своём Ответе Владимир Яковлевич, например, назвал «современную расхожую «идеологию» пустой, шуршащей, как невыметенные прошлогодние листья, декоративным мусором» (Там же. С. 175)
Залыгин ответил отказом. Его примеру последовали и все другие демократические журналы. А.Н. Яковлев руководил не только «перестройкой», но и в «новое время» – и хорошо помнил прошлое: статьи Лакшина, «декоративный мусор» и пр. При Ельцине он опять стал как бы главным идеологом, пропагандистом и агитатором, но уже при переходе к капитализму как высшей фазе развития. Однако его «национальную идею» легко можно было выразить в двух давно известных строках:
И я сжег всё, чему поклонялся,
Поклонился всему, что сжигал.
А Лакшин опять выступал уже с публицистическими «антипартийными» статьями… Призывал всех опомниться и вспомнить, кто мы.
Опять в него вцепилась, как в новомирские времена, «либеральная жандармерия» (Блок), уныло недалёкие патриоты (их всегда надували больше остальных: чего стоит призыв к суверенитету России В.Распутина!) и хитроумные антисоветчики.
Теперь гибель Советского Союза возлагают на «Новый мир», Твардовского и Лакшина, напечатавших 50 лет назад небольшую повесть Солженицына и его рассказы. А вот о «подвиге» В.Распутина (кстати, лауреата Солженицынской премии) предпочитают не поминать.
Владимир Яковлевич отказался вести встречу Ельцина с творческой интеллигенцией в Большом театре и опубликовал статью «Россия и русские на своих похоронах» («Независимая газета», 27 марта 1993 года, главный редактор В.Т. Третьяков). Отважные «идальго» демократии кинулись по всей Москве с доносами на Лакшина, собирая всех сплотиться против него.
«Либеральные жандармы» оказались и среди врачей в поликлинике Литфонда, расположенной метрах в 50 от нашего дома. Когда Владимиру Яковлевичу стало плохо и сын бросился туда за помощью, ему холодно отрезали, чтобы возвращался домой и вызывал скорую по телефону. Скорой, вызванной из квартиры, Владимир Яковлевич не дождался. Она засвидетельствовала смерть 26 июля 1993 года. Из поликлиники никто не пришел и не позвонил. Вскоре её продали, и всё пошло по рукам.
Ответ Солженицыну Владимира Яковлевича – «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» – удалось напечатать уже мне после его смерти, но это не осталось безнаказанным. Вынырнувший из филологических дебрей профессор МГУ, который всю жизнь провёл в учёных дефинициях, вдруг с азартом публициста накинулся на Лакшина спустя много лет после его кончины с нелепыми выдумками: тот де в своём Ответе «обидел Исаича» – этак дружески фамильярно, словно племянник за родного дядю заступился. Смирно сидел всю жизнь в кустах, «примус починял», и вдруг на старости лет случилась с ним пламенная любовь к Солженицыну, когда премию его имени стали в долларах выдавать. Многие и заболели… Увы, увы! Досталось и мне: зачем напечатала «Солженицына, Твардовского и «Новый мир» после смерти мужа? И как посмела?! (Мемуарист В.Хализев).
Другой интеллигент (Чехов считал, что наша интеллигенция «служит злу» и верил лишь в «отдельных людей»), написал немало книг, автор сочинения о Твардовском, в главе о «Новом мире» не назвал Лакшина среди его критиков. И что же? Получил немалую премию (А.Турков). Я писала об этих опусах в «Литературной России», дай Бог здоровья Вячеславу Вячеславовичу Огрызко. Публицистика Лакшина, собранная мною в книгу «Берега культуры», и сейчас поражает своей актуальной остротой.
Владимиру Яковлевичу принадлежит несколько прозрений, которые влияют на нашу жизнь и посегодня.
О капитализме: «Вот сейчас я не вижу в нашем обществе осознанной цели, кроме каких-то совсем уж бедных иллюзий типа того, что с социализмом ошиблись – кинемся очертя голову в капитализм. Какой? Американский? Японский? Я уж не говорю о национальных традициях страны, в которой были Пушкин, Толстой, Мусоргский, Чайковский, Чехов… Уже по этой причине новые общенародные цели не могут быть простой копией того, что существует в западном мире» («Делай, что должно, и пусть будет, что будет». 1992).
О русской литературе: «Если бы Сталину в своё время пришла в голову простая мысль: запретить преподавание в школе русской литературы, и дети бы у нас не «проходили» – пусть примитивно, «обуженно» – Толстого, Пушкина, Чехова, – выросли бы поколения, совершенно не защищённые перед злом мира, тоталитарного мышления, идеологии лагерей. Благодаря литературе сохранялась нравственная идея, норма, понятие о здоровой душе» (Там же). «ЗЛО МИРА» – не больше и не меньше! Лакшина все читали с вниманием. Результат? Всюду начался крестовый поход на русскую классику, прежде всего в школе. Изымали Чехова, Тургенева, стихи русских поэтов. Сейчас наша страна занимает первое место в мире по числу самоубийств среди подростков. Но об этом молчат.
Владимир Яковлевич считал «Феномен» толстого журнала в России как явление национальной культуры». С докладом об этом он выступил за месяц до смерти в Париже на встрече экспертов ЮНЕСКО. Громко кричал, что «впервые за 200 лет возникает реальная угроза исчезновения этой формы культуры в России». Что мы видим сейчас? Журналы практически подошли к черте уничтожения при полной неподдержке государства, а они «особенно важны для самого широкого читателя в провинции. Это крупнейший резерв интеллектуально-художественного потенциала России, один из залогов национального духовного возрождения и плодотворного взаимообщения культур и народов мира. Это и возможность собирания, сосредоточения умов и талантов, сохраняющая значение фабрики новых идей и форм культуры – на перекрёстке глубоких национальных традиций и веяний современности» (1993. Кн.: Владимир Лакшин. «Берега культуры» М.1994).
Владимир Яковлевич писал о законе сообщающихся сосудов, действие которого мы увидели теперь наяву: «Наша жизнь напоминает сообщающиеся сосуды, где всё взаимосвязано – духовность, экономика, образование, политика… Если стали плохо танцевать в балете, значит где-то строители плохо кладут камень… Потому что культура труда, культура производства и культура в высшем её цветении – в таком, как искусство, интеллект, – всё это имеет одни корни… В основе лежит состояние нравственного состояния здоровья народа, общества в целом… Как ни странно, новую ситуацию может родить отчаяние. Должны заработать силы внутреннего сопротивления. Есть рубеж, за которым смерть…
Судя по всему, мы стремительно приближаемся к тому, чтобы упасть на самое дно пропасти. Без государственной поддержки воз культуры не сдвинуть. Пора всем уяснить, что не будет цивилизованного рынка, нормального общества при низкой культуре. Настоящее искусство не может выжить на самоокупаемости.
Мы не только не продвинулись вперёд к культуре, но, повторю, потеряли кое-что из завоёванного прежде. Порой мы себя ведём по-варварски, по-дикарски. Тот же снос памятников вождям революции…
Очень горько, что перестройка разбудила в людях не только хорошие, но и низменные инстинкты.
Вообще наша русская кибитка всегда едёт таким образом, что сначала она должна угодить в правую колею, потом в левую, и лишь затем выбраться на нормальную дорогу. Сколько будет продолжаться шараханье, одному Господу ведомо… Я воспринимаю свою работу как русский патриотический долг».
(1991. «Не ускакали бы кони…»)
Об августовских событиях 1991 года: «Хорошее не умирает, просто потом мы его начинаем искать, разгребая завалы. Подобное в нашей стране уже было: после революции семнадцатого года футуристы сбрасывали Пушкина с «парохода современности». В движении к дикости человек очень быстро теряет культурные навыки. События последних лет, начавшиеся с благих порывов к коренной реконструкции всего общества, повлекли за собой ситуацию, равнозначной революционной. А всякая революционная ситуация есть прежде всего разрушение культуры – чего-то устойчивого, накапливающегося медленно и также медленно входящего в плоть и кровь человека. И тут нельзя сказать: вот он одичает немного, передохнёт, а потом заинтересуется высокой культурой» («Взыскующие града небесного». 1992)
О первичности духовного перед материальным: «Неужели собственная история, опыт предыдущих лет не убедили нас, что духовное в жизни нации первично? Материальное бытие определяет сознание на малых отрезках исторического времени. Когда я говорил о бесперспективности нынешних реформ, я вот что имел в виду: недостаточно представлять себе желанные результаты в экономике и возможные пути политического развития. Необходимо сознавать, к каким духовным изменениям в обществе мы стремимся.
Вот вопросы образования. Наша молодёжь никогда ещё не была так обделена – не в плане материальной неустроенности, а из-за полностью разрушенной образовательной системы…
Образование есть приобщение к культуре, а культура – связь времён, преемственность поколений, духовный генофонд народа, наконец.
Глупо надеяться, что частная собственность автоматически обеспечит нам цивилизованный образ жизни. Скорее всего хищничество приобретёт – уже приобретает чудовищные размеры. «Чувство хозяина» на деле может обернуться простой корыстью. А корысть в соединении с невежеством – демоническая сила… Наше время ознаменовано дискредитацией профессионализма буквально во всех областях» («Мы оскудели не деньгами, а разумом».1992). Каково это было читать «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву и его команде?
Об ошибке в марксизме: «Сейчас мы больны, и болезнь эта, ужасная, глубокая, имеет не экономические, а духовные корни. Экономика, вопреки тому, чему нас учили марксисты, – это уже производное… Мы оказались в ситуации свободы, которой не знаем, как распорядиться, и уподобляемся гоголевскому Ноздрёву: «А что мне слово? Тьфу – слово!» («Делай, что должно, и пусть будет, что будет». 1992).
«Культура – это душа народа. Высшее, что он создаёт в своей духовной жизни. Государство не может существовать и продвигать какие бы то ни было реформы, в том числе и экономические, не обращая внимания на культуру, пиная её ногой. Даже если бы в стране было идеальное положение с экономикой, нынешнее наше отношение к культуре, к системе образования делало бы реформы абсолютно бесперспективными. Через десять-пятнадцать лет мы это болезненно ощутим. Мы сейчас живём в состоянии мучительного промежутка между погибшей утопической идеей счастливого будущего, называлось оно коммунизмом, и между пришедшей ей на смену нехитрой идеей: жить надо ради жизни, но соблюдая прежде всего свой интерес. Само собой, экономический, а не духовный. Нехитрая вроде бы идея, но лукавая. У нас нет общей духовной цели – ни у нации, ни у народа, ни у правительства. Но если мы это осознаем, значит, в конце концов эта цель непременно появится. Будет ли она иметь национальную, социальную, философскую или религиозную окраску, я не решусь сейчас сказать. Скорее всего это будет синтез. Но он непременно возникнет, мы непременно выздоровеем. Рискну на пророчество: в ХХI веке, когда Америку будут сотрясать расовые конфликты, а это почти неизбежно, когда и Европе будет непросто, мы, даст Бог, опамятуемся, твёрдо встанем на ноги и… будем посылать в Америку гуманитарную помощь» («Культура – не украшение на мундире государства». 1993.)
И, наконец, о «русском»: «В изнурительной полемике «патриотов» и «демократов» всё более поляризуются ценности либерального «цивилизационного мира», западного понятия о свободе – и представление как об исходной ценности о своей стране – отчизне, родине.
Эта дилемма кажется мне ложной. Я не мыслю родины без свободы, но и свободы – без родины» («Россия и русские на своих похоронах». 1993).
Все эти идеи, мысли, статьи стояли поперёк течения в то время. А в наше?
В 1990-е годы на Лакшина, Твардовского и «Новый мир» вторично опустился саркофаг – умолчания и забвения. Без Твардовского обошлись на центральном телевиденье в этом году даже в день Победы, 9 мая. «Я убит подо Ржевом» не вспомнили и когда речь шла о Ржевской операции…
В этом году исполняется 25 лет со дня смерти Владимира Яковлевича Лакшина и 85 лет со дня его рождения. Вот «Литературная Россия» и угостила «юбилейной» клеветой: будто он свой Ответ Солженицыну писал по заказу АПН. Кто теперь сможет расшифровать эти три буквы? «Агентство печати новости». Что для Лакшина какое-то Агентство?! Уж лучше бы сообщили, что по личному заказу Брежнева писал! Это было бы правдоподобнее.
В.В. Огрызко думает, что это «мнение». Но мнение нужно выработать точными и честными знаниями, а не соображениями выгоды и конъюнктуры.
Вообще тема «Солженицына, Твардовского и «Нового мира» – это как атомный реактор, и не следует туда соваться без особого скафандра со спецзащитой.
Клевета на Лакшина – это как ягодка – клубничка на дорогом торте. Гешефт. Каждый, кто находится в теме, в отличие от В.Огрызко, не посмеет сделать подобного заявления. Между тем клевета – юридическое понятие, и об этом тоже нельзя забывать. Наша жизнь стоит на безнаказанности, и к ней все привыкли. Но всё до поры, до поры, до поры…
Боюсь, что сам язык и все понятия Владимира Яковлевича Лакшина, давшего отпор Нобелевскому лауреату, уже мало понятны многим «рыночникам», когда он пишет о Солженицыне: «Он прямо оскорбил память человека мне близкого, кого я считал вторым своим отцом, обидел многих моих товарищей и друзей. Главное же, облил высокомерием свою собственную колыбель, запятнал дело журнала, бывшее в глазах миллионов людей в нашей стране и во всем мире достойным и чистым.
Брошен вызов, и я подымаю перчатку. Солженицыну, к счастью, ничего не грозит сейчас лично. Ореол всемирной славы дал ему долгожданную обеспеченность и безопасность. Твардовский в могиле. И я чувствую на себе долг ответить за него…
Воздержанию конец: надо рассчитываться и прощаться. Прощаться на этой земле навсегда…» (Владимир Лакшин. Солженицын и колесо истории. С. 133–134). Больше они не увиделись. Солженицын вернулся в Россию после смерти Лакшина.
В своей новой мемуарной книге «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» (зёрнышко – это он) Солженицын признал во многом «правоту Лакшина»:
«Лакшин, очевидно, прав, коря меня… Я рад, что он меня поправил… И, конечно, он прав, что я не открыл всего доброго…» В июле 1993 года, за несколько дней до смерти, Владимир Яковлевич написал: «В главном давний спор тот был не напрасен… Это относится, прежде всего, к судьбе «старого» «Нового мира» и роли Твардовского. Но также и к защите дружно оплёванного ныне идеала гуманного, демократического социализма, в который Твардовский и многие из нас бескорыстно верили. История в нашей стране распорядилась на нынешний день иначе – и «горе побеждённым». (Там же. С. 126). «Новый мир» под редакцией Твардовского был для многих людей в нашей стране залогом возможностей здорового развития общества – с серьёзной литературой, высоким уровнем самокритики и незаглушенным звучанием общественного голоса. «Новый мир» Твардовского ничто не заменило и не возместило» (Там же. С. 181). «Значит, мы разошлись по существу, и не зря главного в нашем деле он не понял и не признал». (Там же. С.176).
Когда лакшинский Ответ Солженицыну появился на Западе в 1977, 1980 годы, то для писателя стало ударом, что он произвёл сильное впечатление, и он повернул общественное мнение Европы и США против него: «А Лакшин, мол, весьма убедительно оспаривает мемуары Солженицына» (А.Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Новый мир. 2000. № 9. С. 158) «конспектируют Лакшина» (Там же), «почитаемый как на Западе, так и на Востоке» Лакшин «в немилости у властей» (Там же), «умилительная близость к диагнозам Лакшина» (Там же. С. 164).
Выступая на Лакшинских чтениях в Москве, критик Наталья Иванова сказала: «Новый мир» был своего рода политбюро партии «новомирской» России – а партия такая была, и очень достойная, и настоящая. И сегодня, даже осуществляя ревизию «новомирства» и его критики, нельзя недооценивать её выдающуюся, огромную, единственную в своём роде историческую роль в разблокировании сознания читающего сообщества…
Читатель миллиметр за миллиметром, вместе с Лакшиным как деятелем журнала и критиком, увеличивал пространство свободы…
Лакшин не был диссидентом. Но не было такого диссидента, который не читал бы Лакшина.
Человек журнальной культуры, он ставил интересы «Нового мира» (а он понимал журнал как голос общества, всего общества, а не орган, принадлежащий редколлегии) выше интересов своих собственных и интересов отдельно взятого автора, каким бы смелым и одарённым тот ни был. Лакшин дорожил журналом – как уникальной связью всех, кого можно было назвать партией «Нового мира». Поэтому: 1) он был способен наступить на горло своему собственному тексту – в целях сохранения и защиты издания; 2) он не мог простить даже Александру Исаевичу Солженицыну несправедливого, как посчитал Лакшин, повествования об обстоятельствах журнальной деятельности и лично об Александре Твардовском.
В поздние годы – в статьях, опубликованных незадолго до кончины, Лакшин выступил как человек настоящей газетной культуры, поскольку это была и не полемика только, но своего рода манифест. Не буду обсуждать его оценок, пристрастий, убеждений или заблуждений – при всех них Лакшин безусловно остаётся настоящим деятелем в истории русской литературы ХХ века, в истории освободительной мысли России».
От редакции
Оставляя все личные выпады и оскорбления на совести автора статьи, мы отметим другое. Давайте наконец без какой-либо предвзятости проясним роль «Нового мира» и Твардовского, Солженицына, Лакшина, А.Г. Дементьева и некоторых других литераторов в истории советской литературы ХХ века. Нам постоянно пытаются внушить, что именно «Новый мир» в 60-е годы минувшего столетия был образцовым «толстым» журналом, а Твардовский являлся чуть ли не иконой. Теперь вот на роль ангела прочат Лакшина. Никто не спорит: Лакшин был крупной фигурой, только объясните почему, когда в ЦК КПСС приказали разогнать чуть ли не всю редакцию «Нового мира», верховная власть через оргсекретаря Союза писателей СССР Воронкова сделала ему очень выгодное предложение занять синекурную должность с сохранением сумашедшего оклада в другом журнале – «Иностранная литература»? Почему подобных предложений отдел культуры ЦК КПСС не сделал Буртину, Виноградову, Дорошу и целому ряду других соратников Твардовского?
Пора признать, что Твардовский был типичным советским литературным функционером. И выдавили его из «Нового мира» не за чрезмерную смелость. Сейчас-то по документам видно, что власть наверняка терпела бы Твардовского до последнего. Убрали его из журнала прежде всего потому, что он нарушил неписанные правила игры, допустив утечку своей поэмы «По праву памяти» за границу и появления этой вещи в зарубежных изданиях. А такое тогда не прощалось никому. На зарубежного читателя советские литераторы выходили через объединение «Международная книга» и АПН, а потом и через ВАПП. Не случайно тот же Лакшин издавался именно через АПН, которое в советское время находилось, как известно, под полным контролем Лубянки.
Конечно, с Солженицыным не всё ясно. Вот и давайте во всём детально разбираться, ничего не утаивая. Не будем ни из кого сотворять культ.
Здесь не лишне отметить, что не все шестидесятники упивались «Новым миром». Очень трезво оценивал этот журнал, да и самого Твардовского, к примеру Олег Чухонцев. Этот поэт не скрывал, что ему в ту пору гораздо ближе была «Москва». Оно и понятно. Ведь «Новый мир» при Твардовском был очень даже партийным журналом – не в том смысле, что он являлся печатным органом компартии (официально он считался изданием Союза писателей СССР), а рупором определённой группы интелегенции, где несмотря ни на какие таланты не находилось места выразителям других идейных течений. И ведь Чухонцев в своих оценках был не один.
Наше мнение: безусловно, надо продолжать разговор на затронутые темы, но без оскорблений и личных выпадов.
КТО ГОТОВ ВЗЯТЬ СЛОВО?
“И выдавили его из «Нового мира» не за чрезмерную смелость”. Нарушить неписаные правила игры – разве это не смелость? “А такое тогда не прощалось никому”. Вот-вот.
Нет, не сбросить А. Т. Т. с корабля, не получится.
Браво, “Лит. Россия”!
Именно подобная открытая полемика и позволит современному молодому читателю хоть немного разобраться в том, что происходило в литературной и общественной среде в те времена.
У;е хотя бы ради того, чтобы подвигнуть вдову Лакшина на такой ответ, нужно было напечатать статью В.Огрызко.
Тролльте старичков и старушек! Пускай отвечают!
А мы всё это будем с удовольствием читать!
Полезнее не доверять полемике, а больше прислушаться к тому, что говорят и пишут непосредственные участники и свидетели той литературной борьбы, которая происходила в связи с “Новым миром”. Многие из них еще живы. Есть дневники и переписки.
Всегда с интересом читаю статьи данного автора – глубина содержания, логичное мышление и ясное изложение впечатляют и обогащают душу гораздо больше, чем какие-нибудь, там, религиозные искания прочих материалов, публикуемых в газете…
Мысль В. Лакшина: “Мы оскудели не деньгами, а разумом” достаточно точно характеризует наше сегодняшнее общественное состояние.
Сделать из Твардовского икону, а из Лакшина ангела (как написано в послесловии “От редакции”) невозможно, это глупость чистой воды, – из разряда тех представлений, на которые народная мудрость испокон веков откликается выражением “Не так страшен чёрт, как его малюют”.
Поддержу О. Ермакова.
Там же, от редакции, сказано: “Давайте наконец без какой-либо предвзятости проясним роль “Нового мира” и Твардовского…”; и далее: “Пора признать, что Твардовский был типичным советским литературным функционером”.
Явное логическое противоречие! Второе утверждение – самая настоящая предвзятость. Да, Твардовский был литературным функционером (а точнее сказать, одним из деятелей тогдашнего литературного процесса – и официального, и неофициального), но – типичным ли?..
И стоит ли ему противопоставлять мнение Олега Чухонцева с его “другими идейными течениями”?.. Данное противопоставление также представляется глубоко не научным и предвзято “пристёгнутым”.