Парус манит ветер
Часть 2. Ветер и паруса
Рубрика в газете: Проза, № 2024 / 37, 27.09.2024, автор: Олег СОЛДАТОВ
Продолжение повести о первом советском олимпийском чемпионе по парусному спорту в классе яхт «Звёздный» – Тимире Алексеевиче Пинегине.
(Первую часть читайте в № 36 от 20.09.2024)
«Штурмовать далёко море
Посылает нас страна…»
А. Апсалон
Взвыли двигатели, самолёт дрогнул и побежал по взлётной полосе; всё чаще стучит на стыках, в иллюминаторах убегает аэропорт, самолёт качнуло, и земля стала падать вниз. Потянулись леса, линейка шоссе, рваные низкие облака режет крыло, и вот уже всё скрывает серая мохнатая мгла…
«Чёрт бы побрал эту нелётную погоду, – ёрзая в кресле, думает Тимир. – Самолёт, конечно, вещь хорошая, но шарахнет молнией, и привет… Решили пыль в глаза пустить капиталистам… Похвастать реактивной авиацией… Шарахнемся, вот тогда и будет вам Олимпиада…»
– Хорошая примета – дождь в дорогу, – с улыбкой говорит Сашка.
– М-да, – тянет Тимир.
Их кресла рядом. Выступать им в одной команде. Только в разных классах яхт. Сашке в «Финне», а Тимиру в «Звёздном».
«Накрутили так, что лучше и не надо, – Тимир припомнил напутственный инструктаж партийного бонзы. – Мы и бойцы передовой, и строители коммунизма, и должны показать торжество социалистического строя, и… лечь костьми за честь великой страны… Ну что ж, если надо, ляжем… Было бы, где лечь, а уж лечь костьми, это для нашего человека самое обычное дело… В войну ложились, никто не считал, и сейчас ляжем… Вот прямо сейчас и ляжем, только молнии подходящей дождёмся, и готово… Хорошо ещё, сейчас не 52-ой год… Тогда просто сказали, кто не победит, можете не возвращаться… Плыли – пароход дрожал, не от дизелей, а оттого, что всех трясло… Всех потом чуть и не посадили… Что было!.. Какой разнос!.. Какие речи… И предатели, и враги народа, и вредители, агенты империализма, и продались Западу… Кому проиграли, сукины дети, югославам! И это когда мы с Тито – враги!.. А какие мы враги? Люди тут при чём? Ведь это спорт, а не война… Они там у себя наверху ссорятся, а мы должны друг дружку зубами рвать, так, что ли?»
Самолёт набрал высоту, вырвался из туч и поплыл над гигантским махровым ковром.
«Ремень давит, ноги не вытянешь… И кто это додумался в салон на тридцать человек пятьдесят кресел втиснуть? Вот мы делали Ла-7 в 44-ом – любо дорого смотреть. Сидишь в фонаре, как на диване. Петров Алексей Васильевич взял меня тогда к себе на “Знамя труда”… Тоже яхтсмен заядлый. Завод секретный, три месяца оформлялся. Ух и наползался я там с линеечкой в семьдесят два кило… Даже присказка была: почему начертить самолёт в натуральную величину на листе фанеры можно с точностью до двух десятых миллиметра? Потому что кохиноровские карандаши нельзя заточить острее…»
– Конфетку хочешь? Помогает при качке… – предлагает Саша.
Тимир рукой делает отрицательный жест.
– Спасибо.
– Ты в порядке?
– Всё нормально…
«Эх, жаль Галю не выпустили… Перестраховщики… Да если кто решит остаться, разве удержишь?.. Там у них пресса такой вой поднимет! На весь мир! Права человека! Гражданские свободы!.. Вон в Мельбурне в 56-ом половина венгров осталась на Западе. Не захотели возвращаться в соцлагерь. Это ещё месяца не прошло, как мы их танками придавили… И наши ничего сделать не смогли… Война уже и так была. Ещё этот ватерпольный матч… Как поняли, что проиграем, так давай им морды бить, весь бассейн в крови. На весь мир картина… А мадьяры – не дураки, подготовились, может, и специально спровоцировали наших, и лозунги откуда-то взялись как по команде и транспаранты: «Свободу, свободу! Фашисты!..» Вот так! Мы их от Гитлера спасли, сколько народу полегло, а они нас же теперь фашистами выставили… А уж когда Жадору – капитану ихнему бровь разбили, так и вовсе зрители в наших с трибун плевать начали…
Но мы-то не мадьяры, мы ж свои… Ну понятно, своих надо жёстче держать, чтоб чужие пикнуть боялись… Подписки, клятвы, обязательства… И всё равно Галю не выпустят… Ничего не скажешь – как диверсантов посылают… Сколько я им отчётов понаписал, схем начертил… и Хельсинки, и Киль, и Мельбурн, Генуя – всё до мелочей. Каждый раз целый день убиваешь на зарисовки… Федя, конечно, тоже чертит… И другие, да все, кого выпускают… все чертят… И Сашка тоже… А спросишь – ведь не признаётся. Ещё, поди, нажалуется… Да и я не признался бы… Чертим и сдаём, всё молча. А потом они там у себя сверяют…
Чёрт, опять живот тянет… И Гали нет. С ней всё же спокойней… Почему не пускают жену? Объяснял им, объяснял, что она мне нужна для победы, что она вроде моего талисмана, – когда она на гонках, я выигрываю… Всё в пустую, без толку… Доказать невозможно. «У нас только члены делегации, квоты, всё утверждено…» Знаем мы… Вот этих в штатском полсамолета».
Тимир вспомнил недавнюю черноморскую регату… Галя поехать не смогла, осталась в Москве, срочная работа в конструкторском бюро. Начались гонки. Первый день – неудачно. Он только пятый. А для него теперь любой результат кроме первого – провал. И вдруг видит: она на берегу.
– Ты откуда?
– С неба…
А назавтра – победа. Колдовство какое-то…
На третий день Тимир шёл вторым, вслед за Козловым. Последняя лавировка, у того ветер в парусах, никак не догнать… и вдруг ему дисквалификация, навалил на знак.
Галя потом рассказывала:
– А я на судейском катере стою у борта, зажмурилась и твержу: Козлов, получи баранку! Козлов, получи баранку…
На следующий день Галя улетела в Москву. Но Тимир был уже уверен в победе, в остальных гонках тоже выиграл.
«Когда мы познакомились-то? Ещё во время войны, в яхт-клубе… Я тогда преподавать начал… Целая толпа девчонок пришла, старшеклассниц… Мы ещё детьми были… А через десять лет опять встретились, как раз после Хельсинки, и уже навсегда…»
– Стюардессы какие! – толкает локтем Саша. – Смотри, вон та брюнетка, просто чудо, как хороша. Вот что значит международный рейс. А? Где они таких берут? Ей бы в модели идти. Ты посмотри, глазки, фигура, личико… Нет… ну просто красавица!.. Фотомодель!.. Обязательно надо познакомиться. А? Как ты думаешь?
Тимир кивает.
– Давай Саш, бог в помощь…
– Вон та блондинка тоже ничего… А? Тима, мы же герои, будущие олимпионики! А времени в обрез, летим без дозаправки! Разве нам откажут? А?
– Не откажут, Саш.
– Ну, так что?.. Смотри, смотри… она мне улыбнулась! Ну, всё, я пошёл.
– Иди.
– А ты?
– Я пас.
– Ну как знаешь. Жизнь, брат, надо любить. И шансы использовать на всю катушку…
– Желаю удачи.
«Как там Фёдор? Как яхта?.. Долбанут каким-нибудь краном и всё – зря ехали. Как тогда в Касабланке… Пробьют корпус, мачту поломают, с них станется… Грузят, как картошку, а на воде качнёт, вот тебе и пожалуйста…»
Яхту, «американку», сделанную под заказ в соединённых штатах, оснащённую синтетическими парусами должны были доставить пароходом из Одессы. Сопровождающим ехал Фёдор – шкотовый Тимира.
«Хорошо, что Фёдор там, хоть чужих не подпустит… А оставь без присмотра, ведь разломают всё черти, разнесут по винтику, и следов не сыщешь!..»
Фёдор Шутков – десять лет отслужил матросом на флоте. Деревенский мужик, образование – сельская школа, но крепкий, здоровье богатырское. Ручищи здоровенные, чёрные, масло и солярка въелись в кожу – не отмоешь. Пальцы, словно грабли – не сходятся. Глаза хитрющие, брови пшеничные. На флоте был мотористом. Целый день над ухом дизель тарахтел, оттого Фёдор глуховат и слова коверкает на свой лад. Не компас у него, а «контас», крейсер – «кейсер», «голокладущий», вместо главнокомандующий…
Служил он на разных морях. Везде побывал. Воевал на «Охотнике». Однажды судьба занесла его в Севастополь, на адмиральский катер. На катере ходили редко, в основном простаивали ошвартованными. Фёдор заскучал от такой жизни. И как-то подвернулся случай. Адмирал поднимается на борт, экипаж во фронт. Фёдор возьми и крикни:
– Товарищ админар, какафки не хотите?
– Это ещё что? Да ты пьян!.. Да ты знаешь, куда я тебя сошлю? Где ты и не был никогда… Во Владивосток!
А Фёдор вытянулся во фронт, отвечает:
– Тарищ админар, та я быв там…
– Ну, тогда… в Таллин!..
– Та я и в Талне быв…
– А где ж ты, шельма, не был?
– В Муранске!..
– Ну вот и отправляйся в Мурманск.
– Слухаюсь!
Как демобилизовался, не смог без моря, затосковал, пошёл на гоночные яхты матросом. Стал гонять матросом на «шестёрках». Силища в руках медвежья и вес подходящий – под восемьдесят. Отборочные соревнования на Олимпийские игры в Хельсинки прошёл. Но не поладил с тренером. Всё из-за пустяков… Устроил цирк. По тросу вверх на одних руках, двенадцать метров… на спор за бутылку. А тут тренер идёт. Ты чего устраиваешь? Фёдор за словцом в карман не лез, выдал по-флотски лаконично… Тот и пригрозил: ты, мол, у меня заграницы не увидишь… И не взяли…
– Трагедь, – вздыхал Фёдор. – Тю-тю Альпада…
Чуть не запил тогда с огорчения. И тут прибегает приятель:
– Выручай, – говорит, – у нас бегуна не хватает в команде… Всю дистанцию бежать не надо, главное стартовать, для протокола, а там сойдёшь, где захочешь…
Фёдор долго раздумывать не стал.
– Выручить можно… А тапочки дашь?
– Конечно, любой размер, только выручай…
– Ну ладно, давай тапочки.
Вышел на старт, побежал…
Погода хорошая, солнышко светит, бежится в охотку, дистанция десять километров. Прибежал первый, вот его и включили в сборную. А бежал-то за тапочки… В Хельсинки в забег его не поставили, так что пошёл к яхтам, а навстречу тот тренер «парусник», который его «зарубил».
– Ты как здесь?
– Та я в команде.
– В какой это команде?
– Легкокотлетов…
Ну что тут скажешь?..
Сашка вернулся, плюхнулся в кресло.
– Москвичка она, живёт в Сокольниках, не замужем. Вот телефончик дала… Что с тобой?
– Что?
– Ты ж нездоров.
– Почему?
– Да посмотри на себя. На тебе лица нет. Зелёный весь…
– Да?
– Подожди, я сейчас зеркало попрошу. Сам увидишь… Дианочка! – он махнул рукой. – На минуточку!
Подошла стюардесса, красоты необыкновенной.
– Что случилось?
– Дианочка, можно зеркальце?
– Пожалуйста. – Тонкая ручка извлекла из кармашка маленькое складное зеркальце. – Что-нибудь ещё?
– Водички…
– Сейчас. – Она повернулась и пошла по проходу.
– Ух, чёрт возьми, – провожая её взглядом, выдохнул Сашка. – На, смотри.
Тимир покосился на своё отражение.
«Да, вот этой складки на лбу раньше не было… Уже тридцать три. Возраст Христа… Пора свершений…»
– Может, таблетку? – не унимался Сашка. – Доктора позвать? А то от тебя слова не добьёшься… Помирать будешь и то, небось, промолчишь.
«Кто много болтает, тот всю силу выбалтывает», – вспомнил Тимир слова отца. – В 41-ом стали приходить от него письма, с матерью читали-перечитывали их по многу раз, отец оборонял Ленинград. А в 44-ом пришла похоронка – пал геройской смертью при прорыве блокады…
Самолёт приземлился в Риме. Ещё нет и полудня, а жара уже стоит нестерпимая. Скомканная экскурсия по вечному городу из разряда весь мир за два часа… всё мелькает: термы Каракаллы, площадь Ватикана, римский форум, Колизей… чёрные квадриги летят над городом… и почти вся делегация остаётся в Олимпийской деревне, только яхтсмены едут дальше. До Неаполя ещё двести километров поездом.
Чужая, красивая, горная страна…
«Как всё-таки они умеют не побеждать природу, а встраиваться в неё, – думал Тимир, глядя в окно вагона. – Не взрывать и перекапывать, а дружить… Ты посмотри, вон на горе крепость, а вокруг домики, два-три этажа, жёлтые стены, окошки рядами, красные черепичные крыши. Виноградники на склонах… Да тут что ни гора, то крепость или башня. Если останавливаться возле каждой – вовек не доберёшься куда тебе надо… Берегут историю. Аврелианова стена в Риме по всему городу змейкой вьётся – восемнадцать километров, почти всю сохранили. А у нас Белый город сначала возвели при Фёдоре Иоанновиче, а потом разобрали при Екатерине Великой, бульвары проложили… Десять километров крепостной стены в четыре метра толщиной – всё раздолбали подчистую… Зачем? Ну не нужна тебе стала крепость, дорога важней, ну подумай, как сделать так, чтоб не ломать то, что строили десять лет всей казной… Китай-город тоже… Да что говорить, Храм Спасителя где теперь? Еле взорвали, такая мощь… А стоило стараться-то? Тверскую расширяли – целые кварталы долой… Вечная стройка, а тут вечный город. Раз построили, и на века. Правда, Колизей чуть не растащили варвары, весь ободрали как липку…»
В купе Сашка, другие яхтсмены, дремлют, сморило после экскурсии. Тимир не спит. Смотрит в бинокль…
Повезло достать в 1955-м. Итальянская оптика…
«Тогда после подрыва в Севастопольской бухте линкора “Новороссийск” – трофейного итальянского “Джулио Чезаре”, – командование флота приказало демонтировать всю иностранную оптику и вооружение, и заменить отечественным. Сказано – сделано. Начали крушить. Палубы кораблей были сплошь усыпаны стеклянной крошкой. Мы тогда тренировались в Севастополе. Я договорился и выкупил бинокль и два спаренных “телескопа”, с таким увеличением, что в них можно было разглядывать поверхность луны и изучать рельеф кратеров. Когда отправились на Олимпийские игры в Мельбурн, прихватили с собой и оптику.
Пароход “Грузия” вышел тогда из Одессы. А в Средиземном море, как по команде, по обоим бортам выросли два натовских эсминца, шли чуть позади, не отставая, пушки повёрнуты, давили на психику. Ближе не подходили, так и сопровождали, мы идём, они идут, боялись, что мы танки и самолёты Египту везём. Тогда с Насером у нас большая дружба была. Потом Хрущ ему даже Героя Советского Союза пожаловал… Когда по Суэцкому каналу проходили, кто-то предложил: “Давай в оптику посмотрим на пирамиды”. Достали, поставили на треногу. Стали смотреть. Вдруг с капитанского мостика крик: “Уберите шоши! Уберите шоши!” Были такие пулемёты французского конструктора Шоша. Что такое, почему? “Уберите шоши, …ать вашу!” А! Ну теперь понятно. Вот оно в чём дело: две подзорных трубы торчат, как два пулемётных ствола. А это ж времена Суэцкого кризиса. Египтяне стреляли тогда во всех без разбору, да и не только они, тут и разбираться никто не станет… Прошли канал, эсминцы не отстают… Чего им надо? Ведь ясно же, что мы не оружие везём… Всё равно сопровождают… Идём, не сворачивая, на Мадагаскар, и ещё дальше… Только когда айсберги показались, американцы повернули, ну и мы повернули, взяли курс на Австралию.
Жаль только, на обратном пути кто-то вскрыл контейнер, а там и оптика, и снасти, и паруса, инструменты – всё. Так ничего ж не взяли кроме оптики. Аккуратно вскрыли, профессионально… Ну мы сразу поняли кто… Шума не поднимали. Намёк поняли. Мол, побаловался и хватит. Помалкивай… Нечего тебе отсюда за горизонт глядеть…»
– Тима, не спишь? – Проснулся Сашка.
– Нет.
– Красотами любуешься?
– Любуюсь.
– Зря… Лови момент, отдыхай, набирайся сил, они ещё пригодятся…
– Хорошо.
– Не нравится мне твой вид. В самолёте – зелёный был, сейчас – бледный. Пора розоветь…
– Ладно… Спи.
Как тут уснёшь, когда все мысли о предстоящей гонке?
«Ну что, синьор Страулино? Как же мы будем вас побеждать? Похоже, это будет не просто… Кому же, как не вам, лучше всех известен Неаполитанский залив… Знаком малейший ветерок, течение, фарватер, рельеф дна… Вы ведь в прошлом боевой ныряльщик, сеньор… Много наслышаны о ваших подвигах во время войны… А “Новороссийск” не ваша ли работа? Ну да сейчас не об этом… У вас победа в Хельсинки в 52-м, второе место в Мельбурне в 56-м, и здесь в Неаполе вы намерены победить, это ясно. Здесь всё ваше – море, берег, ветер…
Обойти вас я могу, синьор, и продемонстрировал это недавно в Генуе, правда при сильном ветре… Но это даже и к лучшему. Пусть все верят, что моя стихия – шторм. Пусть думают, что я этакий разудалый кавалерист! Когда все осторожничают, берегут яхты, храбро распускаю паруса и лечу вперёд сломя голову. Эге-гей, родимые!.. Дорогу сумасшедшему русскому!.. Конечно. У них яхты личные, на свои деньги купленные, они их берегут, хоть и все миллионеры, всякие там магнаты… Солидные банковские счета… Коронованные особы… Князь Монако, король Норвегии… Яхтенный спорт – привилегия богачей. А у меня государственная – чего жалеть?.. Главное победа, результат…
А чуть задует лёгкий бриз, море спокойно, бури нет, и меня не видно… Тут мастерство требуется, одной удали недостаточно, и яхта нужна наилучшего качества. А откуда у русских мастерство? Они ж никогда ничего не выигрывали… А откуда у русских хорошая яхта? Они ж всегда на всём выгадывают, экономят… Вот нас никто всерьёз и не воспринимает. Значит так: нас в расчёт не берут – это точно. Мою победу в Генуе объяснят сильным ветром… Ещё бы, стартовало пятьдесят семь яхт, а до финиша добрались только четыре… Хорошо ещё не потонул никто. Снежный шторм баллов шесть, не меньше!.. Тогда газеты писали: «Русских так вдохновило появление снега, что догнать их было невозможно! Словно снежный ком, они неслись к финишу!..» Зато сейчас мы в тени… Этим и надо воспользоваться. Фактор неожиданности. Все будут смотреть за Страулино, он фаворит. А про нас и думать забудут. И тут уж не зевай!..
В Мельбурне я был восьмым…. Оно и понятно, тогда яхта была Таллиннской верфи, хорошая, но не идеальная. Смешно вышло. Стали сами делать яхты по американской таблице отклонений, а важнейшее примечание перевести забыли… В результате наши яхты на попутном курсе заметно уступали. Хоть “американка” уже пришла по заказу, стояла на Балтике, но мы её не успевали освоить к играм… Гонялись на старой. А потом на обратном пути так и оставили её во Владивостоке. И везти дорого, да и незачем, раз новая дожидается. В Москву катили через всю страну двумя железнодорожными составами… Наши, европейцы… Ехали, пир горой…
Эх, как-то там сейчас Фёдор? Как наш “Торнадо”? Если яхту доставили нормально, с Фёдором всё в порядке, то, бог даст, первую-то гонку, сеньор Страулино, мы с вами схлестнёмся. А там, глядишь, ещё посмотрим кто кого… Если всё сложится удачно, то за бронзу вполне можем побороться…
Кто у нас ещё в соперниках? Багамец Ноульс – старый знакомый, опытный морской волк. Говорят, что если его обходят даже на тренировках у него от бешенства выступает пена на губах… Швед Суне Карлсон грозился привезти новую яхту… А впрочем, от кого угодно можно ждать сюрпризов: и от англичан, и от немцев, и от венгров…
А кто этот португалец – Марио Кина? Откуда он взялся? В отборочных соревнованиях разделался с двукратным чемпионом Европы! Не зря говорят: все португальцы с рождения мореходы. Каков он с виду? Флибустьер? Чёрные как смоль волосы, тонкий нос, огненный взгляд? Серьга в ухе, цепь из чистого золота на шее и кривой нож за поясом?
А мистер Паркс? Типичный американец? Бейсбольная кепка, шорты из американского флага, сигара в зубах? А ведь он обставил двух чемпионов мира – Фиккера и Норта. “О рай, о рай!”[1], – как говорит Федя. И он родом из Чикаго, откуда и чемпион Мельбурна Вильямс… Одного этого достаточно…»
Поезд подошёл к вокзалу.
– Подъём, ребята, – будит Тимир сборников.
– Что, уже приехали?..
Платформа. Привокзальная площадь. Душный воздух, ни свежести, ни ветерка. А ведь море рядом… Пересели в автобус. За стеклом ярко освещённые улицы Неаполя, витрины магазинов. Вот и отель «Мажестик».
У дверей встречает Фёдор.
– Здравь жлаю!
– Что с «Торнадо»? – сходу спрашивает Тимир.
– Вот те раз… Ни здрасть, ни как дела… сразу «Торнадо»… Та шо с ним сделца? Пасеца на трафке в Кралёвском парке.
У Тимира отлегло от сердца.
– Ну, прости, прости… Предчувствие, понимаешь… После Касабланки уже не знаешь, чего ждать.
Пожали руки.
– Докладаю, – рапортует Фёдор. – Дошли без потерь. Усе живы, раненых нема.
– Когда можно выходить в море?
– Та хыть завтра.
Что такое Неаполь? Город? Прежде всего, Неаполь – это Везувий. Его видно решительно отовсюду. Гигантский чёрный конус, уходящий в залив. Он словно пытается дотянуться до острова Капри. А кто это там теснится у подножья, поднимается по пологим скатам, карабкается к жерлу кратера в жабо из кружевных облаков? Что это за цветные букашки? Ах! Это город, это дома, в которых живут беззаботные неаполитанцы, легкомысленно забывшие участь Помпеи, Геркуланума и Стабии…
В самую несносную жару на вершине Везувия прохладно, мелкие камушки осыпаются под ногами, из широченной глотки сочится сернистый дым. С высоты как на ладони виден Неаполитанский залив. Словно взбешённый конь морского владыки ударил в берег копытом, окаймив бухту высокими мысами, убегающими в море островами, скалистыми вершинами полуострова Сорренто.
Утром короткая пресс-конференция в холле отеля.
И без того стоит несносная безветренная жара, а тут ещё софиты, корреспонденты, фотокамеры…
– Как вы оцениваете свою победу в седьмой гонке Генуэзской регаты? Это, по-вашему, случайность или закономерность? – спрашивает репортёр.
– Просто повезло с ветром, – отвечает Тимир.
– У вас именитые соперники: чемпионы мира, Европы, победители Олимпийских игр. Кого из них вы можете выделить в первую очередь?
– Агостино Страулино – у него огромный опыт и он тут хозяин.
– Вы всерьёз рассчитываете на олимпийскую медаль?
– Если повезёт с ветром. Мы неплохо ходим в шторм.
– Вы не оснастили свою яхту пулемётами, чтобы топить конкурентов?
– Пока нет. Вопрос решается…
– Если вы не победите, какое наказание вас ждёт на родине? Вас посадят?
– Не думаю.
– Что вам обещали, если вы добьётесь победы? Очередное звание? Орден? Деньги?
– Главная награда для меня, как и для любого советского спортсмена – олимпийская медаль.
«Надоели, – думал Тимир, когда удалось отвязаться, наконец, от газетчиков. – Скорее к яхте…»
У входа в Королевский парк стояли гвардейцы. Публику не пускали. На ровном зелёном газоне стоял «Торнадо», слово ракета перед стартом, белый полированный корпус, стройная мачта, чёткие линии…
«Знал бы мистер Вильям Гарднер в 1906 году, во что превратится его «Малыш». Вряд ли он подозревал, гоняя по Лонг-Айленду, какая судьба уготована его яхте. Правда ей изрядно подрезали гик[2] и удлинили мачту, но, по-моему, это пошло ей только на пользу. Ведь с 1932 года «Звёздный» – олимпийский класс.
Когда после Мельбурна получили её из США и обмерили, выяснилось, что на шестом шпангоуте[3] допуск аж целых сто миллиметров… Сверились по таблицам – недопустимо. Как же так? Ведь вот же сопроводительное письмо: «Международный мерительный комитет, рассмотрев все размеры этой яхты, утверждает, что они отвечают всем правилам «Звёздного класса»». И подпись: «Президент международного мерительного комитета Джон Тетерингтон». В чём дело? Да если б мы знали раньше, что разрешён такой допуск, мы бы давно сделали яхту не уступающую по скорости примам чемпионатов, распрямили бы киль, улучшили обвод… Но ведь нельзя, сами себя «резали». И тут приходит яхта, противоречит всем канонам, да ещё и обмеренная главным в мире обмерщиком. Чертовщина какая-то! Где же истина? А истина, как всегда, оказалась в деталях… Стали смотреть оригинал таблиц, и всё выяснилось: переводчик забыл перевести коротенькое примечание внизу страницы, а оно как раз о шестом шпангоуте. А если бы перевёл, то я бы уже в Мельбурне гонялся на Таллиннской яхте вровень с грандами … Сколько лет спорил с конструкторами, обмерщиками, доказывал, что яхта Страулино имеет другой обвод, лучше, чем наш, сам им чертежи делал, пригодились навыки, приобретенные на авиазаводе. Но те только руками разводили: вот таблицы, вот буква закона… А оказалось, всё дело в упущенном примечании…»
– Ни царапульки, – улыбается Фёдор. – Пылинки сдувал.
«Никаких переделок, – твердит сам себе Тимир. – Никаких наладок. Лучше всё равно не сделаешь, а хуже – вполне. Только время зря потеряешь».
Но руки так и чешутся перебрать всё по косточкам, проверить каждый винтик – как он привык делать всякий раз перед стартом.
– Яхта ву полном упорядке! – будто читая его мысли, говорит Фёдор. – Давай спущать на воду.
На берегу царит возбуждённая суета. Флаги разных стран, яхты, паруса… Карло Роланди – шкотовый Страулино – приветливо машет рукой. Все гавани Неаполя забиты крейсерскими яхтами, моторными и парусными. Вон трёхмачтовик таиландского принца Бига-Бонзе, а вон океанская яхта венесуэльца Даниэля Камео, строительного «короля», он пересёк Атлантический океан за восемнадцать дней и собирался принять участие в гонке «Звездников» со своим сыном Педро.
Автокраном спустили «Торнадо» на воду. Обошлось без происшествий, если не считать, что Фёдор, закрепляя тросы, поскользнулся и свалился с платформы. Но, что ему сделается? – ни одной царапины.
«Очень уж всё гладко складывается, – тревожится Тимир. – Пароход не задержали, яхту не повредили, все целы… Не к добру это… Что-то будет…»
Наконец, под лёгкий, едва уловимый бриз, вышли в море. Пахнет тёплой морской водой. Солнце жжёт немилосердно… На рейде стоит трёхмачтовый парусник «Америго Веспуччи» – гордый красавец, две широких белых полосы вдоль чёрных бортов. На нём в Неаполь привезли олимпийский огонь.
«Ветер, похоже, совсем стихает. Не стоит отходить далеко от берега, как бы не унесло течением…» – думает Тимир.
Яхта идёт легко, чётко слушается руля, но при таком ветре особенно не разгонишься.
– Роланди сказал по сехрету, что тута ветер дуить как по заказу Страулино, – говорит Фёдор, – в одиннадцать еле-еле, к полудню – один балл, в час – два, к вечеру – три. И отдыхай…
А на берегу их уже ждали отклики местной прессы:
«Советский спортсмен заявил, – писала какая-то газета, – что он очень надеется на штормовую погоду, так как его яхта рассчитана на плавание при ветрах, превышающих пять-шесть баллов. Учитывая, что волнение моря в это время года в Неаполитанском заливе редко превышает три балла, остаётся пожелать советскому спортсмену прихода цунами, чтобы он сумел продемонстрировать все свои скоростные качества».
«Прекрасно! – обрадовался Тимир. – Пока всё идёт по плану. Можно приступать к тренировкам. Чтобы сохранить инкогнито до старта, выходить будем с двенадцати до трёх, когда все «звёзды» отдыхают и обедают. Жарковато, конечно, ну ничего, потерпим. К тому же гонки пройдут как раз в это время. Значит, надо привыкать и к жаре, и к волне».
Экипажи двадцати шести «Звездников» напряжённо готовились к гонкам.
Весь день Тимир и Фёдор провозились с «Торнадо». Ведь от того, как оснащена яхта, зависит очень многое. Хлопот, как всегда, нашлось немало. Лишь к вечеру, подготовив яхту, смыв с бортов солёную морскую воду, они, усталые, отправились в отель.
После ужина и бесед с друзьями Тимир решил пройтись по набережной, подышать перед сном вечерним бризом. Но стоило ему выйти из отеля, как густой удушливый воздух без малейшего намёка на свежесть окутал его. Казалось, раскалённые на солнце мостовые, стены и крыши выдыхали накопленный за день жар.
– Полный назад! – скомандовал Тимир, отступая в прохладу гостиничного холла. – Прогулка отменяется. В баню мы ещё успеем сходить…
– Ента точно, – поддержал его Фёдор. – Баня у нас по расписанию завтра с двенадцати до трёх.
Ранним утром они уже шагали в яхт-клуб, где до полудня провозились с яхтой, проверяя каждый болтик, каждую деталь. Там они впервые увидели португальца Марио Кина. Его «Ма Линдо» выглядела идеально.
«И вовсе он не флибустьер, обычный человек, взгляд, правда, колючий, пронзительный», – подумал Тимир.
Тимир приветливо помахал ему рукой, в ответ португалец только кивнул небрежно.
«Этого надо опасаться, – отметил для себя Тимир. – ножа за поясом у него, положим, не видно, но вот камень из запазухи в случае чего достать может».
Экипажи некоторых «Зведников» состояли из братьев: мальтийский, кубинский, шведский. А английская команда была представлена супружеской парой. Миссис Митчелл была единственной женщиной-матросом среди всех участников олимпийской регаты.
Закончив наладку, вышли в залив, как и намечали после полудня. Лёгкий бриз едва играл парусом.
– Никого, – усмехнулся Фёдор. – Усе попрятамшись…
Навстречу им попался только багамец Ноульс, он возвращался с дистанции к причалу. Когда их яхты поравнялись, Ноульс, показывая на солнце, объяснил знаками, что для него такая жара чересчур.
– Ничего, ничего, – шептал себе под нос Тимир. – Мы потерпим… – И натянуто улыбаясь, махал багамцу рукой.
Почти все лучшие гонщики предпочитали тренироваться утром, когда было заметно прохладнее, а в самую жару занимались доводкой яхт в тени навесов или отдыхали в отеле. Американец Паркс и вовсе прибыл в Неаполь последним, за пару дней до начала регаты. Быстро установил мачту, вышел в море, а через час вернулся, поднял яхту на берег, зачехлил её и пригласил инспекторов-обмерщиков. Больше его в заливе никто не видел. Агостино Страулино тоже не изнурял себя зноем – он и так знал здесь всё назубок. Марио Кина выходил в море и утром, и после обеда, ближе к вечеру. С берега Тимир видел, что у него очень быстроходная яхта, едва ли не резвей, чем «Мероп III» Страулино.
«Одно плохо, – думал Тимир, – нас, конечно, никто раньше времени не раскроет, но и мы ни с кем из грандов не сможем прикинуться».
Иногда некоторые гонщики пытались пристраиваться к «Торнадо», следуя параллельным курсом, тогда Тимир осторожно придерживал яхту, чтобы показать, что она не рассчитана на малые ветры.
«Пусть думают, что я тихоход», – продолжал Тимир свою тактику, пока будущие соперники, пройдя вместе с «Торнадо» один-два круга десятимильной дистанции, не теряли к нему всякий интерес.
Сказать, что Тимир и Фёдор уставали от жары – всё равно, что не сказать ничего. Пот лил с них градом и застилал глаза, хилый ветерок не приносил облегчения, снять рубашку означало получить сильнейший солнечный ожог. Одежда была мокрая – хоть выжимай, на дне кокпита плескались морская вода и пролитый пот спортсменов. За три часа тренировок, они теряли сил не меньше, а может и больше, чем тратит боксёр за три раунда напряжённого боя в ринге. Но всё равно, ежедневно в полдень они начинали лавировку с нижней марки.
На второй день Фёдор скинул майку и шорты и остался в одних трусах.
– Хорошо тебе, – завидует Тимир, – вон ты какой лохматый, даже на спине шерсть растёт.
– Естесная защита, – отшучивается Фёдор, – без ентава никак… Ента меня и в Муранске спасало… Тельнягу накинул, и тепло…
Как-то вечером, когда жара немного спала, Карло Роланди устроил Тимиру и Фёдору пешеходную экскурсию по Неаполю.
Тихие, респектабельные улочки, каменные дома, наглухо закрытые деревянными ставнями окна.
По улице Партенопе, мимо дорогих отелей и ресторанов вышли на набережную Борго Маринаро.
– А тама шо за крепость? – спрашивает Фёдор – Прямо замок Иф.
Тимир переводит на английский.
– Это древняя крепость «Кастель-Дель-Ово», или «Замок яйца», – отвечает Карло. – Её стены хранят память о Вергилии, который на берегу Неаполитанского залива писал свою «Энеиду». Вергилия считали не только поэтом, но и чародеем. По легенде он связал судьбу Неаполя с волшебным яйцом, которое сокрыто под фундаментом «Кастель-дель-Ово». Предание гласит, что яйцо спрятано в амфору, амфора – в железную клетку, а клетка замурована где-то в основании замка. И пока яйцо цело – стоит и замок, и весь город Неаполь.
– Прям наш Кощей Бессмертный, – усмехается Фёдор. – Видал, Тима? Ничего ж своего придумать не могуть. Всё у нас тибрять…
Разговор всякий раз возвращался к предстоящей регате.
– Паркс приехал побеждать, – говорит Роланди. – А Марио Кина… – улыбка сошла с лица итальянца. – Будь с ним осторожней… У него прекрасная яхта и он сильный яхтсмен, но от него можно ожидать чего угодно… Поглядывай за ним… Он коварен…
– А как же параграф тридцать первый гоночных правил о честной спортивной борьбе?
– Он знает его не хуже тебя! – смеётся Роланди. – Но знать и выполнять – разные вещи. Он так всё подстроит, что ты же и окажешься виноватым…
Целую неделю дули слабые ветра.
И в первый день соревнований 29 августа погода не изменилась. Яркое слепящее солнце, ленивый ветерок, не больше двух баллов, на «Америго Веспуччи» трепещут праздничные флаги, в заливе мелькают первые паруса, чуть поодаль виднеются пароходы, шхуны, глиссеры – словно плавучие трибуны выстроились вдоль дистанции, зрители приникли к бортам, крутят бинокли, настраивают подзорные трубы…
Тимир и Фёдор с рассветом были в гавани. Не глядя ни на кого вокруг, они готовились к гонке, проверяли всё в последний раз перед стартом. Тимир чувствовал, как постепенно исчезали все тревоги прошедшей недели, словно стёртые волной рисунки на песке. Появлялись азарт, жажда соперничества, уверенность в своих силах и предельное спокойствие.
«При таком ветре победа наверняка достанется тому, кто выиграет на первом круге, – думал он. – Значит, надо попробовать вырваться вперёд на первой же лавировке. Самое главное – поймать две первых перемены ветра».
Одна за другой яхты покидали причалы. От яхт-клуба до старта четыре мили. «Летучие голландцы» и «Звездники» шли от Малосильо. Из бухты Санта-Лючия шли «Драконы», из порта Посиллипо – «Финны».
«Где-то там сейчас среди них на своём “Финне” и Сашка, – подумал Тимир. – Попутного ветра тебе, Саша».
Все яхты смешались в заливе, лавина парусов двигалась к старту, постепенно расходясь по трём дистанциям, размеченным красными, синими и жёлтыми буями, навстречу своей судьбе.
Тимир поглядывал на соперников, невольно высматривая среди них «Ма Линдо» португальца.
«А разве Страулино менее опасен? – размышлял он. – Конечно, итальянец не пойдёт на открытый навал, но здесь ему знакомы все течения. И потом Роланди его шкотовый».
Всё готово к началу регаты, все на своих местах, судьи – на судейских катерах, зрители – на судах и гидросамолётах, и, кажется, на всём, что способно держаться на море, словно весь Неаполь покинул берег, чтобы следить за гонкой; спортсмены на своих яхтах барражируют вблизи стартовой линии.
Первые две сигнальные ракеты уже выпущены.
Как и рассчитывал Тимир, никто не принимал «Торнадо» в расчёт. Большинство «Звездников» собралось у левого края стартового поля, возле Страулино и Паркса. Там же виднелась и «Ма Линдо» португальца. Только француз Пизани на «Фрипе» маневрировал справа. К нему и направился «Торнадо», пристраиваясь с подветренной стороны. Идя круто против ветра, бейдевиндом, француз медленно приближался к линии старта.
«Пора», – решил Тимир и, обойдя француза, двинулся, вдоль стартовой линии галфиндом, подставив ветру всю площадь парусов. Когда же в небо взметнулась третья ракета, «Торнадо» вернулся на прежний курс и на высокой скорости возглавил гонку.
– По лезвию ножа проскочили, – кричит Фёдор.
– Похоже, – отвечает Тимир, до боли в суставах сжимая рукоятку румпеля[4].
«Торнадо» нёсся вперёд между двумя группами яхт, стремительно приближаясь к верхней марке.
«Мы первые, мы первые, – шепчет Тимир. – Пока всё складывается удачно».
У верхнего знака «Торнадо» оказался раньше всех, за ним с отрывом в три корпуса пришёл немец Сплит, а следом виднелись яхты Паркса и Карлсона… Остальных не различить, они шли очень плотно, сплошным белым комом.
Обогнули знак.
«Ну, теперь не подведи, ветер!» – молит Тимир.
Но ветер Неаполя не спешил помогать гонщикам. С тревогой следил Тимир за парусами. В жизни всякого парусника порой наступает это время унылого бездействия, когда корабль не бежит по волнам и ветер не наполняет опавших парусов, судном играют течения и морские чудовища, команда устраивает бунт. Надвигался штиль…
– Эх! – досадует Фёдор. – Стартанули знатна и усё зазря…
Яхты Марио Кина и Страулино всё ближе… Они ещё не попали в штилевую зону, а «Торнадо» уже покачивается на середине залива.
– Хыть бухсир клич! – переживает Фёдор.
– Или проси помощи у повелителя морей, – кивает Тимир.
Словно в ответ на эти слова нехотя потянул лёгкий ветерок и «Торнадо» двинулся, наконец, к боковой марке. Но теперь никакого преимущества перед соперниками у него не было. Все яхты шли вровень.
После третьего нижнего знака немец Сплит первым из всей кавалькады перешёл на правый галс и, поймав ветер, стал заметно отрываться от остальных. Следом за ним повернули Паркс и Страулино. Фёдор вопросительно покосился на своего капитана. Ну, мол, давай!.. Чего ждёшь? Но Тимир не спешил, пройдя за кормой Сплита, он вышел левее его яхты, переложился и, получив «чистый» ветер в паруса, на верхний знак пришёл лидером. Но отрыв был очень мал. Сплит, Страулино и Кина находились в пятидесяти метрах, не больше. Теперь всё решала гонка на попутном курсе.
«Вот сейчас мы и проверим, правду ли говорят, что американские «Звездники» быстрее немецких и английских», – подумал Тимир.
Ветер усилился до трёх баллов. Яхты рвались к финишу. Никто не хотел уступать. Начался спурт.
«Где Кина? – волнуется Тимир. – Вон он, позади, отстал корпуса на два… А Страулино?.. Ещё дальше. Паркс и Сплит далеко – бьются друг с другом. А вон и Ноульс… Нет, и он не опасен… А ведь у них все яхты – примы. Вот и довелось прикинуться. Теперь ясно – идём вровень…»
На миг Тимиру показалось, что «Ма Линдо» португальца настигает «Торнадо». Будто черноволосый корсар усилием воли заставлял свою яхту двигаться быстрей и быстрей.
«Чёртов португалец!» – Тимир весь сжался от напряжения.
На полном ходу яхты пролетели финишный створ.
– Первые! – кричит Фёдор и бросается обнимать своего рулевого.
Тимир проводит ладонью по лицу, мокрому от пота, соли и моря…
На берегу Страулино и Роланди пожимают им руки, Паркс дружески хлопает по плечам, а багамец Ноульс, пришедший одиннадцатым, высоко вскидывает брови и качает головой, всем своим видом демонстрируя, что никак не ожидал от «советских» такой прыти.
Ночью Тимир долго ворочался в постели, пытаясь заснуть. Но стоило ему прикрыть глаза, как в памяти снова и снова возникали картины прошедшей гонки: лавина белых парусов с красными звёздами наверху…
«Угораздило ведь Гарднера придумать такую эмблему, – думал Тимир под мерное похрапывание Фёдора. – У него ведь тогда и мысли, наверное, не было, о том что у нас тут в семнадцатом году грянет… Налепил красную звезду, а, скажем, белую нельзя, парус и так белый, ну или синий… А вот алые паруса только в сказках бывают…
Класс олимпийский, значит, хочешь участвовать в Олимпиаде – осваивай. Изготовили у нас, кажется, году в 49-ом партию «Звездников» в Ленинграде. Не припомню сейчас, кто их тогда испытывал, кто-то из корифеев-килевиков, забрались вчетвером на яхту и чуть не потопили… Нет, говорят, для наших морей эта яхта непригодна… Забраковали… Конечно, для неё и троих-то многовато, двое – самый раз, а они, бугаи здоровые, вчетвером…
А мы тогда с китобоем Терёхиным на «Варяге» ходили, на «эрке». Знали его вдоль и поперёк. Просто, легко, удобно… Чего лучше? Но, как говорится, если партия скажет надо… И сказали, и в 51-ом начали осваивать. А в 52-ом в Хельсинки Сашка основным поехал, а я запасным. Но не сложилось у него там… Как знать, выпустили бы меня – то же самое вышло бы… Яхта капризная, парус огромный, корпус маленький, скорость бешеная… Тут не год и не два нужно, чтоб свыкнуться…
Потом матросы менялись, Слава Шишкин пришёл, чемпион мира по вольной борьбе. Английский язык, урду, хинди – знал как родные… в кино даже снялся про таиландского принца… на слоне ездил по джунглям… Принца рядом с ним и видно не было. Вышел фильм про Славку – все смотрели… А потом мы уже с Фёдором ходить стали. Он себя показал в Хельсинки, даже газеты местные о нём писали, как он во время штормовой гонки, качаясь на вершине мачты, два часа руками удерживал сломавшуюся краспицу[5]… Его взял тогда к себе на «шестёрку» Александров… Пришли в тот раз последними, но нуля в зачёт не получили… Я ещё тогда подумал, вот бы мне такого матроса в команду… Помню, предложил ему, а он спрашивает: «На чём ходить будем?» А я отвечаю: «На чём-нибудь сходим». А у меня уже в кармане письмо лежало с верфи, что наш «Звездник» готов. Ну, и он не отказал… Заняли с ним восьмое место в Мельбурне… Наш «Тулилинд» – не конкурент новым «американкам» с Олд-Гринвич. Тогда американец и победил на яхте этой верфи. А мы голову ломали. Бог их знает, в чём тут секрет? Вроде бы монотип, чертежи у всех одинаковые, всё утверждено: допуски, припуски, материалы, но линия обвода вроде чуть не такая и что-то ещё по-другому – понять невозможно, это ж тайны за семью печатями… Словом, подали заявку, нужна яхта верфи Олд-Гринвич. Сами не построим. Вернулись с игр, а нас уже ждёт «Торнадо». Вызвали куда надо, говорят, вот вам, получите… Теперь деваться некуда. Надо побеждать… Вы это что же, говорят, у вас на парусе, как на кремлёвской башне, красная звезда – символ нашей великой победы! Отцы и деды кровь проливали, а вы гонку выиграть не можете? Ну и другое всякое…»
Только далеко за полночь Тимир забылся беспокойным сном.
И снова безветренное утро, и снова вместе с Фёдором готовился Тимир к предстоящей гонке. «Торнадо» взял старт у правого знака. Как и накануне все звёзды стартовали слева, копируя Страулино. Ещё бы, сколько он выиграл чемпионатов мира и Европы, сколько гонок, можно было бы и устать от побед… И опять, как вчера, Тимиру удалось захватить лидерство с первых минут. Такая удача редко повторяется. Ну, теперь вперёд!
– Мы первые, Федя! – кричит Тимир.
Но лицо Фёдора озабочено.
– Сигналют хлагами, – говорит он, кивая на судейский катер. – Отмена старту…
«Что такое? Почему? Ну да судьям виднее… Эх, жаль, такой старт пропал! Теперь начинай всё заново… На линии сутолока, не протолкнуться. Полезешь – угодишь в навал. Лучше переждать. На таком ветерочке далеко не уйдут… – решает Тимир. – Зато у нас будет пространство для манёвра».
Он переложил «Торнадо» на левый галс, вышел на свободную воду и оказался в стороне от основной группы. А ветер решил помочь, продолжил дуть с юго-запада, работая на паруса «Торнадо». И вскоре он уже шёл вторым, вслед за «Ма Линдо».
«У верхнего знака будем вторыми», – определил Тимир. Но в этот момент ветер вдруг поменялся на юго-восточный, и багамец Ноульс, шедший далеко слева и, проигрывая многим, набрал ход, проскочил под носом у «Торнадо», опередил португальца и первым обогнул верхний знак.
«Торнадо» идёт третьим. Но куда это направляется багамец? Он сбился с курса! Принял красный буй за жёлтый и отклонился от дистанции. За ним, повторяя ошибку, устремились ещё несколько яхт. Но португальца не проведёшь. Он идёт верно.
А в начале второй лавировки прямо навстречу «Торнадо» левым галсом выскочил «Мероп III» Страулино. По правилам преимущество имела яхта, идущая правым галсом. Итальянец должен был отвернуть, но не сделал этого.
– Ту Райт! Ту Райт Ю Форзал![6] – закричал, махая рукой, Фёдор. – Отворачивай!
Тимир едва успел уклониться… «Торнадо» потерял ход.
– Он чаго, болт забил на правила? – бледный от испуга, прокричал Фёдор.
– Не знаю, – растерянно бормочет Тимир, – наверное, что-то случилось…
Они снова третьи. Под шумок вперёд выскочил Ноульс.
– Ага!.. Распознал чужой знак и вернулся, – кивает Фёдор.
Теперь лидировал Кина, следом за ним Ноульс, четвёртым, настигая «Торнадо», шёл Страулино.
Все гонщики переходят на правый галс, но Тимир не спешит, держит левый. Ветер изменчив, тут или пан или пропал, решил рискнуть, затянуть левый галс… И «Торнадо», разгоняясь, стал обходить багамца… Вот «Гемма VII» Ноульса уже позади, осталось достать португальца…
– Обходим Тима! Первые! – кричит Фёдор, когда «Торнадо» пролетел финишный створ.
Но судьи решили по-другому… Линия финиша проходила не так как в первый день, помешало большое скопление моторных яхт и катеров. Этого Тимир не заметил. Ладно, пускай вторые… Для сегодняшней гонки это равнозначно победе. Сначала лишили старта, потом лобовой таран итальянца… А может быть, кому-то не нравятся победы «советских»?
Страулино принёс извинения тут же в яхт-клубе.
«Никаких протестов, – решил Тимир, пожимая ему руку. – Это была случайность… Теперь после двух гонок мы лидеры. Но инкогнито больше не сработает… Начнут стеречь…»
Ночью Тимир даже не пытался закрыть глаза…
«Как сложится завтрашняя гонка?.. Теперь, когда все поняли, что я умею ходить при слабом ветре… Не подведёт ли «американка»? У меня ведь с ними давнишние счёты. Ещё зимой 49-го, когда гонялись на буерах[7] по Сенежу – чемпионат страны, кто на чём, свободный класс – Чеботарёв, помнится, смастерил буер по американской модели, а я на нём гонялся. На лавировках до ста выжимал, а на бакштагах, когда ветер почти в спину – за сотню… А у «американцев» педаль работает по-другому, не так как на наших. Ну вот я и перепутал, надо было отпустить, а я прижал, и перевернулся на скорости, мачта в щепки, меня, подкинуло и со всего размаху хрясть об лёд, да ещё сверху буером… При такой аварии не выживают… Повезло тогда… Головой шарахнуло и три рёбра в лёгких… Думали сначала – конец… Что там кожаный шлем, разве спасёт?.. Привезли в Солнечногорск. Полные лёгкие крови – не жилец, говорят. И ничего, оклемался… Помню, в моей палате доходяга лежат, тоже весь разбитый, ночами стонал, помирал… А мне ребята и фрукты, и всякое… Столько не съешь, да я и не большой любитель… Ну он и налегал… Быстро на поправку пошёл, выписывались вместе…»
На третий день с утра дул приличный западный ветер. Яхты метались по стартовому полю, выбирая лучшие позиции. Тимир повёл «Торнадо» к левому знаку. Когда до старта оставались считанные секунды, и всё внимание было приковано к судейскому судну, Тимир услышал громкий крик Фёдора:
– Кина!
Он оглянулся и увидел, что к ним на полном ходу несётся яхта португальца. Резко переложив руль, Тимир успел увалиться и «Ма Линдо», теснимая Страулино и Ноульсом, проскочила стартовую линию перед самым выстрелом.
«Шёл на таран… и это уже в третьей гонке… Что-то будет в четвёртой? – подумал Тимир, наблюдая как пират возвращается к старту. – Сам себе яму вырыл. Теперь хорошего старта у него не выйдет».
Яхты помчались вперёд. Идут правым галсом. Страулино, а за ним и Паркс, переходят на левый. Только «Торнадо» и ещё три яхты продолжают идти прежним галсом. Не зря Тимир изучал морские приметы. Впереди показалась тёмная полоса на воде. Это сильный юго-западный ветер Сирокко подоспел из жаркой Сахары и наполнил паруса «Торнадо». Вот теперь самое время перейти на левый галс! У верхнего знака они первые.
– Глиссернем?! – кричит Фёдор.
Откренивая яхту, помчались к финишу.
Ноульс пришёл вторым, Паркс – четвёртым, а Страулино – фаворит и самый грозным соперник – только пятым.
– Кина – восьмой, – говорит Фёдор. – Начал последним, и почти всех съел… Ему таперича терять нечего… Видать, пойдёт ва-банк…
«Вот-вот, – думает Тимир, – теперь-то и начнётся самое интересное…»
И снова бессонная ночь. Короткое полузабытье, малейший шорох – и сна нет… наплывают воспоминания…
«Где-то сейчас старина Панкофер? Не забросил ли яхтенный спорт? Не пропала ли тяга к парусным гонкам? Помнится, на Кильскую регату приехали два немецких экипажа – Панкофера и Бертольда, – а по условиям чемпионата допускалось по одному от флота… И вот Панкофера не допустили, хотя он-то как раз и имел право… Бедняга был очень расстроен. Он – владелец огромных мясных холодильников в Мюнхене, богач, миллионер – питал юношескую страсть к парусному спорту. Сам оплачивал и яхту, и дорогу, и все накладные расходы… Для него регата не спорт, а праздник… Это мы, высунув языки, рвёмся к победе, а для него пройтись на яхте – счастье. А уж перехлестнуться с мировыми грандами – вдвойне… Но делать нечего, пришлось паковать вещи. Он уже новые паруса с мачтой продал, так и не опробовав их в гонке… Жаль было старика. Я пошёл в судейскую коллегию и объяснил им всё, всю их несправедливость… И его допустили к участию в виде исключения… Ну уж наверное и денег содрали с него дополнительно… Правда, если б я не пошёл, то и деньги бы не помогли… А он всем рассказывал потом, как я за него заступился. Лучшим другом для него стал. И угощал нас с Фёдором, и к себе приглашал… А гонка-то уже на носу… А мачта и паруса давно проданы… Так ему на следующее утро самолётом из Штатов доставили аж две мачты и комплект парусов с Олд-Гринвич. Всё новёхонькое! Гонщиком он был, правда, не ахти каким, призов не брал, места – все во второй десятке… Вот он за мной и ходил, упрашивал, чтоб я ему яхту настроил… Разве откажешь? Пошли, там подтянул, тут подкрутил, да по-хорошему сказать, ничего особенного и не сделал, но говорю: «Завтра, гер Панкофер, вы непременно выиграете!» Он доволен, ну и слава богу. А назавтра, подхожу я шестым к первому знаку, Панкофер отстал на целую милю, где уж ему быть первым… Вот, думаю, он мне это припомнит… Вдруг, словно по волшебству, мёртвая зона, штиль, наша яхта стоит словно на якоре прикована, будто к ней пудовые гири привесили… А от берега бриз пошёл, и все, кто отстал, мимо нас прямо к финишу… И Панкофер первый!.. Потом всем рассказывал, что это я ему так хорошо яхту настроил, поэтому он и выиграл! Чудной старик…
А после этого за мной многие ходили, упрашивали. Один немец вагон мебели обещал, только б я ему яхту настроил так же, как Панкоферу…»
Первое сентября. Четвёртая гонка.
«Если продержаться, то победа почти обеспечена… Кто бы мог подумать? Пред началом регаты надеялись самое большее на бронзу. После второй задумались о серебре, а теперь, глядишь, и золото светит… Золото!.. Уф… Лучше об этом и не думать… Ну, теперь помогай дух тайги и все духи на свете, помогайте…»
Португалец не собирался сдаваться, его «Ма Линдо», словно приклеенная, повторяла все манёвры «Торнадо». Куда бы не уходил Тимир, всюду за ним следили колючие глаза португальца.
– Стережёт, – кивает Фёдор. – Видать, готовит навал. Уж, наверна, протест заранее накалякал».
Проскользнув между двумя яхтами, Тимир оторвался от португальца, угодившего в «тиски», но его место тотчас занял Дьювард Ноульс.
«Бешенный багамец сейчас по очкам идёт на втором месте, – прикинул Тимир. – Ему тоже выгодно нас ковырнуть…»
До старта меньше минуты. Тимир, уходя от погони, оказался возле левого знака, хотя собирался стартовать от правого. Хорошая позиция утеряна.
«Всё равно не дадут дышать спокойно, – решает Тимир, уваливаясь в сторону. – Пускай стартуют, я следом».
В результате «Торнадо» ушёл со старта позади всех, с двадцати секундным опозданием.
«Нет смысла гнаться за основной группой… В лучшем случае буду в конце первой десятки… Надо попытаться поймать ветер… Если угадаю, есть шанс».
Тимир продолжал идти правым галсом.
«Дуй, ветер, дуй, пусть лопнут щёки, дуй!» – упрашивает Тимир.
И ветер услышал, и натянул шедший в стороне от всех белый парус, или, может, это Тимир угадал, ведь иди он сейчас другим галсом – проиграл бы всем. Награда за риск – удача. «Торнадо» на финише первый.
Страшен вид разгневанного корсара – из-под самого носа вырвал у него победу Тимир. Свирепый багамец Ноульс кусает сжатый кулак, он лишь четырнадцатый, дорого ему стоила предстартовая погоня за «Торнадо». Страулино и Роланди десятые… Похоже фортуна изменила адмиралу Агостино…
Теперь в оставшихся трёх гонках Тимиру и Фёдору достаточно занять третье и пятое места, и тогда в последней они могут не участвовать вовсе.
Ночью Тимиру удалось-таки заснуть впервые за последние несколько ночей. Помогло Сашкино снотворное. Таблеток у того целый комплект. Как у доктора. Лучше бы их не было… Словно в глубокий тёмный колодец провалился Тимир. Снилась гонка, мёртвый штиль, уныло повисшие паруса «Торнадо», все яхты проносятся мимо с раздутыми парусами, в них тычут пальцами, португалец Кина, поднимая пиратский флаг, раскатисто хохочет на корме «Ма Линдо», Страулино в костюме аквалангиста, Рональди на носу «Мероп III» готовит глубинную бомбу, Тимир остервенело рвёт волосы, они последние, так и не доходят до финиша, течение уносит их в открытое море…
Утром читали свежую прессу.
«Советский спортсмен спутал карты признанным грандам! – писала газета “Рома”. – Его способность угадывать перемену ветра достойна восхищения! Этот дерзкий мальчишка, показал себя настоящим профессором парусной науки. Он выходит победителем из самых безнадёжных ситуаций. Кажется, сами боги направляют ветер в паруса его яхты. Остаётся предположить, что русские придумали радар, который способен предугадывать ветер…»
В регате объявили трёхдневный перерыв. Вечером позвонил Рональди и пригласил «советских друзей» совершить небольшую прогулку по окрестностям Неаполя. Он заехал за ними в отель на своём Фиате.
– Ваша новая яхта очень быстрая, – говорил он по дороге. – Вы никогда раньше не ходили с такой скоростью… И вам здорово повезло в последней гонке. Никто не мог предсказать такой ветер…
– Да, – кивал Тимир. – Повезло.
– И всё-таки на одном везенье невозможно выиграть все гонки, не так ли? Вы здорово научились управляться с вашим «Звездником».
– Мы учились у вас, – ответил Тимир. – Первые уроки Агостино преподал нам ещё в Хельсинки.
– Да, Агостино взял тогда золото, а ваш товарищ, кажется, был семнадцатым… Но теперь у вас совсем другая яхта… И другой экипаж…
– Саша перешёл на «Финн». Он сейчас один из лидеров…
– Да?.. Что ж, пожелаем ему удачи!
Приехав к Флегрейским полям, они отправились прямо в кратер действующего вулкана Сольфатара.
По всему дну кратера виднелись дымящиеся скважины, расцвеченные желтовато-оранжевым цветом серы.
– Задушить он нас тут решил или поджарить? – спросил Фёдор, пробуя ладонью горячую белую глину под ногами.
– Из этой глины делают прекрасный фарфор, – объяснил Роланди.
Потом он взял в руки деревянную палку и проковырял под ногами неглубокую дырку. Вынув палку, он предложил потрогать её. Конец палки был горячим как раскалённый утюг. Затем Карло подобрал небольшой камень и подбросил его высоко вверх. При падении раздался глухой удар, точно под коркой глины была пустота.
Фёдор испуганно покосился на Тимира.
– Пора делать ноги, Тима… Ему, видно, терять нечего…
– Под нами газы и пустоты, – сказал Роланди. – А там дальше сауна.
Необычное строение, высеченное в скале, оказалось настоящей природной термой, вход в неё был обложен кирпичом, изнутри валил горячий пар.
– Попаримся? – спросил Фёдор.
– Тебе гонок мало? – усмехнулся Тимир. – Подожди, послезавтра баню я тебе обещаю…
И пятую гонку Тимир начал одним из последних, избегая опасной толкотни на старте, и опять ушёл в сторону в поисках ветра. На верхнем знаке он был лишь восьмым. Ну, теперь только вперёд! На второй лавировке «Торнадо» обошёл немца и багамца, затем француза…
«Надо следить за Страулино, он лидирует, главное не прозевать его манёвр!» – решает Тимир.
Сосредоточив всё внимание на итальянце, он пропустил рывок Паркса, и тот успел повернуть раньше. С отрывом в полкорпуса, одна за другой финишировали три яхты. Паркс второй, «Торнадо» третий.
Теперь уже Тимир и Фёдор поздравляли итальянцев с победой. Но те совсем не радовались успеху.
– Паркс подал протест, – мрачно говорит Роланди. – Говорит, будто мы задели гротом его мачту… Если нам не засчитают гонку, то мы не попадём даже в десятку… Вы же проходили рядом, все видели… Разве это так?..
Тимир вспомнил вторую гонку, когда итальянцы не уступили ему дорогу.
«Парксу пришлось сбавить ход, чтобы избежать навала, – подумал он про себя. – Вы, ребята, не любите играть честно».
– Мы будем протестовать, но у него есть свидетели, – продолжал Рональди. – Сплит и Ноульс выступают на его стороне… Вы ведь находились ближе, чем они. Подтвердите, что мы не нарушали правил…
Яхтсмен обязан соображать быстро.
«Если итальянцам впаяют баранку, а победу отдадут Парксу, то он выйдет на третье место, – моментально прикинул Тимир, – и в оставшихся гонках сможет бороться за золото… А если выигрыш оставят Страулино, то у него появится шанс на бронзу, не больше… Ну что ж, поможем друзьям».
Четыре часа просидел Тимир в апелляционной комиссии вместо того, чтобы отдыхать после гонки. Искали Ноульса. В конце концов, Паркс забрал свой протест. А багамец так и не объявился.
– Ноульс испугался, пронюхав, что вы выступаете за нас, – шепнул Роланди Тимиру.
– В общем, касания, может, и не было, – говорил Паркс, пожимая руку Страулино. – Но я из осторожности сбавил ход… Это Сплит сказал, что видел удар, и багамец тоже, ну я и завёлся… К тому же газетчики выводят меня из себя… Пишут неведомо что… На днях меня сравнили с красивым, но не говорящим попугаем… Клянусь, чёрт возьми, я разыщу этого писаку!..
Короткой ночью опять пришли кошмары. «Мероп III» шла на таран. До утра итальянцы гонялись за «Торнадо» по всему заливу. Уходя от погони Тимир взял курс на Босфор, затем моментально перенёсся на Каспий, стремительно промчался вверх по Волге и только в родных болотистых водах Клязьменского водохранилища почувствовал себя в безопасности.
На следующее утро зарядил дождь. Ветер резко менял направление, переходя в шквал. Стартовое судно блуждало между знаками. Старт откладывался.
– Помокнем сегодня, Федя.
– Не впервой, Тима, – отвечает Фёдор, – хорошо, что снега нет покамест…
Наконец ветер установился, и дали старт.
И снова Тимир не полез в толчею яхт, снова пропустил всех вперёд. Ветер метался из стороны в сторону – успевай только поворачиваться. Когда же Тимир смог, наконец, оглядеться, то увидел, что с подветренной стороны у него идёт Марио Кина.
«Опять этот дьявол!» – испугался Тимир, травя грот и пропуская вперёд югослава и венгра.
На верхнем знаке Страулино был первым, между ним и Торнадо виднелась всего одна яхта Ноульса. На второй лавировке соперники пошли левым галсом, а Тимир всё тянул и тянул правый, надеясь, что сейчас вон из-за той чёрной тучи дунет свежий ветерок и понесёт его к победе. Но ветер сыграл с ним в этот раз злую шутку… На последней лавировке вперёд вырвался Марио Кина, а «Торнадо» обошли Паркс и Ноульс. Страулино финишировал вторым, «Торнадо» – пятым… Но ведь это победа! По сумме всех гонок они первые! И это уже окончательно! Даже если они не выйдут завтра на старт – это ничего не изменит. Никто не сможет опередить их.
– Тима, победа! – кричит Фёдор.
Тимир кивает, словно многотонный груз падает с плеч… «Что это – шторм, или кружится голова, сказались бессонные ночи, напряжение, усталость… всё кончено, выиграли, победа, неужели всё?.. всё, золото, у них золото, первое олимпийское золото… Победа, красная звезда на парусе, кремлёвские звёзды, отцы и братья проливали кровь… Мы взяли, мы взяли…»
Ночью опять не было сна. Но теперь уже не от волнения перед гонкой. Слёзы текли из глаз Тимира, слёзы нечеловеческой усталости, слёзы счастья, слёзы победы и непередаваемого восторга…
А на следующее утро, тихое и солнечное, «Торнадо» вновь вышел в залив. По пути к старту советскую яхту приветствовали как победителей. Зрители с пароходов и катеров махали им флагами. А Тимир желал успеха великому Страулино, у того ещё сохранились шансы на бронзу, а если сильно повезёт, он мог бы побиться за серебро с Марио Кина.
«Пусть теперь он меня боится, – посмеивался Тимир, выискивая среди других яхт «Ма Линдо» португальца. – Проучим наглеца!»
Пришёл черёд португальца носиться как от чумы от «Торнадо». На всю жизнь он запомнит эту последнюю гонку.
«Где же Страулино? Он идёт мористее всех… Рискует. Значит, хочет взять серебро… Без риска не победить… Но береговые яхты идут быстрее… Вот тебе и знаток Неаполитанского залива…»
Следя за манёврами итальянца, Тимир совсем потерял ход и едва не столкнулся с кубинской яхтой. За что Фёдор отругал его немилосердно сурово по-морскому…
«Он будет во второй десятке, – сокрушался Тимир. – Может, ещё не всё потеряно? Кажется, ветер пришёл к нему в паруса…»
«Мероп III» и в самом деле обошла одну за другой несколько яхт.
«Может быть, дотянет до четвёртого места? Тогда возьмёт бронзу. Но как же?.. “Торнадо” ведь идёт на пятом!»
На финише Паркс был первым, Кина – вторым, «Торнадо» вновь пятый, Ноульс – шестой, а Страулино? – только седьмой… Нет, не видать ему бронзовой медали…
А вечером состоялось награждение. На набережной Неаполя, при волшебном свете прожекторов Тимиру и Фёдору вручили золотые медали.
Сашка на «Финне» взял серебро. И это тоже большая победа.
Ночью к Тимиру вернулся сон. Ему снился отец, снилось священное дерево Кудук, будто он снимает с себя золотую медаль и вешает её на протянутую ветвь.
– Спасибо, дух тайги, покровитель охоты, спасибо за ветер, за победу и за верного надёжного друга…
На следующий день газеты и журналы пестрели заголовками.
«Мы видели, как медленно угасает капитализм! – писал американский журнал “Newsweek”. – Советский Союз впервые завоевал золотую олимпийскую медаль в парусном спорте – традиционной забаве банкиров и биржевиков. Америка осталась без медалей в этом самом “американском” классе яхт. В то время как в США насчитывается почти полторы тысячи “Звёздников”, у Советского Союза их только двести. Правда, русские победили на яхте американского производства, а значит всё же можно считать, что в их успехе, есть частица и нашей победы…»
– Ишь ты, и тут примазались, – смеялся Фёдор.
«Победа русских – самая последняя вещь на свете, которой мы ожидали!» – приводила слова президента ассоциации яхтсменов «Звёздного класса» Стэнли Огэлви другая газета.
«Их победа невероятна! Никто не знает, как они победили. Я сам не понимаю этого…» – говорил известный конструктор «Звездников» Роберт Этчелл.
Больше всех порадовал Тимира отклик американца Паркса, не занявшего призового места на Олимпиаде.
«Везение тут ни при чём, – сказал Паркс. – Просто русский всегда оказывался в нужное время в нужном месте».
Тимир – по-якутски означает «железо». В древности алхимики тщетно искали философский камень, мечтая получить из железа золото, а Тимир добыл его своей победой.
А впереди уже ждали новые испытания: сломанная мачта в Японии, пробитая корма в германском Киле… шторма, палящее солнце, искусные соперники… Но перед каждым новым стартом всегда оставалось только самое главное – облака, горизонт и цвет моря…
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Искаж. All right! All right! — Хорошо! Хорошо!
[2] Гик – горизонтальное рангоутное дерево, по которому растягивается парус.
[3] Шпангоут – бортовая поперечная балка корпуса судна.
[4] Румпель – рычаг у руля для управления им.
[5] Краспица – на больших яхтах поперечный брус на мачте.
[6] Искаж. Turn right! Turn right your foresail! — Поверните вправо! Поверните вправо ваш фок!
[7] Буер – кабина на коньках или колёсах, передвигающаяся по льду или суше с ровным рельефом при помощи парусов.
Добавить комментарий