Прицепной вагон как пространство абсурда

Рубрика в газете: Страна поэтов, № 2025 / 43, 31.10.2025, автор: Михаил СЕРЕБРИНСКИЙ (г. Санкт-Петербург)

Новая книга Юрия Татаренко, вышедшая в 2025 году в издательстве «СТиХИ», получила название «Прицепной вагон», и она вся посвящена дороге. Если бы стояла задача музыкально проиллюстрировать произведение, лучше всего подошёл бы припев из песни «Чижа и Ко»: «Снова поезд – // Вчера был на Север, сегодня – на Юг. // Снова поезд – // Замкнутый круг».

Безусловно, прицепной вагон – это сам лирический герой. Ни больше, не меньше. Он буквально «прицеплен» к бытию, и никто в этой вагонной паре не знает, что делать друг с другом (что герою делать со своей жизнью или что жизни делать с героем Татаренко). Основная тема книги – неустроенность героя в бытовом плане и недовоплощенность в плане надбытовом.

 

 

Герой Татаренко проезжает мимо вайфая, мимо мослиттомов, мимо престижных премий. Остановка на станции Тайшет? Герой разбивает подаренный ему в пятницу айфон. У любимой через три часа день рождения? Она даже едет с героем в одном поезде? Всё должно быть хорошо, но нет: они оказываются в разных вагонах.

 

Мною издали интересуясь,

Звезды искоса смотрят в окно.

«Обнимаю, целую, любуюсь».

Не отправлено. Не прочтено.

 

Или как сказал бы Маяковский: «Глухо. / Вселенная спит, / положив на лапу / с клещами звезд огромное ухо».

Основная проблема «Прицепного вагона», конечно – экзистенциальная:

 

В России повсюду дождь

И счастье за горизонтом.

 

Опять вспоминается Маяковский: «Над родной страной я пройду стороной, / Как проходит косой дождь…»

В плацкартном вагоне под сакральным номером 3, где оказывается герой Татаренко, нет гвоздя для чеховского ружья (чтоб застрелиться, разумеется), но есть перочинный ножик. Сколько в литературе может значить ножик! Он может стать оружием мести, поразить ударом внезапной любви, ножиком можно грозить «недоучке, крохотному божику»! Но нет, опять недоразумение. Профанированный перочинный ножик всего лишь входит в хлебный мякиш.

Одновременно на образном уровне возникает тема распятия. В вагоне номер 3 ножик, разумеется, входит в тело Христа. Распиная одновременно и незадачливого героя. Так распинают Веничку в финале другой небезызвестной поэмы «дороги».

Локус поезда у Татаренко всегда сулит невстречу, разлуку: ей – в электричку, его отправляют в Юргу. Или: «Мне в Москву. А ты не плачь». И так по кругу, по кругу, сулящему ницшеанское вечное возвращение, возвращение в вагон. Но читатель должен помнить: Веничка никогда не доедет до Петушков. Так будет и с героем Татаренко, прекрасно осознающим эту истину.

Основа «Прицепного вагона» – зарисовки. Необязательные, но въедающиеся в душу. В бытие, окружающее всё время куда-то движущегося героя Татаренко (остановка означает лишь неминуемое продолжение пути) постоянно врывается абсурд. «Сухим не выйти из воды на лыжах» – признаётся герой. То буряты дерутся с тувинцами в «поезде, повышенном в должности» (впрочем, без «громких убийств»), то в дорожный напев врывается на мотив «Расскажи, Снегурочка, где была»:

 

Шапочки да курточки –

Где вы, где?

Шанежки да курочки –

Быть еде.

 

Кроме абсурда, любовно выписанного автором, встречаются и ярко поданные элементы игровой поэзии: «Пофонарь мне в лицо», «хомо трезвус» (не только любимой постоянно не хватает герою, ещё – выпивки. Вновь – ерофеевская тема), «почему я весомый такой», «черноморское удовольствие – прохохатывать бабулет», «я купил себе грусть винограда».

Книга после прочтения оставляет впечатление схожее с послевкусием «Петровых в гриппе» Алексея Сальникова. Замкнутое пространство, царящее кругом безумие, надбытовое видение автором вполне бытовых вещей, работа с меткими образами, каламбурами, опрокидывание действительности с ног на голову, тотальный разрыв шаблона. К концу читатель сам начинает медленно сходить с ума, томиться в поезде «повышенной громкости» и думать, «как разводить кусачих белых пчёл».

Осторожно автором вводится и военная тема, но только на уровне слухов, снов и разговоров героев. От войны, как и от остального внешнего мира пассажиры защищены металлическими стенами вагона. А вести извне воспринимаются как что-то ненастоящее, как некая подмена действительности. В этом и заключается абсурд бытия.

Ближе к концу книги на дорожной карте героя появляются остановки: Москва, Лоо, Головинка, Симферополь. Точечными, яркими мазками создаётся картина России: «На Чёрном море набело живём», «Москва ест досыта, пока Россия пьет».

Нередко поэт делает парадоксальные выводы:

«Если птицы для гнезд, / то уж мы-то с тобой — для полета»,

«Пропадают суффиксы / в темноте. / Полюбил я сумерки — / да не те»,

«Как долго едем! Что там машинист? / Небось, опять от поезда отстал»,

«И скорый поезд для чего-то скорый. / И Гусь-Хрустальный для чего-то Гусь»,

«Синева — то, что делает юным»,

«Горизонт умотался – / с трудом напрягает свой бицепс»,

«Едет поезд строго вдоль зимы»,

«Каренина не бросится под поиск»,

«Уезжать или нет, электричка не спросит совета»,

«Деревья, что вдоль дороги, / не ищут своих дорог».

Поэт Татаренко абсурдизирует не только действительность, но и сам язык: использует каламбуры не только на уровне созвучия, но и на уровне смысла, создавая новые семантические поля (или даже кольца смыслов). Также Татаренко активно использует авторское словоупотребление, играет с лексической несочетаемостью слов – совсем как «отец» русского абсурда Гоголь.

Ироничность короткого стихотворения «8 марта» проявляется в незатертых рифмах:

 

Пригляделась проводница:

Снег на солнце — пористый.

Красна девица томится,

А коса — до поезда.

Парни все ей надоели

На проспекте Кирова…

Стук колес. Весна доедет.

Снег отремонтирован.

 

Несмотря на экзистенциальные неудобства, герой Татаренко (или сам Татаренко, со своим героем предельно схожий?) заключает: «Россия – туманная, сонная. / Особенная. Моя». Тут появляется и имплицитный Лермонтов с известным «Люблю отчизну я, но странною любовью», и эксплицитный Тютчев с не менее известным: «умом Россию не понять». Понять, действительно, не получится. Но получится не без удовольствия прочесть «Прицепной вагон» Юрия Татаренко и с высоты собственного экзистенциального уровня примерить на себя поднятые поэтом бытийные проблемы.