«Прижизненной славы не жажду…»

№ 2025 / 7, 21.02.2025, автор: Юлия МАСЛОВА

Курскому писателю-фронтовику Евгению Ивановичу Носову (1925-2002) исполнилось 100 лет. В юбилейные годы принято вспоминать о том, каким был человек, какие произведения оставили след в истории, что привнёс он в жизнь окружающих. Читая мемуары друзей и знакомых Носова, замечаешь одну черту – он был очень простым и в общении, и в прозе, и в отношении к литературной славе. Однако образ писателя имеет свойство со временем покрываться слоем патины, за которой уже не видно настоящего, живого творца. Литературный и жизненный путь Е.И. Носова кажется ровным и поступательным, но так ведь хочется знать, как он любил и страдал, о чём думал и мечтал.

В РГАЛИ хранятся письма (1979-1982 гг.), адресованные Е.И. Носовым к журналистке, писателю и близкому человеку – Маргарите Николаевне Ломуновой (1928-2020). Окончив филологический факультет Ленинградского университета, она работала корреспондентом газеты «Камчатская правда» и латвийской газеты «Коммунист». Переехав в Москву, М.Н. Ломунова четверть века отдала «Литературной России», занимая должности корреспондента, заведующей отделом информации и отделом литературы народов РСФСР. Видимо, здесь, в «Литературке», встретились писатель и его муза. Письма Е.И. Носова к М.Н. Ломуновой содержат интересные подробности из литературной жизни страны конца 1970-х – начала 1980-х годов; они откровенны, мечтательны, местами печальны и в чём-то для нас поучительны.

 

 

О малой родине Е.И. Носов писал:

«Я родился студёным январским вечером 1925 года в тускло освещённой избе своего деда. Село Толмачево раскинулось вдоль речки Сейм, в водах которой по вечерам отражались огни недалёкого города Курска, высоко вознёсшегося своими холмами и соборами. ˂…˃ А из другого деревенского окна виделись мне просторный луг, весной заливаемый половодьем, и таинственный лес за ним, и ещё более далёкие паровозные дымы за лесом, всегда манившие меня в дорогу, которой и оказалась потом литература – главная стезя моей жизни».

Природа одарила Е.И. Носова талантами художника и писателя, чуткой душой и невероятной скромностью. К своему призванию Евгений Иванович пришёл не сразу. Родившийся в семье потомственного кузнеца, он 16-летним юношей пережил фашистскую оккупацию, успев до войны закончить всего лишь восемь классов средней школы. В 1943 году ушёл на фронт в артиллерийские войска, став наводчиком орудия. Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачёвском плацдарме за Днепром, воевал в Польше. Получив тяжёлое ранение в 1945 году под Кёнигсбергом, был отправлен на лечение в Серпухов, где и встретил Победу. После возвращения домой, Носов окончил среднюю школу и уехал в Казахстан, где работал в областной газете «Семиреченская правда» г. Талды-Кургана в должности художника, а затем в качестве заведующего отделом промышленности, транспорта и торговли. В 1951 году Носов возвратился в Курск и работал в молодёжной газете «Молодая гвардия».

 

 

Через семь лет в Курском книжном издательстве вышел первый сборник рассказов для детей «На рыбачьей тропе» (1958), куда вошли чудесные рассказы «Тридцать зёрен», «Белый гусь», «Живое пламя» и другие. Главным мотивом произведений стала любовь и милосердие к природе, земле, ко всему живому. В рассказе «Тридцать зёрен» Носов мысленно разговаривает с синичкой, спрашивающей, а чем же он помогает людям? «Я хочу написать книгу. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает её, положил бы на своём окне по тридцать конопляных зёрен…». В 1958 году Евгений Иванович был принят в члены Союза писателей.

 

 

После окончания в 1963 году Высших литературных курсов при Литинституте имени А.М. Горького, он перешёл «на профессиональную писательскую работу». Всего было издано более пятнадцати книг прозаика, многие переведены на языки народов мира. Важной вехой в творчестве Носова стала Великая Отечественная война. Она появилась в автобиографичном рассказе «Красное вино победы». Действие происходит в военном госпитале в Серпухове:

«Все ждут Победы, но она прокрадывается в госпиталь незаметно <…> Поутру проходящий мимо оркестр вдруг заиграл “Вставай, страна огромная…”, её подхватывают в соседней палате, потом этажом выше – и вот весь госпиталь поёт – провожает уходящую в запас великую песню. Но как смолкают последние слова, тут же, без перерыва – под стук каблуков и костылей лихо дружно запевает положенную на мотив “яблочка” песню-частушку: “Эх, Гитлер-фашист, Куда топаешь?! До Москвы не дойдёшь – Пулю слопаешь!”».

Впервые произведение было опубликовано в журнале «Наш современник» в 1969 году.

Тема войны звучит и в повести «Усвятские шлемоносцы», напечатанной в 1977 году в том же журнале, и принёсшей всесоюзную славу писателю. Повествование идёт о первых десяти днях из жизни села Усвяты, прошедших с момента объявления войны. Это почти летописный рассказ о внутренней мобилизации, о том, как собираются духовные силы народа. Война – «от этого чужого леденящего слова люди задвигались, запереминались на месте, проталкивая в себе его колючий, кровенящий душу смысл». Действие повести настолько эпично, что перед взором читателя встают фигуры призванных на фронт мужиков словно русских богатырей, идущих сражаться с идолищем поганым. Вот они прощаются с родными, строятся молча в шеренги и уходят на войну, а позади остаются Усвяты.

 

 

Повесть «Усвятские шлемоносцы» вызвала в обществе одобрение, печатались хвалебные рецензии, по её мотивам была написана пьеса, постановки которой шли во многих театрах страны. 21 марта 1980 года состоялся торжественный вечер, посвящённый 50-летию Центрального академического театра Советской Армии, включившего в свой репертуар спектакль по повести Носова. По этому случаю Евгений Иванович получил приглашение, о чём сообщает Маргарите Ломуновой:

«Прислали мне приглашение на юбилей театра Сов[етской] Армии, но куда же мне такому на юбилей. А надо бы: там будут все актёры, которые участвуют в спектакле. Да и вообще надо бы кое-что обговорить, поправить, пока ещё есть немного времени. На обороте пригласительного билета написано: “Работы над спектаклем идут полным ходом”».

Е.И. Носов, написав «куда мне такому», имел в виду своё самочувствие, о чём мы расскажем ниже.

Большую рецензию на состоявшуюся премьеру спектакля (пьеса А. Шереля), поместила газета «Вечерняя Москва»:

«Многое соединилось в “Усвятских шлемоносцах”. Писатель Е. Носов, умеющий слышать вечные темы бытия, словно током пронизанные живыми современными чувствами. Режиссёр А. Вилькин, воспринимающий литературный материал как кровное, выстраданное дело, о котором надо рассказать со сцены ещё и потому, что он, режиссёр, думает так же. <…> Спектакль – о мире, ибо мир должен быть всегда на земле, чтобы не превращались крестьяне в шлемоносцев» (Вечерняя Москва, 1980, № 249, 29 октября).

 

 

Сообщая о приглашении на юбилей театра Советской Армии, Евгений Иванович не без иронии пишет Маргарите Николаевне, что решил обновить гардероб:

«Да, жив живое гадает: купил себе костюм. Не знаю, понравится ли? По расцветке несколько легкомысленный: серый в полоску, какие носили прежние буржуи на картинках РОСТа. Костюм в общем-то дорогой, но сейчас нет никакой уверенности в материале, и сама по себе цена ещё ни о чём не говорит. “Наны” (штаны – Ю.М.) мне явно не нравятся: широки, а я такие не люблю. Но что же делать, если я ношу пиджак 56-го размера, а брюки размером меньше?».

Прошла премьера спектакля. Носов следит за дальнейшей судьбой пьесы:

«Премьера “Шлемоносцев” в ЦТСА уже состоялась. Не знаю, хорошо ли получилось. Состоялась также в Куйбышеве. А недавно мне сказали, что будто бы в Воронеже гастролирует Владимирский театр, который тоже приехал с этим спектаклем. По радио сообщали, что Вильнюс тоже уже поставил и, кажется, Свердловск… У меня такое ощущение, будто ты не получила моё предыдущее письмо, в котором я, кажется, что-то писал о “театральных” делах. А “киношные” таковы: лежит у меня в тумбочке сценарий с “Мосфильма”. Сначала я не читал его потому, что болели глаза, а теперь просто не хочу, не лежит душа. Теперь я особенно остро чувствую, что повесть хотели использовать как подопытного кролика, и что этим мальчикам далеки и не понятны как сам автор, так и дух, и пафос “Шлемоносцев”».

По повести режиссёром Аркадием Сиренко в 1981 году был снят кинофильм «Родник»; в ролях талантливые артисты: Владимир Гостюхин, Валентина Федотова, Иван Лапиков, Эдуард Бочаров, Стефания Станюта, Никита Федотов. Увы, сценарий фильма писателю не понравился:

«…наконец-то прислали мне сценарий с “Мосфильма”. И ты знаешь – плохо! Выбросили всё, что касается духа повести, её эпичности, народности. Вовсе похерили окончание, где новобранцы вышли за село – всё, что связано с картинами народного половодья, перекличку с историей, с Куликовым полем и т.д. Просто надёргали бытовые картинки, ничем не освящённые, не связанные высокой идеей. Ответил на это большой рецензией…».

 

 

Совсем иначе восприняли фильм кинокритики. А. Зимина в статье «Предыстория подвига» восторженно подводит итог режиссёрским усилиям:

«Сколько прощаний, сколько солдатских проводов явил экран… И вот ещё одни – долгие проводы в тихом селе Усвяты. <…> Война враждебна самой природе человеческой. Эту неоспоримую истину всякий раз познаёшь с непреходящей остротой. И в “Роднике” она открывается вновь – в безмятежных прекрасных картинах земли (оператор Э. Караваев), предрассветных, последних мирных минутах 22 июня 1941 года. Эта истина читается в лицах людей, с усилием отрывающихся от мирных, от веку положенных человеку дел: сеять и растить хлеб, пестовать землю. Созидать, а не разрушать. Но авторы фильма вслед за автором повести Е. Носовым говорят не только об этом. Рассказывая историю проводов на фронт в селе Усвяты, они словно погружают скрытую камеру в само человеческое сердце, где совершается великий перелом, нарождаются силы, необходимые для подвига» (Вечерняя Москва, 1982, № 218 ,21 сентября).

Вот так порой расходятся мнения творца и публики, воспринимающей его творение…

Е.И. Носова причисляют к писателям-деревенщикам. Действительно, главным героем его произведений был деревенский люд. Прозаика волновали его нравственные истоки, отношение к земле и современному бытию. В сборнике «На дальней станции сойду…», вышедшем в библиотеке журнала «Огонёк», есть одноимённый рассказ. Носов вспоминает, как с художником-ветераном Михаилом Степановичем Шороховым они заехали в сельские просторы Курской области, подальше от железной дороги. Художник искал подходящий ландшафт для полотна о Курской битве. Бывший командир артиллерийской батареи, Шорохов

«с острым, уже тогда намётанным глазом на ландшафт долго стоял в отрешённом безмолвии. И наконец каким-то упавшим голосом сказал: “Какое диво! Какая земля! И какой ценой за неё заплачено… Бились за каждый метр, за каждую рытвину. Сколько братских могил на этих холмах! А нынешние уходят, оставляют её, даже не оглянувшись”».

Боль и горечь в словах художника отзывалась и в сердце Носова. Это роднило его с другим писателем – Виктором Астафьевым, с которым они познакомились на Литературных курсах и дружили всю жизнь. Много лет спустя, в интервью журналисту «Вечерней Москвы» Д. Быкову, Виктор Астафьев отзовётся о творчестве товарища:

«Превосходная вещь Евгения Носова, друга моего и очень сильного писателя, – “Усвятские шлемоносцы”» (Вечерняя Москва, 2000, № 83, 6 мая).

 

 

Е.И. Носов печатался в основном в литературных журналах, входил в редколлегию изданий «Наш современник», «Подъём», «Роман-газета». За книгу «Шумит луговая овсяница» в 1975 году ему была присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького. Писатель по меркам нашего времени был ещё молодой – всего-то полвека! Однако с возрастом Носова стали одолевать болезни, сказывалось и полученное на войне ранение, неурядицы дома, сомнения.

Мужественно переносивший невзгоды, он делился с родным по духу человеком раздумьями. В 1979 году Носов пишет письмо Ломуновой:

«Милая Риточка! Поздравляю тебя с Весной, с первой капелью, с наступающим праздником обновления во всей природе, от которого что-то перепадает и нам – ощущения какие-то надежд и желания лететь куда-то вслед за вешними облаками… <…> Хотя и очень надо, поджимают сроки, но никак не соберусь с духом засесть за повесть. И это меня ещё больше нервирует, вносит дополнительное беспокойство и чувство тревоги за бесцельно уходящее время. Вот и январь, и февраль, и часть марта пролетели из того срока, что мне отпущено на работу, которую надо сделать к июню, а я всё ещё даже не подступался к чистой бумаге. <…> Устал я, Рита, ох, как устал, преодолевая всё, что свалилось на меня за эти годы: и все мои хвори, и всё-всё, что мне выпало… А за окном так хорошо! Стучит капель, неистовствуют синицы, радостно гомонят дети. Всё это как-то мимо меня… Когда же всё это кончится?».

Утешался Евгений Иванович чтением, да изредка ездил выступать перед читателями. Выбор Носова-читателя поражает широтой и разнообразием: дневники русского поэта, друга Пушкина и Баратынского В.К. Кюхельбекера, исследование литературоведа и пушкиниста Д.Д. Благого, дневник дочери Л.Н. Толстого Татьяны Львовны Сухотиной, сочинение артиста, библиофила и историка книги С.П. Смирнова-Сокольского.

«Чем занимался это время? В основном читал, поскольку всё равно ночами не сплю, и вот читаю до 5-6 часов утра. Прочитал дневники Кюхельбекера, написанные в сибирской ссылке, исследования Благого о Пушкине, дневники Сухотиной-Толстой, книжку Смирнова-Сокольского об истории его уникальной библиотеки. Кроме того, прочитал и написал рецензию на статью Приймы о романе Шолохова “Тихий Дон”. Статья интересная, резкая о том, как вот уже сорок лет некие силы шельмуют Шолохова. После Пикуля Викулов убоялся самостоятельно решать вопрос о её напечатании, и вот разослал членам редколлегии».

Сергей Васильевич Викулов, упомянутый в письме к Ломуновой, был главным редактором журнала «Наш современник» на протяжении двадцати лет – с 1969 по 1989 годы. При его участии в русскую литературу прочно вошли Виктор Астафьев, Василий Белов, Виктор Лихоносов, Валентин Распутин, Василий Шукшин и другие советские писатели. В 1979 году разразился громкий скандал после публикации в №4-7 «Нашего современника» романа Валентина Пикуля «Нечистая сила», посвящённого Григорию Распутину. В журнальном варианте роман назывался «У последней черты». Увлекательно написанный, но полный критики императорской России, пересыпанной антисемитскими элементами, роман подвергся остракизму. Юрий Нагибин в знак протеста вышел из состава редколлегии «Нашего современника».

 

 

Литературные страсти Курска не менее волновали Евгения Носова, чем московские. Рассказывая Маргарите Николаевне про будни писателей, он упоминает Петра Георгиевича Сальникова – ответственного секретаря Курской областной писательской организации, депутата Курского горсовета, сочетавшего творческую работу с общественной.

«Петю Сальникова я почти не вижу. Он добился, чтобы в Курске открыли бюро по пропаганде худ[ожественной] лит[ературы]. Бюро открыли, но дали такой дикий план (300 выступлений на ноябрь и декабрь с. г. и более 3 тысяч – на следующий [год], а нас всего 10 человек и большинство стариков) и вот он мотается с бригадой по области, выбивает этот план, чтобы оправдать существование этого бюро. Я, правда, в этом деле не участвую и, если иногда приходится выступать по просьбе, то не беру денег. Но на меня за это косятся, как своя братия, так и в обкоме. Кстати, из Москвы возвращался вместе с Т.П. Толчёновой, и в поезде она уговорила меня выступить в феврале в Ленинской биб[лиоте]ке. А вчера позвонили из Государственного литературн[ого] музея, просили выступить у них. Я сказал, что договоримся по приезде в Москву. А за окном – дождь, тучи, ветер, погода, когда я прежде особенно любил работать. Но увы, ещё один уходит год, но Болдина моего всё нет и нет».

Ожидание «болдинской осени» для писателя не только простительно, а желательно. Съездив по долгу службы в Москву, он вернулся в родной Курск, который был поспокойней столицы, городом с размеренным ритмом жизни. Носов остро почувствовал разницу:

«А в общем-то жизнь моя такова, будто уехал на отдалённый остров в Тихом океане. В Москве жизнь, несмотря на хвори, бурлила, шумела, а здесь полное отрешение, глушь, безлюдье. Только визиты Миши как-то скрашивают моё затворничество. Да и с ним мы обо всём уже тысячу раз переговорили. Так, день за днём, побежало моё время – бесследно, бездельно и оттого грустно и оторопь берёт. Петя хоть ходит на службу: какие-то люди, телефонные разговоры, деловые бумаги. Хотя в общем-то всё это тоже эфемерно, бесплодное прожигание времени. Скорей бы весна! Выбраться бы на обогретый бугорок, послушать жаворонков, журчание воды. Но, как на зло, дни стоят лютые, с ветром и колючими морозами, будто время остановилось. Надо что-то делать, надо что-то делать… Но санки мои мчатся неудержимо под гору и никак ни за что не ухвачусь, чтобы остановиться. Страшная эта штука – инерция падения… Вот читаю в журнале “Москва” очерк Солоухина об Оптиной пустыни под Козельском и ловлю себя на ленной мысли: охота была ему писать всё это? Я бы не стал. Нет во мне каких-то дрожжей, от которых всё бродит и тянет к бумаге. Засохли, омертвели мои дрожжи. Но, в конце концов надо же, чёрт возьми, что-то делать…».

В очерке «Время собирать камни» (1979) Владимир Солоухин обращается к теме Оптиной пустыни, размышляя над ролью обители в русской культуре, в судьбах выдающихся и простых людей. Одноимённая книга Солоухина вышла в издательстве «Современник» в 1980 году.

Писательский труд для Евгения Носова не был столь лёгким и вдохновенным, как может сначала показаться читателю. Ежедневное принуждение, попытка оживить «писательские дрожжи» и вечная борьба с самим собой – вот будни прозаика. Одолевавшие болезни были весьма неприятные: язва двенадцатиперстной кишки, из-за которой он чувствовал тяжкие приступы боли, сидел на диете, покупая детское питание «Малыш». Болели глаза, что врачи связывали с неврологией. А ведь он – писатель! Ни читать, ни писать с больными глазами нормально нельзя. Рассказывая Маргарите Ломуновой о возвращении домой, Носов описывает страдания свои и друга:

«Хорошо, что никто не видел, как мы с Петей уезжали из Москвы. Мы были жалки и беспомощны со своими ношами. Петя храбрился, пытался мне помочь, но у самого был большой чёрный портфель, тяжёлый, как сейф, и авоська, набитая апельсинами. В переходе по тоннелю он задохнулся и у него мертвецки посинели губы. Мой портфель, набитый банками с “Малышом” и отваром льняного семени, тоже был хорош. Да ещё чемодан. Да не влезший в чемодан набор конструкторов – 5 коробок. От всего этого я чувствовал, как мой желудок вылез из полости живота куда-то к самому горлу. Тоннель мы переходили не менее получаса. От Пети валил пар и дышать ему было нечем: душил хронический бронхит. <…> Сразу же налетел Миша, давай хлопотать над нами. Пете заделал банки, а мне – серию уколов ферраскарбона. Сегодня я радуюсь, что Миши нет и что у меня перерыв от его уколов».

В следующем письме Носов сообщает о том, как «весело» встретил день Победы:

«А я, ты знаешь ли, как и 35 лет назад, день Победы встречал на госпитальной койке… Приходили ко мне мои друзья, пили победное вино, только вино было не красное, а обыкновенное – надоевшая водка… А получилось всё вот как… 29-го апреля Миша повёл меня по врачам. И в первую очередь к невропатологу. И в этот день мне стало плохо. Открылась дикая рвота. Прибывший на другой день ко мне домой профессор хирург признал вспышку нового обострения язвы 12-перстной».

Далее Евгений Иванович пишет, что у него обнаружили атрофию глазного нерва (правого глаза), потом в больнице отнялась левая рука, левая половина лица, он временно потерял речь. Сейчас врачи могли бы поставить диагноз – инсульт:

«…поместили меня в обычную 4-х коечную палату обычным смертным, и я рад этому: чем-то напомнило мне мой госпиталь. <…> Но ты не пугайся и не волнуйся, пока ничего страшного и выгляжу я совсем так, как и в Москве. Ну разве что чуть жмурю правым глазом. Я даже пытаюсь читать. Ребята ко дню Победы подарили мне мемуары Рокоссовского (моего маршала) и я понемногу, одним глазком, по абзацу читаю его с удовольствием и получасовыми передышками, чтобы глаз отдохнул. А больше ведь здесь делать нечего. Телевизор я смотреть не могу…».

Мемуары маршала К.К. Рокоссовского выходили в 1960-е годы в «Военно-историческом журнале». В 1968 году вышла отдельная книга «Солдатский долг». Быть может, именно её подарили друзья Е.И. Носову, лежавшему в больнице.

С одним из писем Евгений Иванович посылает свою фотографию военных лет в дар Маргарите Ломуновой и удивляется быстро бегущему времени:

«Посылаю тебе фотографию из “Красного вина победы”… Бог ты мой, как это давно было! Я ли это… Если внимательно всмотреться, то можно заметить, что левая рука нормально вдета в рукав, тогда как правая, раненная, находится под свободно натянутой гимнастёркой. Чувствуется, что правая часть груди неестественно вздута. Это от гипсовой повязки, от этого панциря, который облеплял мне правую сторону груди. Мне тогда было двадцать с небольшим лет… А сколько было тебе? И где ты была в это время? И у обоих у нас впереди была целая жизнь, та, которая уже прожита, но о которой мы тогда и не знали, как она пойдёт».

Прошло несколько времени, но здоровье Носова оставляло желать лучшего. Он держался на уколах, которые делал Михаил Николаевич Еськов – друг, писатель и врач, достававший дефицитное лекарство для болевшего. Евгений Иванович пытался бороться с физической слабостью:

«Пока я не почувствовал улучшения, уже два раза гасло зрение и во втором глазу, и всё обострилось настолько, что даже больно чистить зубы зубной щёткой. Но со следующего понедельника Миша начнёт вводить цепорин, какое-то “сверхмодное” лекарство, каждый укол которого стоит два рубля, и он возлагает на него большие надежды. Впрочем, улучшение я уже чувствую по некоторым косвенным признакам. Прежде меня трижды в день укладывала какая-то противная слабость, сонливость: позавтракал и сразу снова спать… Теперь это случается всё реже. Да я и сам борюсь с этой расслабленностью. По утрам делаю хорошую, минут на 20-30, с гантелями, зарядку, а во второй половине дня начал ходить на лыжах. Но работать всё ещё не могу, начал было готовить мелочёвку для блока, но пришлось оставить эту попытку: было так трудно писать, что даже почерк изменился, не слушались пальцы».

В письмах к Ломуновой нередко упоминается ещё один «Миша» – Михаил Макарович Колосов – писатель, прозаик, публицист, журналист и редактор, член Союза писателей СССР, руководитель Курской областной писательской организации Союза писателей РСФСР, главный редактор газеты «Литературная Россия» (1982-1989). Иногда Носов сокращённо писал его имя «Мих. Мак.».

«А Миша Колосов всё-таки прислал мне свою повесть: получил две толстенных бандероли кило на четыре весом. Придётся теперь читать, коли пообещал. А мне так некогда: тут и пьеса на мне висит, и надо что-то писать для «Н[ашего] современника», поскольку блок обо мне уже готов, лежит статья Кондратовича и недостаёт лишь моей прозы. Может быть, вот это чувство необходимости, обязанности что ли, заставит меня засесть за стол? Только совершенно не представляю, как и что я буду писать. Такое ощущение страха и неуверенности, какое бывает на экзаменах, когда пишут сочинение».

17 января 1980 года (в письме стоит точная дата – Ю.М.) Е.И. Носов делится впечатлением о прочитанной рукописи повести Колосова «Три круга войны», в 1981 году вышедшей в издательстве «Советский писатель».

«Прочитал и несколько дней тому назад отправил обратно рукопись Миши Колосова. Очень мне не хотелось и не было сил её читать, но, коли обещал, никуда не деться – пришлось засесть! А теперь даже доволен, что прочитал. Во-первых, удовлетворение, как от всякой сделанной работы, когда что-либо свалишь большое и неприятное. А во-вторых, почему же неприятное? Очень даже приличную вещь написал Мих[аил] Мак[арович]. Он написал автобиографическую повесть, тщательно следуя хронологии и правде событий (из своей фронтовой жизни), и получилось очень откровенно, вызывает сопереживание и как-то сочувственно проникаешься ко всему написанному. А ты знаешь, например, что Миша после войны, когда она уже закончилась, и служил под Берлином, в первую же весну он стрелялся из-за бросившей его девушки? Она была комсоргом батальона, и у них с Мишей уже всё было, как говорят, «на мази», он хотел её повезти к себе домой, но в последнюю минуту она удрала с командиром батальона, а Миша ушёл в лес и выстрелил себе в грудь. Вот видишь, какой человек живёт и ходит рядом с нами. И никто не знал и не знает, что носит он в душе. Может быть и по сей день любит эту девушку. Не это ли он имел в виду, когда говорил, что он – самый несчастный человек?».

Прошло время, Носов начинает тревожиться, не получая ответа:

«А Миша Колосов молчит… Отправил ему рукопись со своим отзывом, потом ещё досылал письмо с дополнительными предложениями и замечаниями – никакого отзвука. Возможно, обиделся. Потому что на полях рукописи я делал много пометок. Видимо, не все пришлись по душе, что-то в них было не только неприемлемо, но и обидным. В одном из писем он просил, чтобы я рукопись вернул, не читая, поскольку, мол, судьба её уже определилась – берёт “Москва” и потому не надо над ней ломать голову и тратить время. И ещё сообщал, что в связи с этим он уходит в отпуск, чтобы довести повесть до журнального варианта. Но к этому времени я уже отправил рукопись с пометками, которые, пожалуй, не надо было делать. Но ведь пометки эти, пусть даже и нелицеприятные, я делал из желания помочь сделать вещь лучше, чище. А может быть, ещё не собрался с мыслями, поскольку рукопись я отправил 14-го янв[аря] посылкой. А посылка – дело нескорое. Вот видишь, уже и волнуюсь за чужое, а ведь всё образуется, всё это, в общем-то, пустяки».

Любивший беззаветно природу, Носов непременно отмечал в письмах к Ломуновой, какая погода стоит за окном и признаётся, что единственная отрада в жизни – книги:

«У нас начались морозы, выпал снег, за окном светло, празднично, а мне, как на зло, нельзя выходить на улицу: стынет от холода воздух в носу, стынет глаз. Единственная отрада – книжки. Володька Детков натащил всякой всячины: в доме Политпроса шерстят биб[лиоте]ку, выбрасывают и сжигают старьё: исторические записки Академии наук и т. п. И вот читаю оттуда: «История папства», «Византия и Иран». Прекрасное чтение. Но это меня не спасёт от угрызений совести и вот подумываю сделать подборку для блока в «Н[аш] с[овременник]» из мелочей. Кое-что уже откопал из завалов, днями, Бог даст, засяду. Хотя бы с мелочей начать, хотя бы начать только…».

 

 

Всё те же муки творчества, попытка заставить себя писать, поджимавшие сроки. Е.И. Носов опекал молодого писателя Владимира Павловича Деткова. Будучи агрономом по профессии, тот занялся журналистикой, а в 1978 году вступил в Союз писателей России. В том же году вышла первая книга В.П. Деткова «Встреча на рассвете» с предисловием Е.И. Носова.

Отношение Евгения Ивановича к своей писательской славе очень ярко проявилось в том же письме, в котором он делится читательским списком книг, «натасканных» Детковым:

«А ещё прислали извещение из Комиздата СССР о том, что запланировали мой двухтомник избранного. Я так не хотел его появления, всё время отказывался, но вот поставлен перед фактом. А мне хотелось написать что-то новое и тогда – Бог с ними, – пусть бы издавали. Но, как хотелось, не получится. Я знаю, что за такими изданиями очереди, ведь за них – хорошие деньги, как за первоиздание, более 10 тысяч. Ну да что мне деньги? Деньги мне не нужны и прижизненной славы я не жажду» (выделено мной – Ю.М.).

В тоже время про одного из писателей (не будем называть его имени) Носов пишет в очередном послании Ломуновой:

«Удивляюсь, за что ему дали соцтруда (Герой Социалистического Труда – Ю.М.)?! Насколько Ю. Бондарев выше их всех! Прежде всего тонкой, чуткой организацией души, что ли. Вот если ему, Юре, дадут Героя, так мне это будет понятно: у Юры трудилась и трудится сама душа, а не просто хитрый умишко…».

К счастью, литературные успехи писателя-фронтовика Е.И. Носова были по достоинству отмечены государством: он был награждён «Знаком Почёта» (1971), орденами Трудового Красного Знамени (1975), двумя орденами Ленина (1984, 1990). За «выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и плодотворную общественную деятельность» Евгению Ивановичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда (1990), а за рассказы 1990-х годов писателя отметили Международной литературной премией имени М.А. Шолохова (1996).

Е.И. Носов не уставал помогать молодым писателям чем мог – советом, рекомендацией, редактированием рукописей, и делал это, невзирая на слабое здоровье и свои литературные обязательства перед издателями:

«Третьего дня я выписался, хотя и не долечился. Зрение (внешне) вроде бы восстановилось, но по-прежнему боли в виске и правом глазу, не могу много читать – [всего лишь] по абзацу. Выписали потому, что многих из больничного персонала отправляют на свёклу. Буду долечиваться амбулаторно. И дома тоже: опять Миша колет меня, и накупил в аптеке кучу пилюль – из тех, что давали мне в больнице. В общем, самочувствие моё неважное, особенно в сырую погоду, но я борюсь, не поддаюсь унынию, хотя весь завален бандеролями и письмами, всякими рукописями и просьбами, с которыми просто не могу бороться. Мне теперь стало трудно даже написать письмо и прочитать газету».

Среди тех, кому помогал Носов, был не только Детков, но и Маргарита Ломунова. Евгений Иванович искренне радовался её литературным успехам, был одним из первых читателей, а когда она решила вступить в Союз писателей, давал практичные советы. При этом Носов, через руки которого прошло много книг прошлого и настоящего, с грустью замечает падение «культуры производства»:

«Милая Риточка! Прости, что заставил тебя ожидать письмецо. Так получилось, что Петя вот только-только вручил твою книжечку. Книжки провалялись в отделении союза, а Петя хворал и не ходил на работу. За подарок – большое-большое спасибо. Мне твоя книжка по-особому дорога. Во-первых, потому, что рождалась на моих глазах, а, главное, потому, что это твоя, написанная твоими руками, твоим взволнованным и трепетным сердцем. Поздравляю, милая, с её выходом, с большой твоей удачей. Выглядит она вполне пристойно. Хотя у меня есть некоторые претензии к редакторам. По-моему, не надо бы так в лоб выносить на обложку слово “очерки”. Лучше написать бы “Рассказы о советских писателях”. Так мягче, теплее, а главное – не указывается жанр. А ведь слово “очерк” нужно не читателю, а бухгалтерии: опираясь на него, она относит книгу в определённую графу оплаты. Известно, что очерки оплачиваются вдвое, а то и втрое меньше, нежели худ[ожественная] литература. При известных условиях, твоя книжка вполне сошла бы за худ[ожественное] произведение. Ну, бумага, как всегда, неважнецкая, покоробленная внутри, некоторые страницы слиплись от подтёков клея – знакомая картина. Это – не только с твоей книжкой, это происходит сейчас со всеми. Падение культуры производства, утрата былого благоговения перед книгой (выделено мной – Ю.М.)».

Смена времён года и писательский труд тесно переплетаются в письмах Носова, выявляя материальность времени. В одном из посланий Евгений Иванович грустно размышляет:

«Ну, вот, кажется, и ещё одна зима проходит: уже конец февраля, а менее, чем через месяц, прилетят жаворонки… Для меня в прежние времена зима была временем сосредоточенной работы и не так замечалось это затяжное скучное время. А теперь проводить зиму, глядя в одно и то же окно, на один и тот же вид из него – кучу кирпичных домов, – томительно и скучно. Со скуки читаю о царствовании Василия III. Впрочем, почему же со скуки? История России – чтение увлекательное, а главное, заставляет устыдиться своего невежества, незнания наших основ, хотя при случае все мы не прочь бить себя в грудь и восклицать свою любовь к России».

Но писатель любил и знал историю России! На её карте действительно существует село Усвяты, упоминаемое в летописях как место, через которое шли захватчики всех мастей на завоевание Руси и неизменно отступали, грабя и разоряя всё на своём пути. Находится село с тысячелетней историей в Псковской области.

Повесть «Усвятские шлемоносцы» была несказанно дорога писателю, как исповедь перед русским народом. Трепет и удивление по поводу постановки пьесы в Курске слышен в очередном письме Маргарите Ломуновой:

«Наш курский театр, наконец, взялся за «Шлемоносцев». Делают свой независимый спектакль, очень близко следуя повести. Ставит молодой наш режиссёр. А тот, пьяница, что приезжал ко мне, когда я лежал в неврологическом институте, и просил денег, отказался. Мы с ним поссорились, и я передал текст этому молодому парню. Он ходит ко мне домой советоваться по каждому моменту, по каждой картине, дабы ничего не потерять из повести и полностью вобрать в спектакль. Я уже был на первых репетициях, актёры работают с вдохновением, а для меня всё это внове – вся атмосфера театра, декораций и перевоплощений. Думаю, что получится нечто интересное, значительное. Всё это сопровождается старинной русской а капельной музыкой, вернее, хорами, и вообще проявляют много всякой и интересной выдумки».

 

 

«Молодой парень» – это Валерий Викторович Гришко, который после ухода В.В. Бортко с должности главного режиссёра, с октября 1981 по март 1982 года выполнял обязанности творческого руководителя Курского областного драматического театра им. А.С. Пушкина. 27 февраля 1982 года, в Курском театре состоялась премьера спектакля «Усвятские шлемоносцы». Спектакль получился на славу. Но увы, мечта Е.И. Носова, чтобы должность главного режиссёра занял В.В. Гришко, не сбылась:

«Мы оторвали спектакль от земли, будничности, ввели хореографию, много народных песен, молодой режиссёр так болел и горел, что выучил наизусть всю пьесу, весь её текст. Парень старался, и вот – удача. Его прочили на главного режиссёра. И вдруг, когда спектакль свалили и передыхали дня три, выясняется, что в Курск едет на должность главного какой-то тип из Орла».

 

 

Вместе с актёрами труппы Носов пишет письма в вышестоящие инстанции, обивает пороги начальства с просьбой оставить Гришко. Волнения писателя вполне объяснимы, ведь он боялся за судьбу спектакля в родном театре:

«Не знаю, что из этого получится, но чувствую, что мой спектакль, едва родившись, окажется “бесхозным” и его постепенно демонтируют, особенно когда узнают, что я был против нового режиссёра».

 

 

А что же сейчас, спросит читатель, идут ли театральные постановки по повести Е.И. Носова «Усвятские шлемоносцы»? К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне в Саровском театре драмы была поставлена одноимённая «литературная симфония с обобщениями и философскими раздумьями». В 2017 году в Псковском академическом театре драмы им. А.С. Пушкина состоялась премьера спектакля, работа над которым велась почти полгода. Будем надеяться, что творение Носова найдёт своих новых читателей и режиссёров.

 

Юлия МАСЛОВА,

главный специалист РГАЛИ,

член Союза журналистов

 

Один комментарий на «“«Прижизненной славы не жажду…»”»

1. Никакими “антисемитскими элементами” императорская Россия не была “пересыпана”, Юлия Маслова.
   Хватит врать!
   Бытовая юдофобия там была, да. Так она и сейчас есть. Во множестве стран мира.
   Никогда не задумывались, почему это так, Юлия Маслова?
   А?
   Императорская Россия, наоборот, недооценила опасность еврейского пещерного национализма. За что и поплатилась.
   А Валентин Саввич в те времена не мог прямо всего этого сказать. Но хотя бы сказал то, что сказал. Низкий поклон ему за это.
   Сначала выучите матчасть, “главный специалист”. А потом и вылезайте на высокую трибуну.

   Ответить