РЯЗАНСКИЕ ДНИ АЛЕКСАНДРА ИСАЕВИЧА
Рубрика в газете: Глыба, № 2018 / 19, 25.05.2018, автор: Александр ПОТАПОВ (Рязань)
Рязанский период жизни и творчества занимает в судьбе Солженицына особое место (а это двенадцать лет, с 1957 по 1969 год, – срок немалый). В Рязани недавний политзаключённый обрёл признание, превратившись в известного писателя, словно гадкий утёнок – в красавца-лебедя. Здесь же Солженицын пережил горечь исключения из творческого сообщества. Как же попал в рязанские края будущий автор «Красного колеса», «Архипелага ГУЛАГ» и других ныне широко известных произведений?
«Я переехал в Рязань…»
Солженицын впервые приехал в Рязань 30 декабря 1956 года, намереваясь возобновить отношения со своей бывшей женой Натальей Алексеевной Решетовской, которая проживала в Рязани и работала в сельскохозяйственном институте в должности доцента кафедры общей и физической химии.
Молодые люди познакомились ещё во время учёбы в Ростовском государственном университете и 27 апреля 1940 года поженились, но их семейная жизнь прервалась, едва начавшись. Война надолго разлучила супругов. Осенью 1941 года Солженицын ушёл на фронт; в 1945 году последовал его арест и длительная ссылка.
Решетовская, вероятно, опасаясь за своё будущее, в одностороннем порядке расторгла брак с «врагом народа» Солженицыным, но не прерывала с ним связи: писала ему письма, отправляла в места заключения посылки и передачи. Позднее писатель признавался ей: «Ты спасла мне жизнь, и больше, чем жизнь».
Наталья Алексеевна окончила в Москве аспирантуру, защитила диссертацию и в 1949 году переехала в Рязань, где стала преподавать химию в только что открывшемся сельскохозяйственном институте. Спустя некоторое время молодая женщина связала свою жизнь с коллегой по работе – вдовцом, имевшим двоих детей, но, очевидно, давняя любовь к Солженицыну продолжала жить в её сердце.
После возвращения из ссылки Александр Исаевич в июне 1956 года встретился со своей бывшей женой на квартире у московских знакомых, но между ними лежали годы разлуки, годы невольного отчуждения, и доверительные отношения приходилось строить
заново…
Ещё находясь в Экибастузском лагере для политзаключённых, Солженицын сочинил цикл стихотворений на основе писем Натальи Решетовской и от её лица. Чтобы сохранить стихи от досмотра «вертухаев», он переплёл их в учебник математики, и вот теперь, в Москве, подарил этот «учебник» своей бывшей жене. А там были и такие строчки написанные якобы от её лица:
Я давно, я давно не писала тебе.
Очень трудно писать мне стало…
Как-то всё-таки шло и жилось, – а теперь
Я совсем себя потеряла.
Не могу я одна!
Ты пойми, мне нужна
Помощь, дружба, не знаю уж чья.
Чья-то власть надо мной,
Как врача над больной.
Но под каждою крышею вяжется,
Вяжется жизнь своя, –
И кому до меня?!
Годы и годы порознь…
За горами-долами – встреча с жар-птицею…
Мне, ты думаешь, милый, легко разве
Вот над этой короткой страницею
Проплакать вечер?
Буквы почерком нервным едва намечу,
Строки выровняю едва,
В недодуманных фразах
Замечу не сразу
Недописанные слова…
Наталье Алексеевне вспомнились и другие Санины стихи, юношеские:
Больно мне, девочка, больно мне, славная,
Трудный начать разговор.
Хочу высказать самое главное,
Не затуманить твой взор.
Что оробела и смотришь испуганно?
Правду решил я сказать.
Долгие годы средь северных вьюг она
Будет меня настигать.
Помнишь ты душную ночь объяснения?
Я был свободен тогда.
Я не просил твоего снисхождения
И не вымаливал «да».
……………………..
Я целовал твои губы капризные,
Может быть, первый из всех,
Первой и ты была. Первый раз в жизни я
Понял, как сладостен грех.
«Стихи перевернули мне жизнь, – позже признавалась Решетовская. – Я поняла одно: по-настоящему я люблю только Саню».
Но как воссоединиться бывшим супругам? Решетовская жила в Рязани и находилась в гражданском браке с другим мужчиной. Солженицын вообще не имел постоянного пристанища. Бывшему зэку, в столице «места не нашлось». От предложенной ему работы в Московской области Александр Исаевич отказался и отправился в сельскую глубинку – на станцию Торфопродукт Владимирской области. Устроился работать учителем математики в Мезиновской средней школе. Жил в соседней деревне Мильцево и пытался наладить отношения со своей бывшей женой. «Тепло вспоминаю нашу последнюю встречу, – писал он Решетовской. – Целую тебя».
В октябре 1956 года Наталья Алексеевна навестила Солженицына в Мильцеве, а спустя два месяца он приехал к бывшей супруге в Рязань…
Мороз в предновогодние дни стоял знатный, но Наталья Алексеевна и Александр Исаевич словно его не замечали: бродили по городу, гуляли по набережной Трубежа, побывали в Рязанском кремле, полюбовались на его древние соборы…
После долгих разговоров и воспоминаний решили восстановить семейные отношения. Не откладывая дело в дальний ящик, отправились в городской загс, намереваясь заново оформить брак. Но тут сама судьба сделала им подарок: выяснилось, что в паспорте Солженицына пометки о разводе с Решетовской вовсе не было!..
Новый 1957 год будущий Нобелевский лауреат встретил в Рязани, а после праздника отправился в Мильцево. Через месяц Решетовская приехала к Солженицыну, и 2 февраля бывшие супруги заново зарегистрировали брак в местном сельсовете.
Летом, после окончания учебного года, Солженицын перебрался в Рязань и поселился на квартире Решетовской, в доме № 12 по 1-му Касимовскому переулку (ныне улица Урицкого, 17).
«Началось наше «тихое житьё» бурными хлопотами, – вспоминала Н.А. Решетовская. – Получение багажа, установка и перестановка мебели, перемонтаж электропроводки, разборка ящиков из-под багажа на стройматериалы, всевозможный мелкий домашний ремонт… И всё это собственноручно.
Наконец, устройство завершено.
Наша с мужем 9-метровая квадратная комнатка вмещала два кабинета, библиотеку и спальню.
Друг против друга – два письменных стола: мужа – большой, строгий, с множеством ящиков; мой – маленький, старинный, на тонких резных ножках. Стены были обшиты книжными полками. Возле кровати – маленький круглый, тоже старинный, столик. На него мы клали книжки, которые читали перед сном…
В дальнем уголке, у глухого забора, где развесистая яблоня как бы образовала естественную беседку, муж соорудил скамейку и столик. Кроме них там ещё помещались раскладная кровать и кресло. Целая зелёная комната!»
Солженицын устроился на работу в школу № 2 учителем физики и астрономии. На людях появлялся редко, и рязанцы в те годы не ведали, что с ними рядом по улицам города ходит будущая знаменитость.
«Знакомиться с моими приятелями муж не торопился, – писала Н.А. Решетовская. – Более того, я должна была быть готова к тому, что мои связи с ними будут слабеть. Ведь ни один человек в городе не должен ничего знать, даже подозревать об истинной жизни моего мужа, о его творчестве.
Так мы превратились в затворников… Исключение могло быть сделано для проверенных друзей, от которых не нужно было таиться…»
Семейные узы были вновь завязаны, но супруги оценивали этот период жизни по-разному.
Солженицын: «…Я переехал в Рязань (вновь соединился со своей первой женой Натальей Решетовской – ложный шаг, очень дорого впоследствии стоивший нам обоим)…»
Решетовская: «Несмотря на то, что мы очень ограничили себя в развлечениях, это были самые счастливые годы супружества».
«Тихое житьё»
Солженицын в Рязани вёл «тихое житьё»: работал в школе, много писал и пытался «пробить» публикацию своих произведений. О себе он сообщал: «В лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова, потом готовлюсь к урокам, иду в школу, там меня корят за пропуск политзанятий или упущения во внеклассной работе».
Коллеги по работе позже вспоминали, что ни с кем из учителей Александр Исаевич близко не сходился, но со всеми старался поддерживать ровные отношения.
В 1989 году журналистка Ирина Жукова записала воспоминания некоторых учителей рязанской школы № 2, которые работали вместе с Солженицыным.
Учитель истории О.Б. Суслович:
– Как преподавателя А. Солженицына очень уважали и ценили. Он всегда работал с выдумкой. Ученикам было интересно на его уроках. На урок астрономии, например, мог принести томик Толстого, Достоевского. Прочитает какой-нибудь отрывок из произведения и спрашивает, что здесь неправильно с точки зрения астрономии. Писатели ведь любят описывать звёзды, но часто бывают неточны в их описании. Солженицын любил точность.
Учитель физики И.А. Петров:
– Мы сталкивались с Солженицыным только по работе. Он энергичный, темпераментный человек. Объяснения его на уроках были захватывающими, эмоциональными. О том, что он пишет, не знал. Думал, что Александр Исаевич, так же, как и мы все, полностью захвачен учебной работой. Ребята на уроках слушали его с большим вниманием. Я часто был свидетелем его блестящих уроков. Он отличался от других учителей разве что большей обособленностью. Жил какой-то своей внутренней жизнью.
Ни коллеги по работе, ни прочие немногочисленные знакомые не догадывались, что Солженицын готовится стать писателем. По словам Решетовской, «малая нагрузка в школе и максимальная рационализация в выполнении школьных обязанностей давала Александру Исаевичу возможность многими часами заниматься романом». Бывшему политзаключённому было не до политзанятий и внеклассной работы: он весь был погружён в творчество. Неизменной помощницей во всех его литературных делах была жена, которая «вполне сознательно и совершенно добровольно шла на растворение в его личности».
«Постепенно мы оба овладели пишущей машинкой, – вспоминала Наталья Алексеевна. – Я изучила распределение клавиатуры по пальцам по учебнику, запомнила расположение и начала набирать скорость. Александр Исаевич печатал всего двумя пальцами (указательным правой руки и средним левой), но надо отдать ему должное: по скорости он меня превзошёл!
Первой работой, отпечатанной на машинке Александром Исаевичем, была статья о будущих искусственных спутниках Земли, заказанная ему для «Блокнота агитатора», издававшегося обкомом КПСС. Статье этой не суждено было увидеть свет. 4 октября запустили наш первый спутник. Зато в одном из октябрьских номеров «Приокской правды» писалось о лекторах, выступивших в связи с этим событием. Среди других была названа и фамилия «преподавателя физики 2-й средней школы тов. Солженицкого».
Так впервые – в искажённом виде! – фамилия будущего Нобелевского лауреата появилась на страницах рязанской областной газеты – органа обкома КПСС. А первой опубликованной работой учителя рязанской средней школы № 2 стала… заметка «Почтовые курьёзы», появившаяся в «Приокской правде» в октябре 1959 года, в которой шла речь о несвоевременной доставке писем адресатам.
Очевидно, почтовые работники, виновные в задержке корреспонденции после газетной публикации, как в то время и водилось, получали нагоняй от вышестоящего начальства, но они и ведать не ведали, сколько писем и других отправлений придётся им в ближайшее время доставлять в скромный двухэтажный дом в Касимовском переулке!..
Следующей публикацией Солженицына была заметка «Величайший эксперимент», опубликованная в той же «Приокской правде» 13 апреля 1961 года, на следующий день после космического полёта Юрия Гагарина.
«В завоевании космоса теперь будут две незабываемые космические даты: 4 октября 1957 года, когда мы впервые сумели преодолеть земное притяжение, и 12 апреля 1961 года – день первого полёта человека в космическую даль… – торжественно возвещал рязанский учитель Солженицын, трижды в одном предложении употребив существительное «космос» и образованные от него прилагательные. – С невыразимой гордостью ощущаешь, что эти даты – даты побед советской науки, побед всего нашего советского строя. И мы верим, что и следующее великое событие – полёт человека к планете тоже будет заслугой именно советской астронавтики.
Я преподаю астрономию в средней школе. Теперь, когда из чисто теоретической эта наука стала экспериментальной, интерес к ней ребят необычайно повысился, уроки словно наполнились живым дыханием жизни и большой мечты, становящейся явью».
Ах, знало бы руководство «Приокской правды», органа обкома КПСС, какую «бомбу» всему советскому строю готовит скромный учитель, воспевающий «большую мечту, становящуюся явью»!
Однако Александру Исаевичу, судя по всему, мало было дела до покорителей космоса, почтовых курьёзов и газетных опечаток: он трудился над своими литературными произведениями.
В общей сложности за три месяца Солженицын написал «Один день Ивана Денисовича» (первоначальные названия – «Щ-854», «Один день одного зека»).
«…18 мая <1959 года> он воскрешает в памяти свой давний и долго вынашиваемый замысел и начинает писать повесть, которую читатели узнали позднее под названием «Один день Ивана Денисовича», – свидетельствовала Н.А. Решетовская. – Писалось легко и без помех почти до конца июня… Писалась повесть одним дыханием. Меньше чем за три месяца. Вклинившийся летний отдых разбил работу на два срока. До конца июня, а затем сентябрь и часть октября. Закончена она была 11 октября того же года».
Повесть увидела свет в одиннадцатом номере журнала «Новый мир» за 1962 год при непосредственной поддержке редактора журнала Твардовского и с «высочайшего позволения» Хрущёва. Только тогда рязанцы узнали тайну школьного учителя.
В Рязань стали приходить письма читателей со всей страны. Адрес на конверте обычно был весьма приблизительный: «Рязань. Писателю Солженицыну» или: «Рязань. Школа № 2. Солженицыну». И письма находили адресата!
Следует упомянуть, что со временем семья Солженицына перебралась в другую, более просторную квартиру.
К Александру Исаевичу зачастили писатели, журналисты, фотокорреспонденты, читатели…
«К нам домой снова пожаловал секретарь Рязанского отделения Союза писателей В.С. Матушкин, – записала Н.А. Решетовская 8 декабря 1962 года. – На этот раз он пришёл не один, а с писателем Б.А. Можаевым, который в то время жил в Рязани. Можаев был одет даже несколько щёгольски, а муж мой вышел к ним совсем по-домашнему, да ещё в валенках (зимой полы были у нас всегда холодными). Можаев оказался уроженцем и знатоком Рязанской области. Он удивлялся тому, что Солженицын так хорошо владел языком Рязанщины, точнее, Мещёры, которым Александр Исаевич широко пользовался в «Иване Денисовиче». Они предложили ему вступить в члены Союза писателей».
Солженицын высказал сомнение:
– Не рано ли мне вступать в Союз? Подождём, пока выйдет книжка.
По поводу же приглашения писателей посещать их «пятницы» автор «Одного дня Ивана Денисовича» ответил:
– На это у меня просто нет времени. Я и так потерял его в своей жизни очень много…
«Один день Ивана Денисовича» сразу сделал имя Солженицына известным всей стране. Повесть была напечатана в «Роман-газете», вышла отдельным изданием, а 30 декабря 1962 года её автор был принят в Союз писателей СССР, что называется, через голову рязанских писателей, непосредственно по указанию из Москвы. Сам Александр Исаевич позже признавался: «В тот период непомерного захваливания секретариат СП РСФСР так торопился меня принять, что не дал собрать рекомендаций, не дал принять на первичной Рязанской организации, а принял сам и послал мне поздравительную телеграмму».
Исключение Солженицына из рядов СП проводилось тоже «по указке» Москвы – при непосредственном участии «высокого начальства» из Союза писателей и под давлением Рязанского обкома партии.
(Заметим, что спустя несколько лет, в октябре 1969 года, Москва снова сделала рязанских писателей заложниками кремлёвских политических игр, когда они на своём собрании при непосредственном участии «высокого начальства» из Союза писателей и под давлением Рязанского обкома КПСС исключили Солженицына из своего творческого сообщества.)
«Влюбился в Солотчу без оговорок»
«Новый мир», возглавляемый А.Т. Твардовским, продолжил знакомить читателей с творчеством «открытого» им писателя. Вскоре на страницах журнала увидели свет рассказы Солженицына «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кречетовка», а писатель тем временем работал над романом «В круге первом», «прокручивал» в уме сюжет «Ракового корпуса».
В летнее время Солженицын вместе с женой обычно совершал достаточно дальние велосипедные прогулки – для отдыха, приобретения новых впечатлений, знакомства с рязанским краем. Поездки начались с Солотчи. Этот курортный посёлок (ныне входит в Советский округ города Рязани) привольно раскинулся неподалёку от областного центра, в медноствольном сосновом бору, на берегу тихой, медлительной Старицы. Издавна этот заповедный уголок давал приют людям, жаждущим уединения: монахам-пустынникам, а также людям творческого склада характера – художникам, писателям, поэтам.
«Когда Александр Исаевич появился в Рязани, я повезла его в Солотчу, – вспоминала Н.А. Решетовская. – Знакомство с ней началось с реки, по которой мы катались на лодке. Водная прогулка не особенно воодушевила Солженицына. Но как только он попал в прекрасный древний сосновый бор, влюбился в Солотчу без оговорок. Сюда мы любили приезжать и летом, и зимой. Гуляли в лесу, катались на лыжах… Но глубоко в Мещёру нам проникнуть не удалось. К сожалению, видели её ещё только вдоль узкоколейки, по которой ездил маленький поездочек».
Писатель и в дальнейшем не раз наблюдал мещёрский поезд, когда работал в Солотче и Давыдове над литературными произведениями. В частности, в своих «Крохотках» Солженицын не раз описывал полюбившиеся ему рязанские места. Вот несколько отрывков:
«Пройдя просёлками Средней России, начинаешь понимать, в чём ключ умиротворяющего русского пейзажа.
Он – в церквах. Взбежавшие на пригорки, взошедшие на холмы, царевнами белыми и красными вышедшие к широким рекам, колокольнями стройными, точёными, резными поднявшиеся над соломенной и тёсовой повседневностью – они издалека-издалека кивают друг другу, они из сёл разобщённых, друг другу невидимых, поднимаются к единому небу.
И где б ты в поле, в лугах ни брёл, вдали от всякого жилья, – никогда ты не один: поверх лесной стены, стогов намётанных и самой земной округлости всегда манит тебя маковка колоколенки…»
(«Путешествуя вдоль Оки»)
«Четыре деревни одна за одной однообразно вытянуты вдоль улицы…
В избе Есениных – убогие перегородки не до потолка, чуланчики, клетушечки, даже комнатой не назовёшь ни одну…
Я иду по деревне этой, каких много, где и сейчас все живущие заняты хлебом, наживой и честолюбием перед соседями, – и волнуюсь: небесный огонь опалил однажды эту окрестность, и ещё сегодня он обжигает мне щёки здесь. Я выхожу на окский косогор, смотрю вдаль и дивлюсь: неужели об этой далёкой тёмной полоске хворостовского леса можно было так загадочно сказать:
На бору со звонами плачут глухари… ?
И об этих луговых петлях спокойной Оки:
Скирды солнца в водах лонных… ?
Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясённый, нашёл столькое для красоты – у печи, в хлеву, на гумне, за околицей – красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают?..»
(«На родине Есенина»)
«Теперь деревня Льгово, а прежде древний город Ольгов стал на высоком обрыве над Окою; русские люди в те века после воды, питьевой и бегучей, второй облюбовывали – красоту. Ингварь Игоревич, чудом спасшийся от братних ножей, во спасенье своё поставил здесь монастырь Успенский. Через пойму и пойму в ясный день далеко отсюда видно, и за тридцать пять вёрст на такой же крути – колокольня высокая монастыря Иоанна Богослова…
Это место, как своё единственное, приглядел Яков Петрович Полонский и велел похоронить себя здесь. Всё нам кажется, что дух наш будет летать над могилой и озираться на тихие просторы.
Но – нет куполов, и церквей нет, от каменной стены половина осталась и достроена дощатым забором с колючей проволокой, а над всей древностью – вышки, пугала гадкие, до того знакомые, до того знакомые… Мы – будто ничего не понимаем. И меж бараков охраны выходной надзиратель в нижней сорочке объясняет нам:
– Монастырь тут был, в мире второй. Первый в Риме, кажется. А в Москве – уже третий…
– А вот скажите, тут по карте получается могила Полонского, поэта. Где она?
– К Полонскому нельзя Он в зоне. Нельзя к нему. Да чо там смотреть? – памятник ободранный? Хотя постой, – надзиратель поворачивается к жене. – Полонского-то вроде выкопали?
– Ну. В Рязань увезли, – кивает жена с крылечка, щёлкая семечки.
Надзирателю самому смешно:
– Освободился, значит…»
(«Прах поэта»)
Очевидно, путешествуя по окрестностям Рязани, Солженицын приглядывал себе удобное и тихое место для работы – искал «укрывище» от чужих, назойливых глаз. Несомненно, более всего для плодотворного литературного труда и здорового отдыха подходила Солотча, уже облюбованная и «обжитая» многими известными писателями: Паустовским, Гайдаром, Фраерманом, Симоновым, Фадеевым…
«Когда к мужу пришла известность, – писала Н.А. Решетовская, – на наш дом обрушился поток визитёров и корреспондентов. Уйдя с работы из школы, он решил, что скроется от этого шквала за Окой, в Солотче. Перед разливом он уезжал и, отрезанный от всего мира… писал».
Приспособленчество «для пользы дела»
В Солотче Солженицын написал рассказ «Для пользы дела», основанный на конкретном рязанском материале. Суть в следующем. В городе строилось здание техникума. Работали и сами учащиеся. И вдруг из обкома партии последовало указание передать это здание оборонному заводу – «для пользы дела».
«Третьего февраля <1963 года> муж кончил печатать «Повесть в стихах», – вспоминала Н.А. Решетовская. – Но о передышке нечего и думать. Александр Исаевич вдруг почувствовал непреодолимое желание написать рассказ из своего «онкологического» прошлого. Вечером, когда мы кружили на лыжах по скверу, он был уже в своём «раковом корпусе».
– Хорошо не торопясь ездить и сочинять, – поделился он радостью.
Ещё одна тема просится на бумагу. На днях я рассказала историю, которую услышала от преподавательницы Рязанского политехнического техникума. С чего же начинать?.. Первое быстро не напишешь: требует вынашивания. А это – животрепещущая тема, для «Нового мира» вполне подойдёт.
И Александр Исаевич отправляется в техникум, где беседует с директором. Пойдёт туда ещё и ещё… Так родится рассказ «Для пользы дела».
Солженицына собрал необходимый материал и уехал работать в Солотчу, где поселился в двухкомнатном номере гостиницы, располагавшейся в бывших монастырских помещениях. В одной комнате – спальня, в другой – два стола, за одним из которых писатель и работал. В те годы постоянного моста через Оку не существовало. На летнее время наводился понтонный мост, а в весенний разлив полноводная река и вовсе делала мещёрскую сторону труднодоступно, но Солженицыну как раз и нужно было уединение и успокоение, которое дала ему Солотча.
«Весной 1963 я написал для журнала рассказ, которого внутренне мог бы и не писать: «Для пользы дела», – вспоминал Александр Исаевич. – Он как будто и достаточно бил и вместе с тем в нагнетённой обстановке после кремлёвских встреч казался проходимым. Но писался трудновато (верный признак неудачи) и взял неглубоко». Несмотря на трудности творческого характера, уже в апреле Солженицын закончил первую редакцию рассказа.
На Первомайские праздники Наталья Решетовская навестила мужа. В то время он уже жил на опушке леса в отдельном домике. А незадолго до этого в гости к Солженицыну приезжал Борис Можаев, который подарил «солотчинскому затворнику» найденную где-то на дороге подкову. Писатели гуляли по заповедным солотчинским местам, любовались весенним разливом, вдыхали аромат мещёрских сосен…
В конце мая Солженицын вернулся в Рязань, а в начале лета снова отправился в Солотчу, где отдыхал и обдумывал новые произведения. «У мужа продолжается передышка между рассказом «Для пользы дела» и «Раковым корпусом», – писала Н.А. Решетовская. – Пока не пишет. Готовится. Настраивается. Читает Толстого – тот самый десятый том, который потом появится в больничной палате, и его будут обсуждать герои». (Наталья Алексеевна подразумевала под «героями» персонажей «Ракового корпуса».)
В июльском номере журнала «Новый мир» за 1963 год рассказ «Для пользы дела» увидел свет, однако требовательный к своим произведениям автор остался недоволен публикацией и сокрушался: «Журнал без моего ведома уступил цензуре из моего рассказа несколько острых выражений… Противный осадок остался у меня от напечатания этого рассказа, хотя при нашей всеобщей запретности даже он вызвал немало возбуждённых и публичных откликов. В этом рассказе я начал сползать со своей позиции, появились струйки приспособления».
Что касается авторской позиции, – тут самому Солженицыну виднее, что же касается литературных достоинств «Для пользы дела», – их на самом деле было явно не густо: политика и публицистика в рассказе явно преобладала над художественностью.
«Литературная газета» откликнулась на публикацию рассказа критической статьей Юрия Барабаша «Что есть справедливость?», в которой автор отмечал: «В рассказе «Для пользы дела» то там, то здесь – в отдельном живом штрихе, наблюдении, в каком-то слове – мы узнаём солженицынскую руку, но той пластичности и достоверности человеческих характеров, той естественности и органичности языка, которыми покоряли нас лучшие страницы его прозы, на этот раз нет.
Итак, неудача… Но разве застрахован от этого хотя бы один художник, тем более художник ищущий? Конечно, нет».
Далее критик разъяснял, в чём он видит недостатки рассказа: «Речь идёт о попытках решать сложнейшие идейно-нравственные проблемы, судить о людях и их поступках вне реальных жизненных связей, оперируя абстрактными, не наполненными конкретным социальным содержанием категориями… «Нового», подлинно современного Солженицына мы здесь не узнали…»
После такой критики страсти вокруг рассказа разгорелись не на шутку. В «Новый мир» поступило 58 писем; авторы 55 из них решительно поддержали рассказ. Кого только не было среди «одобряльщиков»! Учёный и лаборант, рабочий «от станка» (ударник коммунистического труда) и машинист башенного крана, старые коммунисты и инструктор райкома партии… Почуяли, откуда оттепельный ветер дует, – и давай раздувать огонь ещё пуще!..
«Мы, старые пропагандисты, всегда считали, что очень важно поддерживать всё правдивое и справедливое, как этому нас учит партия, – отмечалось в одном из коллективных писем в редакцию. – И особенно это важно сейчас, когда весь наш народ строит коммунизм – самое справедливое общество на земле».
Казалось бы, парадокс: Солженицын, всегда считавший себя антикоммунистом, получил поддержку именно от тех, против власти которых он боролся. Но, если повнимательней во всём разобраться, станет ясно, что литературная известность пришла к Александру Исаевичу буквально «по указке партии», по той же самой «указке» его приняли в писательский Союз, а несколько лет спустя исключили… Теперь же некоторые «держащие нос по ветру» коммунисты посчитали своим партийным долгом поддержать пригретого Хрущёвым писателя. По сути дела, вся эта газетно-журнальная шумиха вокруг рассказа «Для пользы дела», да и вообще вокруг Солженицына, была санкционирована свыше, и тут уж некоторым захотелось не столько выразить своё отношение к рассказу, сколько заявить о своей лояльности к верховной власти.
Можно себе представить, как удивлён и раздосадован был Александр Исаевич после прочтения подобных «писем поддержки»! Писал рассказ «для пользы дела», а получилось – про «это дело»… «Моя несчастная слава начала втягивать меня в придворно-партийный круг, – вспоминал А.И. Солженицын. – Это уже порочило мою биографию».
Рязанцы, прочитавшие «Для пользы дела», несомненно, узнали в персонажах рассказа реальных прототипов.
Покатилось «Красное колесо…»
В Солотче в голове писателя зрели замыслы «Красного колеса». В этих заповедных местах Солженицын работал на природе. За столиком под вековыми дубами ему писалось спокойно и плодотворно. Он писал «непомерно много сразу», а на прогулках «прокручивал» в голове замыслы новых произведений.
Летом Солженицын вместе с женой совершил несколько велосипедных поездок по окрестностям Рязани, а затем вновь отправился в Солотчу. Поселился в отдельном домике гостиничного комплекса и засел за «Раковый корпус». Одновременно продолжал дорабатывать «Шарашку» (окончательный вариант названия – «В круге первом»).
Спустя некоторое время писатель перебрался жить из Солотчи в Давыдово – деревню, по существу, слившуюся с курортным посёлком. «Здесь я нашла ему «вторую Матрёну», как мы шутя называли хозяйку дома Агафью Ивановну Фоломкину, – вспоминала Н.А. Решетовская, имея в виду героиню рассказа Солженицына «Матрёнин двор». – У неё он прожил зиму 1965 года, заканчивал «Архипелаг ГУЛАГ»… На маленьком календаре у него было записано: «Февраль-март – лучшее время года»…»
Действительно, той зимой писателю в новом «укрывище» жилось благостно и вольготно. Перед обедом он обычно катался в лесу на лыжах, потом отдыхал и снова – за рабочий стол.
Изба Фоломкиной состояла из двух половин. В меньшей половине ютилась хозяйка, а в просторной комнате с тремя окнами, которую Агафья обычно сдавала на лето дачникам, жил и работал Солженицын.
В доме «второй Матрёны» писатель трудился над «Архипелагом ГУЛАГ» и начал осуществлять свою давнишнюю мечту – готовить материалы для «Р-17» – «повествования в отмеренных сроках». Не покладая рук Солженицын работал над «Августом четырнадцатого» – первым и, пожалуй, лучшим романом эпопеи «Красное колесо». Писатель, по его собственным словам, «обложился портретами самсоновских генералов и дерзал главную книгу своей жизни». Действительно, «первый узел» эпопеи ему удался, – видимо, творческому подъёму в значительной мере способствовал благотворный солотчинский воздух…
В дальнейшем Александр Исаевич не раз приезжал в Солотчу и Давыдово – в этих заповедных мещёрских местах, где шумят над головой сосны-великаны, к нему приходило творческое озарение.
Новый 1968 год писатель встретил в Давыдове, где продолжал работу над шестой частью «Архипелага…». В последующие месяцы Александр Исаевич завершил третью редакцию эпопеи.
Однако «тихое житьё» в Рязани закончилось для Солженицына драматически.
Интерес властей к его личности и творчеству пошёл на убыль. Публикация новых произведений откладывалась «до высочайшего разрешения».
«В середине февраля <1969 года > Александр Исаевич перебрался из Давыдова домой в Рязань, – вспоминала Н.А. Решетовская. – В Рязани он побывал в Рязанском отделении писателей. Секретарь отделения Э.И. Сафонов поделился с ним, что был недавно в Союзе писателей РСФСР. Там у него спрашивали, ответил ли Солженицын на статью в «Литературной газете», определил ли свою позицию… Эрнст Иванович и в Москве, и в Рязанском обкоме показывал письмо Александра Исаевича, адресованное ему, где Солженицын предлагает прочесть рязанским писателям отдельные главы из своего «Ракового корпуса». Сафонову было сказано: «Воздержитесь!»…»
Вскоре произведения Солженицына, публикация которых «затормозилась» в официальных издательствах и журналах, появились в самиздате, а затем и за рубежом, о них заговорили западные «голоса». Над писателем начали сгущаться тучи.
4 ноября 1969 года состоялось собрание Рязанской писательской организации с повесткой дня «О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей», на котором присутствовали «высокие лица» из правления Союза писателей РСФСР и Рязанского обкома КПСС. Под давлением партийных чиновников автор «Одного дня Ивана Денисовича» был исключён из Союза писателей.
В письме А.Т. Твардовскому, который, кстати говоря, в 1963 году приезжал в Рязань к Солженицыну для чтения рукописи романа «В круге первом», Александр Исаевич бодро сообщал: «От исключения я нисколько не уныл, чехвостил их очень бодро, что Вы можете видеть из прилагаемого протокола. Да, кажется, они начинают давать задний ход».
Однако «заднего хода» не последовало: секретариат Союза писателей РСФСР решение об исключении Солженицына утвердил, и обиженный автор «Одного дня Ивана Денисовича» переехал на жительство в Москву. В 1970 году А.И. Солженицыну была присуждена Нобелевская премия в области литературы, а 13 февраля 1974 года писатель был выдворен из СССР…
Возвращение изгнанника
С началом так называемой «перестройки» и всяческих реформ отношение властей предержащих к Солженицыну изменилось, и Александр Исаевич стал постепенно прибиваться к родным берегам. Сначала в России был снят запрет с публикации произведений Нобелевского лауреата. Писатель вернулся на Родину сначала своими книгами, а потом уже и сам стал готовиться к возвращению.
В Рязани вспомнили, что Александр Исаевич Солженицын начинал здесь свой творческий путь, и присвоили писателю звание почётного гражданина города. На фасаде школы № 2 (ныне – ордена «Знак Почёта» гимназия № 2), в которой Солженицын работал учителем, была установлена мемориальная доска. В рязанских газетах появились статьи о Солженицыне, воспоминания его коллег по работе в школе, иные материалы.
В Рязанском государственном университете имени С.А. Есенина открылся научно-просветительский центр по изучению наследия А.И Солженицына; здесь стали проводиться научно-практические конференции и другие мероприятия, посвящённые творчеству писателя.
В 1992 году в Рязани побывали сыновья Александра Исаевича Ермолай и Степан; жители города, встречавшиеся с гостями, выразили надежду, что «вермонтский затворник» выберет местом своего постоянного жительства Рязань.
Возвратившись на Родину, Солженицын с Дальнего Востока проехал через всю страну и осенью 1994 года навестил Рязань. 8 октября 1994 года в переполненном конференц-зале литфака педагогического университета (бывшем Доме политпросвещения) состоялась встреча писателя с рязанцами, на которой шёл разговор не только о минувших днях, но и о будущем страны.
В Рязани Нобелевский лауреат провёл несколько памятных дней. Совершил прогулку по городу, осмотрел Рязанский кремль, побывал у памятника Сергею Есенину и у могилы Якова Полонского, посетил школу № 2, съездил в Солотчу и Иоанно-Богослоский монастырь. Не забыл навестить и дом на улице Урицкого (в бывшем Касимовском переулке), где прошли памятные для писателя годы.
Ныне на фасаде дома можно увидеть мемориальную доску, свидетельствующую о том, что здесь жил Нобелевский лауреат Александр Исаевич Солженицын, а во дворе сохранилась яблоня, под которой был его «рабочий кабинет»…
В 2003 году в одном из помещений Рязанского колледжа электроники стараниями рязанского литератора Владимира Крылова и московского журналиста Николая Ледовских был открыт музей рассказа А.И. Солженицына «Для пользы дела», а на фасаде здания появилась соответствующая мемориальная доска.
В экспозиции музея размещены редкие документы, фотографии, личные вещи писателя, предоставленные Натальей Алексеевной Решетовской. Первая жена и верная сподвижница Солженицына в его литературных делах скончалась в том же году и была похоронена в Рязани, на Скорбященском кладбище, рядом с могилой своей матери. «Если муж не хочет, чтобы я жила с ним, – буду жить с его душой, со своими воспоминаниями, а значит, всё равно – с ним!» – писала эта мужественная женщина, способная к самопожертвованию ради любимого человека. Похоже, и в ином мире она осталась со своим Саней…
Не забыли о Солженицыне и в Солотче, где в феврале 2015 года в гостиничном комплексе «Боровница» открылась комната-музей писателя, созданная тоже на основе собрания Н.А. Решетовской.
Но это уже факты из иной эпохи…
P.S. В «Литературной России» № 14 от 13–19 апреля с.г. допущена неточность. В статье «Что таят архивы о Солженицыне» было сделано предположение, что при исключении А.И. Солженицына из Союза писателей СССР на собрании Рязанской писательской организации 4 ноября 1969 года против исключения проголосовал поэт Евгений Маркин; на самом деле против был один голос – самого исключаемого. Достоянием редакции стало постановление собрания Рязанской писательской организации «О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей», в котором, в частности, говорится:
«За антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам Союза писателей СССР, за грубое нарушение основных положений Устава СП СССР исключить литератора Солженицына из членов Союза писателей СССР.
Просить секретариат Союза писателей РСФСР утвердить это решение. <…>
Принято – пятью голосами.
Против – один (Солженицын).
Председатель собрания С. Баранов (подпись)
Секретарь собрания Н. Родин (подпись).
4 ноября 1969 г.».
Мне кажется, что фотография яблони, под которой мэтр написал свою повесть, это уже перебор. Дерево не похоже на яблоню. Не исключено ли, что в будущем будет найдена возможность для такой, например, надписи: “Планета Земля, на которой жил и творил Лауреат Нобелевской премии. автор (перечень произведений…) . Имя и Фамилия. Портрет. ?