Шаляпин и наследник престола
Читая мемуары оперного корифея…
Рубрика в газете: Очерк, № 2024 / 25, 05.07.2024, автор: Евгений ЧУРИКОВ (г. Уральск, Казахстан)
Ночь тревог и неопределённости
Летом 1891 года в Уральск (когда-то – Яицкий городок), стоящий в глубине ковыльно-полынных степей на реке Урал, судьба забросила великого Шаляпина. Впрочем, тогда он ещё не имел широкой, шагнувшей далеко за пределы родного Отечества известности, не был увенчан всякими престижными званиями-наградами. Это был молодой человек, восемнадцати лет, по-провинциальному стеснительный, робкий, до того неуверенно, до дрожи в коленях, державшийся перед публикой на сцене, что нередко, спев, он со страхом думал о том, что теперь-то его, никчёмного, попрут из творческого коллектива, что настоящим артистом ему никогда не стать…
В то лето юный Шаляпин гастролировал по разным городам Российской империи в составе малороссийской бродячей труппы хористов. Именно так, хористами, они часто себя называли.
Вряд ли он когда-нибудь почтил бы своим вниманием наш город, находившийся вдали от административно-культурных и промышленных центров страны, если бы не наказной атаман Николай Шипов, точнее сказать, не события, которые тогда разворачивались на берегах седого Урала. Полным ходом велась подготовка к крупному юбилею – трёхсотлетию Уральского казачьего войска, и атаман направил малороссийцам приглашение выступить перед участниками и гостями праздника.
Бузулук был последним в череде городов, откуда труппа должна была отправиться в пределы казачьего края. Однако в запасе оставалось немного свободного времени, и по пути решили заехать сначала в Оренбург.
И вот, с молитвами и широко осеняя себя крестным знамением, труппа двинулась на телегах в неведомую даль. Со стороны шумная и пёстрая толпа гастролирующих певцов чем-то напоминала кочующий цыганский табор.
Июль. Жара, сушь. Когда совсем приходилось невмоготу, делали продолжительные привалы где-нибудь в рощице на берегу степного водоёма или в балке, по дну которой неторопливо тёк прохладный ручей в зелёном окаймлении. А с наступлением поздних мягких сумерек – снова в путь по утомительно-нескончаемой пыльной дорожной ленте.
Постоянно сильно донимала жажда, и некоторое облегчение наступило, когда по обеим сторонам дороги потянулись бахчи с дозревающими арбузами и дынями. Они предстали утомлённому взору путников в таком изобилии, что те решили: грех просто не воспользоваться тем, что, казалось бы, было ниспослано свыше. Кто-то не выдерживал и, отыскав самый зрелый, как ему казалось, арбуз, прямо на месте разбивал его и жадно поедал розовато-красную мякоть.
Однажды с Фёдором и его товарищами произошло в пути такое, что оставило в душе впечатлительного юноши глубокий, неизгладимый след, и даже потом, четверть века спустя, когда увидят свет его воспоминания «Страницы из моей жизни», он довольно обстоятельно и подробно расскажет об этом странном эпизоде в глухой незнакомой степи где-то на стыке Европы и Азии.
Ночью с гиканьем и воинственными криками их вдруг настигли какие-то всадники. Незнакомцев было много, по крайней мере не меньше, чем людей в труппе. А главное – все они хорошо вооружены, настроены по-боевому и, кажется, имели настрой при первом же подходящем случае пустить в ход своё оружие. Впрочем, вскоре так и случилось.
Они взяли в кольцо обоз. Как по команде начали палить из ружей, всё смешалось в темноте: беснующиеся силуэты лошадей, вспыхивающие огоньки выстрелов… Первой мыслью было у всех: разбойники, грабители! Как пишет легендарный мемуарист, он никогда не относил себя к робкому десятку, но тут не на шутку струхнул, пал духом: «Пропала моя жизнь!».
Как только произошло нападение, старший труппы – управляющий – не растерялся, зычно, во всю мощь лёгких, скомандовал:
– Берите оружие! Вооружайтесь! – И потом: – Надо продержаться до рассвета!
Легко сказать, вооружайтесь! А чем, если в их распоряжении одно только бутафорское барахло: помятые, поломанные ружья, ржавые, давно иступившиеся сабли… Однако делать нечего, пришлось похватать то, что было, и укрыться за подводами, как будто они могли послужить надёжной защитой в этом неравном бою.
Особенно неистовствовал один молодой наездник. Почему молодой? Да его выдавал голос, по-детски звонкий, задиристо – лихой; он носился из стороны в сторону, то и дело взмахивая ружьём, и стрелял, стрелял…
Однако противная сторона как-то странно себя вела. Очень странно. Не делалось никаких попыток приблизиться к обозу, не выдвигалось требований и претензий. И ещё вот что обращало на себя внимание: до сей поры никто из труппы не получил даже лёгкого ранения или контузии, несмотря на не снижающийся накал противоборства, и это вносило ещё больше неопределённости и тревоги в души несчастных путников. Может, огонь лихоимцами вёлся просто в небо или стреляли холостыми патронами?
«Так мы вооружёнными и простояли до утра всем обозом, – пишет в своей книге Ф.И. Шаляпин. – А когда рассвело, выбрали парламентёров и послали их к врагу с белыми платками в руках. Всадники, завидя это, собрались в кучу. Некоторые из них спешились и вступили с нашими послами в крикливую беседу. Мы издали слышали крики, недоумевая: в чём же дело? Утро такое хорошее, ясное; восходит солнце, в поле тихий праздник, всё вокруг так ласково и мирно, а мы собираемся воевать. Точно сон, нелепый и неприятный. Хочется протереть глаза…»
И вот парламентёры, возбуждённые, уставшие после тревожной бессонной ночи, – время их отсутствия показалось вечностью – вернулись с вестью, которая всех обрадовала и в то же время озадачила. Казаки предъявили своим пленникам требование: с каждой головы по двугривенному за то, что крали дыни и арбузы с бахчей. Всего-то, из-за этого весь сыр-бор? Тут же, что называется, не сходя с места, собрали необходимую сумму и отдали её в компенсацию ущерба.
Кольцо длительного заточения, наконец-то, разомкнулось.
Произошедшее ночью на полпути между Оренбургом и Уральском особенно сильно испугало слабую половину труппы, женщин, которые впали в панику, до исступления визжали, кричали, и у одной из артисток даже начались преждевременно родовые схватки. Её подруги, отогнав подальше мужчин, забегали, засуетились возле роженицы…
Завершая свой рассказ о дорожных злоключениях в глубине уральских степей, Ф.И. Шаляпин пишет далее в своей книге:
«Всю дорогу до Оренбурга казаки относились к нам более чем недружелюбно. Мне казалось, что мы путешествуем по неприятельской стране накануне объявления ею войны России».
Когда я читаю и перечитываю историю ночного неожиданного «знакомства» Шаляпина с казаками-обидчиками – в книге именно на этом делается акцент, автор неоднократно незнакомцев именует казаками – во мне рождается сложное чувство, даже некий внутренний протест. Так и хочется мне, всю жизнь прожившему в этих местах и имеющему по материнской линии казачьи корни, воскликнуть: «Да где же вы, незабвенный Фёдор Иванович, «нашли» таких казаков? Неужели за долгие десятилетия до появления вашего печатного труда мнение ваше о произошедшем тогда летней ночью не претерпело никаких изменений, и даже ни разу не шевельнулся червь сомнения?» Душа просто отказывается принять своих предков такими, какими они предстают перед читателями со страниц не раз переиздававшегося произведения.
Бахчи, надо пояснить, никогда не играли особо важной роли в жизни местного населения. Больше заниматься приходилось скотоводством. А ещё испокон веков здесь вели рыбный промысел. Урал щедро снабжал казачество севрюгой, белугой и другими ценными породами рыб. Недаром крупнейшую водную артерию края, широкой серебристой полосой прорезавшую войсковые земли с севера на юг, казаки с почтением и любовью издавна величали Уралом-батюшкой. Это был их главный кормилец.
Что касается тех же бахчевых плантаций… Их владельцы в особо урожайные годы, да и не только, всегда щедро делились арбузами и дынями с остальным миром. Спелые плоды выставлялись по обочинам дорог – на радость утомленным путникам, как славное угощение…
Долго «арбузный» инцидент для меня оставался загадкой, на него я не находил ответов. И на самом деле, не единожды с волнением думал я, возвращаясь к написанному более века назад: что если бы тогда обстоятельства приняли несколько другой оборот, ещё бы чуть-чуть и ведь мы все могли бы потерять Его…
Здесь следует рассказать вот о чём.
В торжествах, посвящённых 300-летию служения государству Уральского казачьего войска, должен был принять участие и цесаревич – наследник престола – Николай Романов. Малороссияне знали об этом, и один из своих спектаклей им предстояло представить вниманию Николая Александровича и сопровождающих его лиц.
Визит в Уральск – это часть так называемого Восточного путешествия будущего императора, совершавшегося в ознакомительных целях. В ходе его он посетил, в частности, такие страны, как Египет, Индия, Китай, Сингапур, Япония. В последней, в городе Оцу, сын Александра III подвергся нападению с целью убийства, совершенному местным полицейским, человеком с нездоровой психикой. И к тому времени, как принимать у себя наследника престола, в Уральске уже были хорошо наслышаны об этом печальном происшествии.
Недавно я узнал, что дочь атамана Шипова, Дарья Давыдова, оставила после себя воспоминания, в которых уделила достаточно пристальное внимание тем особо памятным ей дням середины лета 1891 года. Она писала, что отец предпринял чрезвычайные меры и всё ради одного: цесаревич должен был чувствовать себя в полной безопасности на землях Уральского казачьего войска. Все дороги, ведшие к городу, были взяты под жёсткий и неусыпный контроль…
В общем, казачки несколько переусердствовали, выполняя поручение своего атамана, перегнули палку. И, конечно, форс-мажорный «приём», оказанный ими будущей мировой знаменитости, не мог, увы, не сказаться в целом на впечатлениях от пребывания в столице уральского-яицкого – казачества.
«… скучный… наскоро построенный город»
Уральск, несмотря на то, что был повсюду расцвечен флагами и гирляндами по случаю праздника, поразил молодого человека обилием грязи и отсутствием зелени. Бородатые обыватели – казаки-староверы, хотя и имели праздничный настрой, но выглядели как-то уж чересчур степенно и скучновато.
В унылое состояние привёл его и театр, красное кирпичное здание посередине городской площади. Стоило переступить порог – и в нос ударил отвратительный запах дохлых крыс, стояла духота, как в бане. И всё же приезжим артистам пришлось в «этом склепе для усопших крыс» сыграть свой первый спектакль перед местной публикой. На следующий день, когда стало известно о прибытии цесаревича, всей труппой двинулись в сторону дачи атамана, привлекая изумлённые взгляды прохожих. Дача располагалась на берегу Чагана – крупного притока Урала, где на просторном дворе, прямо под открытым небом, их уже ждала сцена. Здесь же, неподалёку, колеблемое лёгким ветерком, возвышалось белое полотняное сооружение, в котором рядами сидели великолепно одетые мужчины и дамы. Весь Войсковой сад утопал в огнях иллюминации.
Странно и даже как-то дико было видеть такое великолепие, вспоминает Шаляпин, в том скучном, как бы наскоро построенном городе. Две маленькие девочки с распущенными волосами поднесли наследнику цветы; в это же время какой-то толстый человек, затянутый в казачий кафтан, навзрыд и безутешно, как малое дитя, рыдал…
По скупым мемуарным записям в части того, что происходило в тот вечер на загородной атаманской даче, мы узнаем, что выступление труппы продолжалось около трёх часов. Фёдор уже тогда был неплохим запевалой и, сопровождаемый «небольшим, но чудесным хором, где каждый пел с великой любовью, пониманием» с увлечением выводил «Куковала та сыва зозуля», «Ой у лузи» и другие славные, полюбившиеся ему песни южан.
Наследник с большим интересом внимал тому, что происходило на летней сцене, и часто по-юношески, до хохота, смеялся. В благодарность каждый получил царский подарок – по два целковых на брата, а антрепренер был удостоен перстня с красными и зелёными каменьями.
Остановились в большом помещении, похожем на казарму, внизу – шумный трактир. Дом этот располагался всего в нескольких минутах ходьбы от театра, в котором гастролёры дали свой первый спектакль. Окна номера выходили на людную базарную площадь, и как-то одному молодому хористу в голову пришла мысль:
– А что, братья, давайте устроим веселье и мы! Сложимся, купим водки, колбасы, хлеба, пряников, позовём к себе с базара казачек-торговок! А-а?
Предложение всем пришлось по душе, с задором ударили друг друга по рукам.
«Базарные торговки, – пишет Фёдор Иванович, – нимало не удивились, когда мы предложили им посетить нас. Вечером мы пели, плясали и, наконец, пир наш превратился в нечто подобное римским оргиям. Утром, проснувшись где-то в углу и видя всюду распростёртых товарищей, торговок, я почувствовал себя не очень хорошо. И, как всегда при всех случаях прегрешений моих, с грустью, со стыдом подумал: «А что если бы Таня Репникова узнала, как я живу, увидала бы эту картину?»
Тут следует пояснить, что Татьяна Репникова – это артистка труппы известного в то время антрепренёра Семёнова-Самарского. Ранее юный Шаляпин вместе с ней играл на одних и тех же сценах. В творческом отношении он был невысокого мнения о ней, считая «второстепенной артисткой оперетки». Однако был сильно влюблён в неё как женщину, молодую, красивую, состоявшую уже в замужестве. Влюблён тайно, безответно, боясь даже хоть каким-то образом выказать свои нежные чувства к ней.
Читаешь – и вновь казаки, вернее казачки?! Что же получается: поманили пальцем приезжие торговок, смело отнесённых ими к казачьему роду-племени, и те, всё бросив, позабыв обо всём, кинулись в объятия незнакомых мужчин… Такое поведение не было характерным для уральских казачек той далёкой эпохи. Категорически не согласен с изложением «гостиничного» эпизода в книге Геннадий Мухин, директор общественного культурно-просветительского фонда «Старый Уральскъ», краевед. В казачьих семьях, говорит он, всегда царил крепкий патриархальный уклад жизни, с почитанием старших. Казаки связывали себя брачными узами в основном по воле родителей, с их благословения. В избранники или в избранницы себе выбирали людей из своего же сословия. Придерживаясь старой веры, они предпочитали жить своей общиной, а инородцев, приезжих, коих и до революции было достаточно много, презрительно называли музланами (мужланами). Такая «косность» у казаков, глубокая приверженность традициям и обычаям долго сохранялись в наших местах даже после установления Советской власти.
Более ста тридцати лет минуло с той поры, как волею судеб у нас на берегах Урала оказалась будущая оперная знаменитость. Молодая безвестная, неуверенная в своих силах. Трудно найти у нас человека, который не знал бы об этом примечательном факте в истории города, не гордился этим. К сожалению, многое из того, что так или иначе было связано с пребыванием у нас Шаляпина, безвозвратно утеряно.
Нет теперь атаманской дачи, тенистые аллеи которой с сиреневыми зарослями слышали его чудный голос. Сильное наводнение, случившееся в годы Великой Отечественной войны, в сорок втором, разрушило этот замечательный памятник деревянного зодчества. Своим внешним видом сооружение напоминало дворец из восточной сказки.
Триумфальная арка на Туркестанской площади… Она была возведена на средства состоятельных граждан специально к приезду в Уральск цесаревича-наследника. К сожалению, теперь представление о красоте и изяществе арки мы можем получать лишь по старым фотографиям. Вскоре после революции она была безжалостно порушена новыми властями.
Давно нет и театра, которому гость нашего города дал негативно-хлесткую оценку. В настоящее время на этом месте стоит величественный памятник Абаю Кунанбаеву, выдающемуся поэту, философу и основоположнику казахской письменной литературы.
Уцелел лишь бывший купеческий особняк, на пять дней давший приют украинской музыкальной труппе. Он, как человек, еще в строю, служит: на втором этаже, правда, вместо гостиничных номеров теперь квартиры, жилые, заселённые, первый же этаж поделён между бизнесом – тут магазины и кафе, аптека и парикмахерская… Массивная мраморная плита на стене напоминает, кто в далеком 1891-ом побывал здесь, а рядом, повыше, металлическая с лаконичной надписью: «Памятник истории и культуры XIX века. Охраняется государством».
Дом Г-образной формы словно и сам сознает свою значимость. Я живу поблизости, часто прохожу мимо и удивляюсь крепости толстенных кирпичных стен и фундамента. Ну, думаю, старина, ты простоял полтора века, не поддавшись разрушительному влиянию времени, и вполне протянешь столько же. А когда перейдёшь на противоположную сторону улицы, то увидишь ещё старые квадратные дымоходы, хотя здание уже давно обеспечивается теплом централизованно…
Если бы Фёдор Иванович воскрес и взглянул в окно того самого помещения, напомнившего ему казарму, то пришёл бы в немалое изумление: он ничего не увидел бы из прежнего, знакомого. Вместо базарной площади с запахом сена, конского навоза, пота и массы других запахов, присущих таким местам в провинциальных городках второй половины XIX века, теперь – центральный городской рынок с различными торговыми павильонами. Но представим на мгновение, что площадь дошла до нас в прежнем своем виде, вряд ли Шаляпин смог её рассмотреть из-за многоэтажных строений, возведённых по соседству в более поздние времена. Но даже не будь их, этих строений, то и тогда площадь не открылась бы взору гения. Его взгляд непременно уперся бы в сплошной зелёный полог деревьев, чьи густые и могучие кроны, как ни подойди, вечно беспокойно шумят в небесной синеве.
«Шаляпинский» дом, как и прежде, находится в одном из самых многолюдных мест областного центра. В его исторической и административно-культурной части. Это и хорошо и в то же время плохо. Хорошо то, что он у всех на виду, им интересуются, его фотографируют как редкую достопримечательность. А плохо, что всё это так или иначе оборачивается против него. Земля-то под ним дорогая! Уже делались попытки со стороны разного рода нечистых на руку дельцов вывести здание из охранного статуса, объявить его аварийным, снести, а на его месте построить какой-нибудь крупный коммерческий объект. Дело даже дошло до длительных судебных разбирательств, в которые были вовлечены местные власти, краеведы и жильцы дома. Отстояли. Пока, надолго ли?
Особняк ценен не только тем, что связан с именем Шаляпина, он – сохранившаяся частица архитектурно-исторического облика города, каким он был сто-двести лет назад.
К нам ежегодно отовсюду приезжают немало туристов, и порой они, искренне возмущаясь, выговаривают экскурсоводам:
– О-о боже, ну что вы нас постоянно водите по новостройкам! Этого добра и у нас хватает! Ваш город старинный, в нём много такого, чего нет в других городах Казахстана. Ради этого мы сюда и приезжаем!
В своём произведении Ф.И. Шаляпин в негативно-пренебрежительных тонах обрисовал и Уральск, и казаков. Написал – как пригвоздил. Как вынес приговор, суровый, безжалостный, даже много лет спустя, и никто до сих пор, уже второе столетие, его не «обжаловал». И всё же рискну сказать, без таких как Уральск городов и городков, повстречавшихся на его суровом жизненном пути, не было бы Шаляпина, того Шаляпина, которого сегодня мы все знаем. Он в них проходил становление как великий художник, отсюда он начинал нелёгкое восхождение к вершинам мирового оперного искусства. Когда его «Страницы из моей жизни» увидели свет – кстати, неоднозначно встреченные в обществе и критикой – он, обращаясь к своим современникам в комментариях к ним, сделал такое признание. Им двигало желание рассказать всем в трудное время угнетения и тяжких сомнений в силах своих, что он, всплывший с грязного дна жизни на поверхность её, оказал делу пропаганды русского искусства такие услуги, которые невозможно отрицать.
Благодарю за содействие в подготовке материала замечательного мастера своего дела, фотожурналиста Ярослава Семёновича Кулика.
Имхо, автор спутал мемуариста с пиарщиком. Уж очень-преочень автору хочется, чтобы в воспоминаниях Шаляпина всё было красиво и благопристойно. Как на рекламной картинке. Чтобы и театр в воспоминаниях духами пахнул, и казаки чтобы телегу арбузов Шаляпину с поклоном вручили… Да нет уж, не надо дешёвую парфюмерию читателю на голову лить. Если уж захотели казаки наказать воришек за кражу арбузов, так пусть наказывают. И наказали, кстати, о чём Шаляпин честно и пишет. Пусть скажет спасибо, что публично нагаек не всыпали… Умаляет ли это казаков? Ни в коем разе! Напротив, говорит о справедливости: не тобой посажено – не тобой и съедено будет. И где унижение? Что было, то в мемуарах и есть.