Соседский альбом

№ 2025 / 47, 28.11.2025, автор: Роман СПЕКТОР

Николай Пропирный. Незабытые Ваганьковского некрополя. – М.: Академический проект, 2025

---

 

Новая книга московского писателя и журналиста Николая Пропирного «Незабытые Ваганьковского некрополя» снабжена главами «Вступление» и «Вместо послесловия», в которых, казалось бы, изложены мотивы и задачи, оправдывающие основное содержание. Но, пройдя вместе с автором по аллеям знаменитого кладбища, ловишь себя на мысли, что есть в предложенном формате некая загадка, побуждающая самому побывать там и так же пристально присмотреться к надгробиям и эпитафиям.

 

Киноартист Сергей Столяров, считавшийся после фильма «Цирк» идеалом советского человека, и кузнец-латинист дядька Степан из «Формулы любви» – Николай Скоробогатов; возлюбленная адмирала Колчака Анна Тимирёва и «валькирия революции» Лариса Рейснер; белый офицер Василий Янчевецкий, ставший заслуженным советским писателем под псевдонимом «Ян», и бывший китобой Андрей Некрасов, придумавший нового Мюнхгаузена – капитана Врунгеля; «иллюстратор школьной хрестоматии» Дементий Шмаринов и мультипликатор Борис Дежкин, создатель рисованной спортивной команды «Метеор»; гонявшая на мотоцикле правнучка российского императора Наталья Андросова и сын генсека КПСС Юрий Брежнев, которого надеялась завербовать британская разведка; царский генерал Михаил Бонч-Бруевич, возглавивший оборону красного Петрограда, и «грузинский Чапаев» Василий Киквидзе, которого застрелили не то враги, не то свои же…

 

 

И всё-таки что это? Путеводитель по достопримечательности? Эдакий объёмный буклет, призванный заинтересовать читателя неизвестными ему историями, как бы отвечая на запрос «давай подробности»? Поначалу приходит в голову положительный ответ. И, вроде бы, бегло просмотрев книгу, нетрудно найти доказательства этой нехитрой догадке, но, вчитавшись, понимаешь, что всё обстоит не совсем так, а дочитав, приходишь к заключению: совсем не так.

Может быть, стоит рассматривать этот издательский проект, как возможное продолжение знаменитого советского дефицита – «Жизнь замечательных людей», тома которого сегодня не столь привлекательны для цифрового поколения, и замысел автора в том, чтобы облегчить, сделать доступнее для носителей клипового умозрения то, что ушло в культурно-историческое небытие. И эту сокращённую версию ЖЗЛ вполне можно «вычитать» из книжки. Фильтры культурно-исторического отбора и официальной пропаганды, популярности или славы неминуемо создают «прорехи» в коллективной памяти… увы. Тогда это что-то вроде добычи сланцевой нефти: она иссякает только по отношению к привычному способу её извлечения, но стоит этот способ модифицировать, и оказывается, что нефти ещё достаточно много. Так и с теми, кто остаётся в «недрах» истории. Их много. Всех, как и сам автор утверждает, даже не перечислить.

Да простит мне автор, что берусь «вменить» ему замысел, о котором он решил не распространяться или не осознавал его. Он модифицировал способ извлечения из культурного небытия, сделав это сугубо приватным занятием, регулярно прохаживаясь между памятниками – здесь неприменимы слова «надгробиями» или «могилами».

Что привлекательного находит в кладбище «всяк сюда входящий»? Если оставим в стороне вандала, возмещающего свои комплексы неполноценности, и задумаемся, почему, к примеру, Шекспир приводит на кладбище Гамлета, а Пушкин – Донну Анну? Литературные классики выбирают кладбище, чтобы оправдать размышления о самом глубоком, пристальном всматривании в самого себя. Рефлексия бренности жизни у Принца Датского и выражения чувств невосполнимой утраты в случае пушкинской героини. Попросту говоря, риторика вопроса «кто над морем не философствовал» применима и в этом случае: кто не философствовал на кладбище? Но в книге нет никакого философствования и глубоких эмоций. Вместе с тем, «необязательные прогулки» по кладбищу, как сам автор определил жанр свой книги – суть образец и приглашение к полезному умонастроению. Это модернизация античной практики перипатетиков. И не только…

Из простых условий, определяющих человеческую близость, – родства, соседства, сотрудничества, любви и т.д., я бы выделил соседство, на что в своём послесловии явно намекает автор книги. Это, пожалуй, самое безобидное из условий. «Есть в близости людей заветная черта», – утверждает поэт, «Родство – опасное соседство», – говорит народная мудрость. Родство может стать убийственным. Мировая история изначально полна такими примерами. Любовь может быть коварной, о чём свидетельствует мировая литература. Соседство, конечно же, тоже не без греха. Но, но и но… В условиях добропорядочного соседства возможны и сотрудничество, и любовь, и родство.

Заглавие книги подразумевает вопрос: «Незабытые кем?». Книга даёт ответ: незабытые, прежде всего, самим автором, и красноречиво говорит о его причастности не просто к месту и социокультурному вкладу «героев» книги, но к их жизни и судьбе, протёкших в одной эпохе, одной стране, одной истории, – то есть рядышком с автором – по соседству. Его не занимают вопросы заслуженно или нет персонажи его книги выпали из официально-исторического дискурса, для него важно, что его личное существование с ними интимно связано. Они незабытые именно для него самого. Нет смысла говорить о литературных достоинствах текста, написанного профессиональным и успешным писателем. Можно только заметить, что о каждом персонаже говорится как о добром и старом знакомом.

Сопрягая сухие архивные сведения с собственной памятью, когда жизнь усопших вновь становится со-временной (изоморфной и внятной современнику), автору удаётся в хорошем смысле приватизировать культурную историю. Его соседский альбом, основное содержание книги, пополняет его семейная хроника. Заполняя лакуны большой истории, данной нам в учебниках или в пропаганде, автор превращает эту неумолимую сеть в прочную ткань собственной биографии. Это удавшаяся попытка составить собственный мартиролог, которая имеет особую ценность, неотделимую от места и времени, где автору книги суждено быть. Книга фактически приглашает читателя последовать примеру автора и тем самым расширить не просто свой кругозор, но углубить персональную самость. Книга Николая Пропирного – это опыт лирического освоения истории, устанавливающий рамки идентичности автора.