«Суровый» реалист в роли сказочника

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2025 / 11, 20.03.2025, автор: Руслан СЕМЯШКИН (г. Симферополь)

О народном писателе Азербайджанской ССР, Герое Социалистического Труда Сулеймане Рагимове в нашей стране известно немногое. Его произведения, переведённые на русский язык, и в советское время не были в числе наиболее известных и популярных среди русскоязычных читателей. И не потому, что не заслуживали внимания, а в силу определённых обстоятельств, иногда оказывающихся сильнее даже логических умозаключений. Но как бы там ни было, а Сулейман Рагимов, чей 125-летний юбилей со дня рождения приходится на 22 марта 2025 года, заслуживает того, чтобы хотя бы вкратце, что называется, пунктирно, вспомнить об этом национальном мастере, оставившем богатое наследие, в русских переводах, увы, практически невостребованное.

 

 

Уроженец глухого азербайджанского селения, сын бедняка, Рагимов подобно мальчику из повести «Мой отец Гусейн», которую в какой-то степени можно считать автобиографической, учился на медные деньги в пятиклассной русско-азербайджанской школе. Затем, после Октябрьской революции, в 1921 году он оканчивает шестимесячные педагогические курсы в Шуше и идёт в сельскую школу учить и учиться. В 1931 году, окончив педагогический факультет Азербайджанского университета, Рагимов становится директором педагогического техникума. С 1933 года он на руководящей партийной работе: избирается секретарём райкома партии и неоднократно членом ЦК Компартии Азербайджана, а также депутатом Верховного Совета республики. Начиная с 1940 года, он дважды избирался председателем Союза советских писателей Азербайджана и возглавлял республиканский Комитет культурно-просветительских учреждений. Собственно, педагогом, просветителем, наставником по-настоящему творческих личностей Рагимов оставался и все последующие годы, которые всецело были отданы писательскому труду.

Известный азербайджанский критик, литературовед, прозаик, доктор филологических наук Гулу Халилов, рассуждая о творчестве Рагимова на страницах журнала «Огонёк» (1975, № 10), отметил:

«В нашей республике давно утвердилось справедливое мнение, что в развитии современной азербайджанской прозы творчеству народного писателя Сулеймана Рагимова принадлежит такая же роль, какую играют в азербайджанской советской культуре и литературе музыка Узеира Гаджибекова, драматургия Джафара Джабарлы, поэзия Самеда Вургуна.

Умение создавать яркие, глубокие картины жизни и самобытные характеры, прекрасное чувство языка и народного духа, стремление донести до читателя всё лучшее и светлое из исторического прошлого, освещённого с позиции нашей современности, – таковы характерные черты, свойственные прозе Сулеймана Рагимова. В его талантливых произведениях с эпическим размахом получили художественное отражение важнейшие события общественно-политической и духовной жизни народа, его обычаи и традиции, героизм и мужество в борьбе и труде, постоянное стремление к созидательной работе, миру и интернациональной дружбе. Очень метко назвал Самед Вургун его книги «дальнобойной артиллерией нашей прозы»…

Творческая энергия Сулеймана Рагимова неиссякаема, словно в могучем кузнечном горне «куёт» он характеры героев своих книг, которые несут людям свет мысли, искры жизни, тепло души».

Сулейман Рагимов в советское время был известен в качестве автора таких крупных, многотомных и ярких романов, как «Шамо», «Сачлы», «В горах Ачбулага», «Памятник матери», а также десятков повестей, повестей-легенд, рассказов (в том числе рассказов о прошлом и рассказов для детей), забавных историй, сказок и притч. Причём своеобразие именно повестей-легенд, сказок и притч было очевидным. В них просматривался азербайджанский мотив и колорит, национальные корни, восточные поветрия, наполненные особой поэтикой, романтикой, лирическими отступлениями, связанными с любовью, верностью, честностью, благородством, предательством, жадностью, стяжательством, а также и другими добродетелями, пороками, всегда свойственными людям.

По своему писательскому почерку, по следованию народным традициям, по литературным пристрастиям, Рагимов наследовал опыт таких замечательных классиков азербайджанской прозы, как Мирза Фатали Ахундов (1812 – 1878) и Джалил Мамед-Кули-заде (1866 – 1934), которые, в свою очередь, прививали на почве азербайджанской литературы русскую классическую традицию Пушкина, Гоголя, Островского, Салтыкова-Щедрина. Особенно эта преемственная связь с реалистической азербайджанской и русской классикой просматривалась в рассказах Рагимова «Прошение о воде» и «Полотенце с петушками». Впрочем, если внимательно вчитываться и в другие его рассказы и повести, реалистическое начало искать в них не требуется. Оно очевидно, бесспорно и не поддаётся сомнению. Да и не стоит забывать, что Рагимов был сыном своего советского времени, посему писать ему, при всей несомненной индивидуальности его творчества, – следовало по определённым правилам, о которых, полагаю, в рамках данных заметок дополнительно распространятся нет надобности.

Сказочные небольшие повествования вроде бы были нехарактерны для большого писателя, автора исторического роман-эпопеи «Шамо» о герое Гражданской войны, первом большевике горного селения Шехли Шамо, произведения, наполненного пафосом национально-освободительной и революционной борьбы (для советского времени такая тематика имела одно из первостепенных значений), а также подымавшего, по мнению известного советского критика Зои Кедриной, проблему «национального самоопределения, которая для народных низов воплощена в дружбе народов (азербайджанцев, армян и русских, изображённых в совместной революционной борьбе), а для эксплуататоров связана с выполнением шовинистической программы буржуазного национализма, представленного сторонниками пантюркизма и панисламизма, с одной стороны (азербайджанские мусаватисты), и армянскими дашнаками – с другой».

 

 

Как же так получилось, что «суровый» реалист, с начала тридцатых годов работавший над тремя книгами своей эпопеи «Шамо», писавший романы на современные темы и темы недавнего прошлого, среди которых также выделялся большой роман из трёх книг «Сачлы» («Длиннокосая» (1933 – 1944), о событиях в Азербайджане периода коллективизации, первых крупных строек и укрепления Советской власти в горном крае), вдруг в конце шестидесятых годов выступит в роли сказочника и практически народного сказителя? Чем объяснить тот факт, что прозаик обратится к жанру легенды и станет писать о природе, о мире животных, а если и о человеке, то в связи с этим миром в особых взаимоотношениях с ним?

Во-первых, эти произведения Рагимов стал писать не вдруг, а начиная ещё с сороковых годов. Но главное всё же в том, что он всегда стремился глубже узнать жизнь (в этом отношении та же эпопея «Шамо» буквально изобилует наличием ярко выписанных картин из народной жизни предреволюционного периода) и разобраться в проблемах дня сегодняшнего посредством обращения к проблемам вечным, непреходящим.

Во-вторых, Рагимову был очень близок азербайджанский народный фольклор и юмор. На сей счёт высказывалась и упомянутая выше Кедрина, достаточно подробно изучавшая творческое своеобразие писателя:

«Творчеству Сулеймана Рагимова всегда были свойственны два стилевых потока: героико-романтический и остро-сатирический. Иногда они переплетались, и тогда возникало широкое эпическое полотно, эпопея народной жизни («Шамо»). Порой же они текли раздельно, образуя маленькие шедевры своего рода: героико-романтическое повествование «Айналы» (в русском переводе «Хаджар») или трагикомическое «Прощание о воде».

Сатирические мотивы в произведениях Рагимова занимали достаточно заметное место. И здесь, конечно, на первый план выходят его короткие забавные, но и в полной мере поучительные, глубокие истории со сказочно-аллегорическими персонажами. Читая их, однако, не покидает мысль, что Рагимов выносил своим отрицательным персонажам жёсткие приговоры. Так, например, героев «Рыцаря копейки» и «Блохи в шубе» он покарает одиночеством, за измены жене, а второго смертью, за интриги на работе. При этом, думается, такие малые произведения фельетонного жанра должны заканчиваться там, где «рыцарь копейки» разоблачён в своём накопительстве, а «блоха в шубе», всю свою энергию тративший на подсиживание начальника, впервые ощутил, что его заместитель занят тем же самым.

По большому счёту сатирические отступления присутствовали и во многих других произведениях писателя. Вообще же Рагимов являлся художником яркой кисти. Он неплохо передавал неповторимые пейзажи родной азербайджанской земли, величие гор, уникальность и красоту скалистых ущелий, стремительных потоков, цветущих долин и высокогорных пастбищ. И при сём пейзаж у него был живым и активным. Таков, к примеру, незабываемый вид Дели-Дага с крутыми высями скал, сокрушительной мощью внезапных ливней и гроз, контрастирующий с мягкой прелестью высокогорных пастбищ. Горы Дели-Дага, говорил читателю Рагимов, не только поле деятельности пастухов, но и символичное проявление богатырских характеров, добрых и ясных в дружбе и любви, неудержимых в гневе и отваге.

Но природа в повествованиях Рагимова, естественно, выступала только фоном. Писатель-реалист, он на первый план выдвигал человека, соплеменника, героя из настоящего и прошлого. И тут для писателя разворачивалось широкое поле деятельности. Собственно, Рагимова интересовал характер азербайджанца, вымышленного и жившего в реальной жизни. Причём его в этой связи интересовали и те естественные трансформации народной жизни, через которые его соплеменник прошёл, по крайней мере за последние лет пятьдесят-сто. И не просто прошёл, но и сохранил свою национальную идентичность, культуру, быт и традиции.

Рагимов, бесспорно, являлся большим знатоком азербайджанских легенд, сказок, басен и сказаний. И, что принципиально важно, писатель умел их блестяще трактовать на современный лад.

Фольклорные мотивы легко угадывались в повести «Матабан», написанной в 1962 году. Главный её герой – семидесятилетний Мамалик-хан, похоронив жену и выдав замуж единственную дочь Эрмаган, остаётся совершенно одиноким. Но не менее, чем одиночество, Мамалика угнетало то, что все земли и богатства, которыми он владеет, после его смерти должны достаться зятю Алаку, давнему его недругу. Потому-то старый хан всё ещё мечтает о сыне-наследнике. И мечта его неожиданно осуществляется. Полюбив бедную девушку, «красавицу из красавиц» Матабан, дочь одного из сподвижников Саттархана, погибшего за свободу народу, Мамалик пробуждает в ней ответное чувство. Матабан же вскоре рождает сына…

Старое народное сказание в интерпретации Рагимова приобретёт новое звучание. И при этом само данное повествование получится волнительным, да и Мамалик у писателя выглядит несколько необычным ханом. Он по-своему демократичен, искренен и прост. Всей душой хан любит и Матабан. Такой портрет главного героя вызывает к нему невольную симпатию. Симпатично выглядит и Матабан.

Дальнейшие события развёртываются, однако, трагически. На любящих людей ополчается страшный мир, в котором они живут, где нет, оказывается, места любви, счастью, человечности. Его звериные законы проявляются во всей своей неприкрытой наготе. Эрмаган, подученная Алаком, убивает новорождённого брата, до смерти избивает родного отца и прогоняет из дому Матабан. И это, конечно, уже не сказка. Совсем не легендарен и финал, где мы видим обездоленную и униженную, но гордую и сильную Матабан, истую дочь народа, сменившую палку, которой выбивала пыль из ковров богатых соседей, на ружьё. С ним она уходит на вершину горы Савалан, и становится бойцом за счастье народа:

«Она поклялась в тот час, – не во имя аллаха, а во имя свободы, не на Коране, а над могилой ребёнка, которому ханская дочь вонзила в темя иглу, дошедшую до самых глаз, – поклялась, что найдёт друзей и сподвижников отца и вместе с ними, до последней своей кровинки, будет драться за свободу, против того тёмного, мрачного, ужасного мира, в котором нет ничего святого, против мира, в который волею судьбы она была брошена и из которого ушла навсегда».

Так фольклорно-легендарные мотивы писатель переплавил в остро социальное повествование, так условные формы и приёмы органически сочетаются у него с конкретным и точным, психологически насыщенным изображением характеров и обстоятельств.

Как ни парадоксально, но то же самое и подчас в ещё большей степени было характерно для легенд Рагимова, в которых наряду с людьми действуют звери и птицы, деревья, озёра, цветы – одухотворённая и наделённая даром речи природа, та самая природа, описанию которой в своих прозаических произведениях он придавал важное значение. Но в этом, пожалуй, нет ничего удивительного, так как канва, по которой писатель вышивал свои причудливые узоры художественных условностей, в основе оставалась реалистичной.

Возьмём для рассмотрения повесть-легенду «Шукюран и Улдуз», увидевшую свет в 1968 году. Перед нами предстаёт поэтический рассказ о дружбе человека и коня, которые понимали друг друга с одного взгляда. Фактически же это рассказ о чутком материнском сердце, об отцовской любви и также о незримой, но постоянной борьбе между силами добра и зла. Это рассказ о трагической гибели Шукюрана от своего любимого коня, доведённого до отчаяния чёрным оводом.

Когда его друг и хозяин погибнет, Улдуз станет от горя чёрным. Он поднимется на вершину горы Зиярет, станет в гордой позе бунтаря и будет окликать, звать всемогущего аллаха спуститься, встать перед судом совести…

«Он ржал надрывно, напрягая все силы. Его голос, зовущий всевышнего на справедливый суд, заглушал всё вокруг. И вдруг Улдуз расправил крылья и поднялся ввысь. Он долетел до звёзд, окружённых непроницаемо чёрными завесами, и долго искал среди них аллаха. Но так и не нашёл. И тогда, не переставая ржать, он бросился в бездонную пропасть Зиярета…»

Так же красноречивы притчи «Сары Баба и Сарысачак», «Дуб и Чёрная колючка». Для последней, в частности, характерно особенно острое социальное звучание. Всем своим образным строем она учит нас быть бдительными, не позволять опутывать себя ложью, клеветой, постоянно помнить при сём, что какая-нибудь ничтожная степная колючка, приютившая под своими корнями гадюку, может таить в себе страшную опасность для окружающих.

Примечательна одна маленькая притча, написанная писателем в 1967 году. Она называется «Богатство, довольство и верность» и рассказывается в ней о том, как дедушка Пири-баба и его внук Гюльбала, жившие бедно, однажды повстречали богатство, довольство и верность. Кого же из этих существ взять с собой? Гульбала сразу же сделал выбор в пользу богатства и достатка. Но не таков был его дед Пири-баба, многое повидавший на своём веку:

«…Верность, внучек, всего на свете дороже. В самые тяжёлые дни, когда лишаешься богатства и когда от тебя отвернутся Довольство и Счастье, верный друг протянет тебе руку, не оставит в беде. Да, внучек, Гюльбала, верный друг никогда не допустит, чтобы повесил ты на шею суму и попрошайничал.

Верный друг последним куском хлеба поделится. Если ты голоден, даже самая маленькая крошка застрянет в горле у верного друга».

Ничего вроде бы примечательного в этой притче нет, но её поучительный смысл очевиден. И при сём он Рагимовым преподносился просто, без лишних пафосных вкраплений и каких-либо нравоучительных заключений, способных лишь отторгнуть от таких иносказательных произведений массового читателя. Простота, но не примитивизм, была свойственна прозе писателя, старавшегося о вещах глубоких и серьёзных рассуждать доходчиво, языком несложным и неброским, то есть таким, каков был доступен и понятен большинству его сограждан.

 

 

Легенды, притчи, сказания Рагимова ценны в первую очередь тем, что впитали в себя многовековой опыт и мудрость азербайджанского народа. Сюжетно они брали свои истоки в глубине веков, в древности, но, пронеся заключённое в них идейно-художественное содержание сквозь пласты времени, они смогли передать читателю двадцатого столетия богатство народной мудрости и прозорливости, утверждавшее и продолжающее утверждать идею духовно-эстетической преемственности поколений. В этом, без сомнения, жизненность и художественная сила этих небольших по объёму, но глубоких по содержанию рагимовских творений, к счастью, доступных и сегодня всем тем, кто интересуется культурой, фольклором, историей не только азербайджанского народа, но и других народов Востока, во многом духовно, ментально и культурно близких азербайджанцам.

Подчеркнём к тому же, что эти вещи были отмечены зрелым мастерством психологического анализа, которое было в полной мере присуще Рагимову, художнику вдумчивому, страстному, любившему сопоставлять факты и характеры, которые ему были интересны в движении, динамике, росте, в общем в той естественной среде и круговерти, без которых жизнь человеческая обходиться не может.

Примечательно и то, что все рагимовские легенды, притчи и сказки имели конкретный «адрес»: писатель указывал места, где происходило действие, исторические и географические приметы. Тут символ как бы подавал руку реальной действительности, а сама современная реальность начинала воочию соприкасаться с вымыслом, народным преданием, прошедшим через столетия и вновь, благодаря таланту писателя, о себе ненавязчиво заявившем.

Приобщаясь к творчеству Сулеймана Рагимова, вчитываясь в его произведения малых форм, воочию представляешь азербайджанские селения, горы, сады, луга, Каспийское море, улыбчивых, неунывающих, находчивых и весёлых людей. Не всегда, правда, они такими могли быть. Беды и горе приходили и к ним, в их небогатые селения и аулы. Но соплеменники писателя всё же не отчаивались, а продолжали жить, любить, рожать детей, трудиться и верить в будущее. Точно так, как верил в него и народный писатель Сулейман Рагимов, большой мастер национальной прозы, собиратель народного фольклора, его ценитель и пересказчик, человек добрых помыслов и потрясающего жизнелюбия, о котором в Азербайджане, как известно, испокон веков знают не понаслышке…