Татарский Жуковский, ахматовские «Сёстры» и майский фестиваль поэзии – на одних плечах

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2018 / 19, 25.05.2018, автор: Николай ВАСИЛЬЕВ

В Москве прошёл поэтический фестиваль «Myfest», организованный поэтом, переводчиком и культуртрегером Даной Курской. Впрочем, фестиваль вышел и за пределы столицы, зацепив 19 мая Санкт-Петербург и 26 мая – Урал, в родном для Даны Челябинске. Надо отметить, что с этого года фестиваль приобрёл, помимо междугороднего, ещё и международный охват участников. 

В Москве это были 5 дней, 4 разных поэтических площадки – и огромное количество поэтов: от 42 до 50 выступающих в день. Среди известных в столице и за её пределами поэтов выступали, к примеру, Ефим Бершин, Юрий Гуголев, Геннадий Каневский, Алина Витухновская, Данила Давыдов, Андрей Гришаев, Константин Рубинский, Лилия Газизова. Среди молодых, но выходящих, так скажем, на орбиту – Дмитрий Гаричев, Борис Кутенков, Григорий Горнов и масса других интересных имён. По мнению Даны Курской, три минуты на сцене – конечно, не сольное выступление, но вполне достаточно хорошему поэту для того, чтобы показать себя и быть замеченным. Что, в общем-то, правда: самобытность обычно чувствуется сразу. Впрочем, уровень и масштаб известности участников очень разнился. Это Дана объяснила так:

– Я не ставлю целью показать публике самые хорошие стихотворения за последний, скажем, год. Я хочу показать текущий литературный процесс, как он есть.

И дело это крайне хлопотное и нервное: поэты народ проблемный и гордый, их ещё надо утрясти друг с другом – кому с кем в какой день выступать. В предыдущих годах «Майфест», по словам Даны, оборачивался организационными кошмарами – в первую очередь, из-за того что списки участников в последний момент по чьей-нибудь прихоти рушились: приходилось выслушивать претензии, успокаивать, а иногда и урезонивать участников, заново договариваться и передоговариваться; в этом году всё было относительно ровно. А ещё – подыскать площадки (теперь появилась новая – «Дом Поэта» в Трёхпрудном переулке), позвать публику, организовать фуршет в конце каждого дня выступлений, на котором, собственно, и происходит то, что движет литпроцессом: завязываются знакомства, намечаются выступления и публикации. Для того, чтобы всё это произошло, организаторских сил и нервов требуется немало: с людьми вообще трудно, а с поэтами – тем более. Впрочем, Дана Курская и сама – поэт. Но о стихах её – чуть позже.

Национальные корни в человеке – вещь не первая и не последняя. А корни у Даны – татарские.

– Мой покойный папа по национальности – татарин. Как и вся его родня, с которой я общалась и продолжаю общаться. Интерес к татарскому языку и культуре пошёл от папы. А именно татарскую поэзию для меня открыла замечательный поэт Лилия Газизова, под руководством которой я и стала заниматься переводами. В основном я занимаюсь татарскими поэтами 50–60-х: Равиль Файзуллин, Ильсияр Иксанова. Также я перевожу сейчас другого Файзуллина – Романа Файзуллина (молодой поэт и прозаик, трагически погибший в апреле 2016 года). Рома писал в основном на русском, но есть у него несколько эссе и стихотворений на татарском языке, с которыми я работаю и которые скоро войдут в его посмертную книгу. Вообще, татарский язык очень самобытен, поэты называют его «язык солнца» из-за тягуче льющегося, медового, «солнечного» звучания. Татарская поэзия – поэзия рефренов. В переводе они иногда звучат простовато, но в оригинале – передают потрясающую мелодику языка. Татарская поэзия сейчас востребована российским читателем. В качестве примеров могу снова привести Лилию Газизову – а также татарского классика Габдуллу Тукая. Интерес к поэзии Тукая, мне кажется, будет возрастать, и только века через два его творчество будет как следует освоено. В первую очередь, конечно – жуткая и прекрасная поэма «Шурале», где чудовище убивает по ночам людей, щекоча их до смерти. Тукай – это, можно сказать, татарский Жуковский по своей мистической атмосфере и романтизму. Его я тоже потихоньку пытаюсь переводить, и это очень интересная, завораживающая поэзия.

Я, собственно, знаю героя этой статьи с 2005-го года, со времён Литинститута. При девичьей фамилии Галиева у Даны был довольно симпатичный имидж уральской девицы, умеющей пить водку, не пьянея, «вывозить за базар» и писать крутые стихи. В общем-то, всё это доступно ей и сейчас, но со временем стало очевидно, что сложность человека переросла этакий народный образ из 90-х. Однако, сочетание двух пройденных челябинских школ жизни – театральной и пацанско-дворовой – уже тогда закладывало непростой характер и далеко идущее будущее. Стихи она писала ещё в раннем детстве, про неё даже вышла передача на том самом ОРТ, которую я как-то раз смотрел в записи с видеомагнитофона. Девочка на кассете была очень милая и способная. Но хорошо, что не пошла по пути печально известной Ники Турбиной, а погрузилась во взрослую жизнь – с поправкой, конечно, на поэтическую бестолковую долю – и занялась совершенно взрослым творчеством. Как если бы хлебнувшая этой самой жизни девушка из фильмов юности – балабановского ли «Брата», бодровских «Сестёр» – обнаружила, что происходит откуда-то от Анны Ахматовой. И это при скорее уж цветаевской склонности, влечении к магической составляющей поэзии, к тому, что пугает, завораживает и воздействует на читателя исподволь.

Восемнадцать суток не ела и не пила воды.
Не ходила во храм, пряла по-иному пряжу.

Федеральный канал засигналил заставкой «Не ждите беды!»
И страна взволновалась – а что там по радио скажут.

В интернете скандал: папа Римский изрёк, что прощают не всех.
Трактовавший небесную твердь призывал к изменению фабул.
…И стояла на шатком балконе, упрямо таращась наверх.
В этот день был разбит объектив телескопа «Хаббл».

Вскоре замерли фабрики. Схлопнули свет маяки.
Банкоматы пищали в ночи: «Ожидайте расплаты!»
…Молча терла виски, когда люди схватили штыки
И толпой непрощённых направились вдруг к Арарату.

И идут к изголовью горы, и сдают никому города.
И за каждый шажок на телах проступает расправа.
…Тихо спустится вниз. Я спрошу: «А меня-то – куда?»
Но она всё молчит. Только крестит нас слева направо.

Зная, как туго живёт поэт, культуртрегер и директор ивент-агенства в столице – я кое-что слышу в этом стихотворении. Впрочем, это слышно и само по себе, безо всяких биографических подсказок. Сквозь чертовщину и жуть проступает… реальная тяжесть жизни, которую нужно как-то принять и с равной, ответной тяжестью на сердце простить. Простить жизнь и себя за то, что таковы, каковы есть, и оставить место надежде – без надежды, что это выстраданное место гарантирует хэппи-энд. Рок и свобода – схожи, потому что никому не обязаны. А если и обязаны – ну не может свобода, или рок, заплатить, скажем, за корпоратив, организованный потом и нервами, вовремя. Пока мероприятие состоится, пока деньги появятся, пока документы подпишутся, пока там бухгалтер, ушедший в отпуск (больничный), вылечится, уладит дрязги в какой-то своей личной жизни, непонятно зачем тебя касающейся – проспится с похмелья, доберётся до рабочего места и не забудет поставить свою бесценную закорючку на бумаге – зима пройдёт, долгая безденежная зима. И настанет, стало быть, немыслимая, безумная, как полагается весна.

«Она неплохая, в целом – как бы говорит Дана, но моими словами, про судьбу. – Не злодейка, не ведьма, хоть и пряжу прядёт наоборот, и душу тебе наизнанку выворачивает, и жизнь. И даже крестит тебя не по-людски, слева направо – не из дьявольского умысла какого, понимаешь – а потому, что всякий, кто нам послан и бережёт нас на неизбежный подвиг – стоит напротив. На-против, лицом к лицу. И его «слева направо», чёрт-те как – это твой крест Божий. …Такова, наверно, любовь».