У всех была своя Территория

Рубрика в газете: Чудаки живут на востоке, № 2021 / 18, 12.05.2021, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

Анатолий Сидоров приехал на Чукотку, в Певек, в 1953 году – сразу после окончания Иркутского института – на пять лет раньше Олега Куваева.
– Вообще-то, – признаётся он, – на меня был запрос с Акатуя. Я там проходил практику. На Акатуе уже добывали свинец и цинк. Однако комиссия сказала, что нас ждут в Дальстрое. В Магадане – тогдашней столице Дальстроя – я и мой друг Игорь Ульянов получили направление на Чукотку. Мы были уверены, что станем участвовать или в разведке новых районов, или в поисковых работах. Ничего другое нас не интересовало.
– А разведка и поиск – это в геологии разные вещи? Это – не синонимы?
– Конечно, разные вещи. Поисковики обычно были нацелены на изучение голых пятен. Они первыми обследовали неосвоенные места, определяли наличие тех или иных пород, искали проявления разных металлов. А разведка, как правило, сидела уже на обнаруженных проявлениях и подсчитывала запасы.
– А вам что было более близко?
– Естественно, поиск. Но нас с Игорем Ульяновым в Певеке обманули. Вместо полевой партии местные дальстроевцы послали меня на прииск «Южный», который занимался добычей олова. Меня чуть ли не в чертёжники записали. Я очень расстроился и решил, что как только отработаю положенные после института три года, сразу уволюсь и отправлюсь на Акатуй. Но всё изменила первая же стычка с заключёнными.
Эту стычку Сидоров запомнил на всю жизнь. Прибыв на прииск, он в первый же вечер попытался прославиться перед местными геологами. Одной бутылки, естественно, оказалось мало. Но чтобы хозяйственники выдали вторую, требовалось принести бумажку от начальника прииска Шорохова. К начальнику Сидоров пошёл вместе с главным геологом прииска. Но он не знал, что два руководителя были на ножах. Ещё недавно главный геолог сам ходил в заключённых, а когда освободился, возвращаться в родные края почему-то не захотел (может, кого-то боялся) и попросил дать ему работу на прииске. Руководителем он оказался строгим и сразу положил конец припискам в отчётах о выкопанных грунтах. Шорохова это бесило. Вот и в тот вечер он вместо разрешения на выдачу ещё одной бутылки со спиртом принялся немощного главного геолога избивать. Сидоров попробовал вступиться за коллегу. После этого Шорохов помчался за подмогой в зону, а Сидоров решил поднять на ноги всех других геологов. Вернулся он к побоищу с какой-то стеклянной литровой банкой и даже успел кого-то из зэков ею огреть. Остановила драку прибежавшая на шум охрана лагеря. Утром последовало продолжение. Шорохов, весь перевязанный бинтами, когда увидел Сидорова, сжал кулаки. Но Сидоров сработал на опережение, со всей силой ударив начальника прииска табуреткой по голове. И в этот момент в конторе появился начальник Восточного разведрайона Дмитрий Асеев. Ему сразу всё стало ясно.
Асееву было очевидно, что новенькому жизни на прииске не дадут. И он предложил Сидорову перевестись к нему инженером в разведрайон. Так выпускник Иркутского института оказался на поисковых работах.
Интересуюсь у Сидорова, какая тогда на Чаун-Чукотке царила атмосфера. Кто кому противостоял? Специалисты – зэкам? Или всё было как-то по-другому?
– У зэков, – рассказывал Сидоров, – существовала своя иерархия. У работавших по найму и присланных специалистов – своя. Я, к примеру, первое время жил в рабочем общежитии. Нравы там были простые. Народ пил. Но никто никого не принуждал. Хочешь – сам себе налей стакан из бутыля и тяпни. Спирта всегда было в достатке, мёрзлая оленина на закуску лежала рядом. Нет желания – не пей, просто сиди. В общежитии было много ребят-фронтовиков. Они терпеть не могли дальстроевцев – тех, кто оказался на Севере ещё до войны. Помню одного своего соседа. Он в войну был в партизанском отряде у Медведева, который прикрывал нашего разведчика Кузнецова. Об этом отряде потом появилась книга «Это было под Ровно». Сосед выполнял у Медведева, кажется, роль комсорга. Так он сильно возмущался дальстроевцами. По его словам, эти мужики всю войну провели в глубоком тылу, под пулями не лежали, в атаки не ходили и были на всём готовеньком.
Интересуюсь у Сидорова: кем стал бывший комсорг легендарного партизанского отряда? Оказалось: радиометристом, ходил со счётчиком по тундре, измерял уровень радиоактивности. По словам Сидорова, геологи Чаун-Чукотки тогда были нацелены не только на олово, но и на уран.
В 1955 году Сидорову улыбнулась удача. Его партия обнаружила золотосеребряное месторождение нового типа.
Летом 1956 года у Сидорова подошла очередь на первый отпуск. Друг Виктор Копытин – он потом открыл на Чаун-Чукотке крупное месторождение ртути – уговорил заехать к нему домой под Воронеж. А там его очаровала молодая учительница.
В Певек Сидоров вернулся уже не один, а с женой. Молодым тут же дали в 16-комнатном бараке целый угол.
Осенью 1957 года на Северо-Востоке произошла очередная реорганизация геологической службы. Её выделили из Дальстроя в самостоятельное управление. Тогда же было воссоздано и Чаунское райгру.
Все были уверены, что в Певеке райгру возглавит Николай Чемоданов. Это его Куваев вывел в романе «Территория» в образе Будды. Чемоданов и то этого реально командовал геологоразведкой на Чаун-Чукотке (хотя формально геологическую службу возглавлял некий Овчинников, который оказался ещё тем дельцом). Но Магадан прислал Игоря Рождественского.
Многих людей до сих пор волнует: кто же был главным первооткрывателем чукотского золота? Герман Жилинский? Николай Чемоданов? Василий Китаев? Дмитрий Асеев? Израиль Драбкин? Или…
– Я вам скажу крамолу, – заявляет Сидоров. – Чемоданов, на мой взгляд, геологом был никудышным. В геологии он, по-моему, мало что смыслил. Он ведь много лет делал то, что ему приказывал главный геолог Дальстроя Ерофеев, который очень долго в золото Чукотки не верил. Первым на наличие золота на Чукотке в промышленных объёмах ещё в войну указал Жилинский. Но главную роль в открытии чукотского золота сыграл прораб Власенко (в романе Куваева он фигурирует как Куценко). Повторю: Чемоданов очень долго не верил в чукотское золото. Как и Ерофеев, он считал, что Чукотка богата прежде всего оловом. Чемоданова в своё время и прислали на Чукотку с одной целью – расширить поиски олова. Когда Власенко намыл первое золото на Ичувееме, Чемоданов посчитал это случайностью. Но через несколько лет Власенко намыл золото уже на другой реке. Чемоданов решил, что его обманул. Он был уверен, что Власенко сознательно организовал подмену и заранее привёз на другую реку золото, добытое на Ичувееме. Чемоданов даже организовал проверку. Но Власенко никого не обманул.

– А Драбкин? Его можно считать одним из первооткрывателей чукотского золота?
– Драбкин, как и Чемоданов, тоже был геологом никаким. Он имел дар замечательного администратора. Но это совсем другая опера.
– А как же Китаев? Разве это не он ещё в 1949 году обнаружил на Ичувееме признаки золота?
– Китаев, как я слышал, был хорошим геологом. Но он работал в Певеке до меня. Я приехал на Чукотку в 53-м году и ни разу Китаева в Певеке не встречал. А Власенко я видел. Но к нему тогда большое начальство относилось с недоверием, а потом и вовсе стало отодвигать его в тень.
– Почему? Из-за сложной биографии?
– Власенко как бывший зэк был человеком тихим. Но когда началась первая волна награждений за чукотское золото, он был сильно возмущён тем, что начальство его обошло.
– Как сложилась судьба Власенко после открытого им месторождения?
– Поначалу всё было вроде неплохо. Он в середине 50-х годов привёз с Украины молодую жену Оксану. Она родила сына. А потом Оксана закрутила другой роман, с Власенко развелась и с новым мужем и сыном уехала в Магадан. А тут ещё Власенко обошли с орденом и медалью за открытие золотого месторождения. Он очень сильно переживал. Во время очередного маршрута ему стало плохо. За ним прислали в тундру вертолёт. Но спасти его не удалось.
– А Асеев? Он заслуженно получил в 64-м году Ленинскую премию за золото Чукотки?
– Асеев был, безусловно, работягой. Он всегда много вкалывал и пахал на совесть. Для того времени это был неплохой геолог.
– А почему вы тогда не остались с ним и быстро ушли от него?
– Только по одной причине: мне не нравилась разведочная геология, меня больше привлекали поиски. Я по своей натуре – поисковик.
– А Куваев когда объявился в Певеке?
– Весной 58-го года.
– Вы приятельствовали?
– Нет. Он не геолог. Зачем мне было с ним общаться?
– А кем же был Куваев?
– Геофизиком.
– Как у вас складывались отношения с геофизиками?
– С теми, кто работал в моих партиях, сложно. Они всё путали. Помню, в один сезон я наткнулся на одну жилу. В следующий сезон я планировал более тщательно всё изучить и определить перспективы этой жилы. Но мой геофизик уверял, что эта жила развивалась в одном направлении. Но его расчёты оказались неверными. Всё обстояло не так. Поэтому я очень долго к нашим геофизикам в Певеке относился со скепсисом.
– И к Куваеву? Он тоже неверные расчёты делал?
– Лично я по работе с ним сталкивался очень мало.
– А по душам толковали?
– По душам с ним точно не толковал. Но раза два или три с ним пил. И что меня удивило? Мы, поисковики, ведь как пили. До полной отключки. Кто-то вырубался уже после третьего стакана. К примеру, Хрузов отрубался первым. Правда, он первым и в себя приходил. После всех пьянок он первым приходил на работу и был как огурчик. А мы приплетались с трудом и до обеда продолжали приходить в себя, постоянно припадая к графинчику с водой. А Куваев запросто мог выпить со мной бутылку коньяка, а потом он заваривал себе крепкий кофе и садился за пишущую машинку печатать новый рассказ. Я ему говорил: что ты делаешь, как можно после коньяка глушить кофе, так ведь можно угробить сердце. А он лишь отмахивался от меня.
– С кем Куваев в Певеке ещё, кроме своего соседа, приятельствовал?
– Думаю, что ещё с Альбертом Калининым.
– А это кто?
– Геофизик. Он тоже работал в нашем райгру. Правда, позже у него появилась мания преследования. Он всем говорил, что за ним следили. Да кому он сдался?!
– А правда, что у Куваева в Певеке были романтические отношения с молодой журналисткой Бэллой Курковой?
– Правда. Куркова была очень симпатичная. Но потом она стала хаять советскую власть. А я антисоветчиков не принимаю.
– Как к Куваеву относились в Чаунском райгру?
– Мои певекские друзья считали его пижоном.
– Почему? Не так одевался? Следил за модой? Или вёл себя надменно?
– Какая, к чёрту, в Певеке тогда была мода?! Надменность? Нет. Надменно скорее вёл себя его сосед по бараку.
– Тоже геофизик?
– Нет, соседом у него был поисковик. Он на Чукотку прибыл, кажется, после двух лет работы в Якутии.
– Гулин?
– Возможно. Сосед Куваева постоянно давал понять, что он – человек другой, более высокой культуры. Среди нас-то очень много было деревенских ребят. А тот щеголял тем, что за ним стояла ленинградская школа. У него язык даже сильно отличался от нашего. Мы не сразу могли понять, под кого он косил. Это потом мы поняли, что под американца Хемингуэя и нашего Аксёнова.
– И Куваев тоже косил под Аксёнова?
– С нами Куваев общался нормально. Но герои его первых рассказов, да, они тоже косили под Аксёнова. А мне это не нравилось.
Уже в 1974 году Куваев в одном частном письме признался, что много лет несколько геологов, которые работали в 50-е годы в Певеке, были для него чуть ли не образцом. Особенно писатель ценил Василия Белого.
«Он, – утверждал Куваев, – действительно многое сделал. Он действительно был прост и упрям». Куваев какое-то время даже называл его патриархом. Василий Белый действительно был крупной фигурой?
– Куваев не лукавил, – подтверждает Сидоров. – К слову, Белый был ненамного старше Куваева – всего лет на пять. Но к концу 50-х годов уже целые горы своротил. Понимаете, до Белого многие геологи на Чукотке лепили всё, что им приходило в голову, но это не приносило ощутимых результатов. Но при Васе началась аэрофотосъёмка Чаун-Чукотки. И он первым научился читать аэрофотоснимки и делать по ним нормальные геологические карты. Не случайно вскоре Вася попал в первый ряд ведущих тектонистов. Вот только упрямства в нём было хоть отбавляй. Когда настали другие времена, Васе намекнули, что надо бы признать американский фиксизм и поменять терминологию. Но Вася взбунтовался. Он вообще многие американские методы не признавал. Ведь чем американцы всегда брали? Деньги и техника позволяли им бурить везде, где попало. Да, в одном районе съёмка ничего не давала. Тогда они начинали бурить в другом районе. И где-то да выстреливало. А мы работали по-другому. Мы брали не количеством и не деньгами, а умом. Ум же у нас олицетворял в том числе и Василий Белый. Поэтому Куваев не кривил душой, когда утверждал, что молодые певекские геологи конца 50-х годов буквально боготворили Белого.
Одно время Сидорова и Куваева чуть не объединили поиски Серебряной горы. Правда, один занялся этим по поручению своего начальства, а другой проявил энтузиазм и готов был потратить на это собственный отпуск. А всё началось с заявок бывшего комиссара в дивизии Котовского Василия Уварова.
Уваров в тридцатом году организовывал в пойме реки Анадырь заготовки леса. Чукотские и эвенские пастухи понарассказали ему много баек о серебряной горе Пилахуэрти Нейка, которая якобы сплошь состояла из благородного металла. Кочевники даже передали ему часть образцов с этой горы. Но все слитки вскоре куда-то пропали. Потом Уваров уехал с Севера, а в конце 50-х годов он стал бомбардировать все инстанции требованиями возобновить поиски Серебряной горы.
В году пятьдесят восьмом главный геолог Северо-Восточного геологического управления Николай Аникеев поручил письмами Уварова заняться Сидорову. Почему именно ему? Да потому, что несколькими годами ранее тот по соседству с описанными Уваровым местами обнаружил проявления серебра.
– Я поднял все записки Уварова, – рассказывает Сидоров, – но никакой конкретики не нашёл. То, что предлагал Уваров, очень походило на авантюру. Чтобы подтвердить или опровергнуть наличие Серебряной горы, надо было в течение пяти-шести лет обследовать огромнейшие площади, задействовать вертолёты, трактора, другую технику. Требовались колоссальные средства. Поэтому я в своём заключении написал, что не стоило бросать миллионы денег коту под хвост. Но Аникеев влепил мне выговор за некорректные формулировки и поручил составить программу поисков Серебряной горы другому геологу.
Здесь стоит ещё раз подчеркнуть: в целом Сидоров не отвергал гипотезы о Серебряной горе. Вопрос для Сидорова стоял по-другому: стоило ли на тот момент все силы геологической службы Северо-Востока бросать только на Серебряную гору. Это позже отметил в своей документальной повести «Два цвета земли между двух океанов» и Куваев.
Куваев подчёркивал:
«…письма Уварова были весьма цветисто изложены. Ознакомившись с ними, весь состав управления мгновенно разделился на «за» и «против». Дело в том, что район, названный Уваровым, был действительно слабо изучен. Если уж не «серебряная гора», то, во всяком случае, крупное месторождение серебра или минерала, напоминающего серебряную руду (например, антимонита), вполне могло быть пропущено. За то, что месторождение может существовать в данном районе, больше всего ратовал геолог Анатолий Алексеевич Сидоров, который уже несколько лет занимался изучением открытого им небольшого месторождения золото-серебряных руд. Он приводил примеры из Кордильерского пояса золотосеребряных месторождений, где действительно встречались так называемые балансы – громадные скопления серебряных руд с большим количеством самородного серебра. Но, как бы то ни было, история, рассказанная Уваровым, была слишком невероятна для здравого смысла. Я ещё раз должен напомнить, что излишняя экзотика в геологической службе вызывает лишь недоверие».
Кстати, а когда Куваев узнал о Серебряной горе и что побудило его заняться этой темой? Он в курс дела вошёл в 1960 году – после переезда из Певека в Магадан, когда попал в Северо-Восточное геологическое управление. Но азарт пришёл к нему после поступления в Магадан заявки уже не от геологи, а от историка Семёна Баскина из Комсомольска-на-Амуре. Опираясь на выявленные документы семнадцатого столетия, учёный вслед за Уваровым утверждал, что Серебряная гора – это не миф, а реальность.
Куваев очертил для себя район поисков горы. Однако из-за конфликта с начальником управления Драбкиным рассчитывать на помощь геологической службы он не мог. Выход был один – брать отпуск и ехать на Чукотку на свой страх и риск.
Весной 1961 года Куваев сообщил жившему в Подмосковье геологу Андрею Попову, который опекал его в преддипломную практику в бухте Провидения, что летом запланировал вылет на Чукотку.
«Радует то, – писал он, – что все мои летние маршруты будут проходить по местам заявок, которые присылают в СВГУ (Северо-Восточное Геологическое Управление) всякого рода любители экзотики.
1. Озеро Лабынкыр («Вокруг света» № 2 1961).
2. Гора Пилахуэрти-Нейка в районе оз. Эльгыгытгын (предполагаемое местонахождение). Один чудак прислал в СВГУ заявку на серебряное месторождение в этом районе. Основа – легенды чукчей и некоторые исторические архивные справки Об уплате ясака чукчами этого района серебряной рудой.
3. Сейчас у меня на руках письмо ещё одного чудака. Он работал завстадом в низовьях Пенжины в 30-х годах. Письмо пересказывать не буду, я его перепечатаю и пришлю Вам. Интересно будет узнать Ваше мнение, о чём там может идти речь.
Если удастся всё это выполнить, то в итоге можно написать очень неплохую книжонку. Ведь, правда удивительно читать о таких вещах в наш бряцающий железом и взрывами ракет век?».
Первоначально компанию Куваеву собирались составить два певекских журналиста – Вячеслав Глушко и Владимир Курбатов, а также страстный охотник и рыбак Николай Семенников. Но в итоге вместе с ним искать Серебряную гору отправился один Семенников.
Но никакой Серебряной горы Куваев летом 1961 года не нашёл. О своих поисках он потом рассказал в полевых книжках (часть их в 2002 году была опубликована в журнале «Мир Севера»), повести «Не споткнись о Полярный круг» (первый её вариант появился в 1962 году в журнале «Вокруг света»), записках «Два цвета земли между двух океанов», «Дневник прибрежного плавания» и рассказе «Гора из чистого серебра».
Кстати, впоследствии Серебряной горой заинтересовалось новое поколение геологов.
А что ещё в начале 60-х годов могло объединить и даже сдружить Сидорова и Куваева? Наверное, новое место их работы – Северо-Восточный комплексный научно-исследовательский институт (СВКНИИ). Как они туда попали?
У Сидорова к 1960 году участились конфликты с Чемодановым, который после перевода Рождественского в Анюйскую экспедицию вновь возглавил чаунских геологов. По словам Сидорова, Чемоданов вёл себя как диктатор, мало кого слушал и многих унижал.
– Меня, – вспоминает Сидоров, он уже раза три пытался сожрать. – Но раза два за меня заступился первый секретарь райкома партии Архипов. Однако я не был уверен, что Архипов и дальше будет одёргивать Чемоданова. А тут в Магадане открылся новый институт. Я попросил одного своего знакомого передать записочку его директору Николаю Шило. И мне сразу предложили должность старшего научного сотрудника.
У Куваева всё было по-другому. Разругавшись в конце 1961 года с Драбкиным, он уехал из Магадана, но потом не выдержал и написал письмо в СВКНИИ. Однако ему предложили должность всего лишь младшего научного сотрудника в лаборатории геофизики к Вилю Якупову.
В СВКНИИ Сидоров и Куваев занялись совершенно разными делами и за несколько лет даже ни разу не пересеклись: ни в коридорах, ни на общих собраниях.
– А я Куваева в институте никогда и не видел, – признаётся Сидоров. – Он всё время отсутствовал на работе, слышал, будто он постоянно путешествовал по Чукотке.
В институте и Сидоров, и Куваев имели дело не только с Шило. Одно время там за науку отвечал другой геолог – Лев Фирсов. Интересуюсь у Сидорова, насколько Шило и Фирсов были крупными учёными.
– Шило был больше специалистом по золотым россыпям, – уточняет Сидоров. – Но я бы не преувеличивал его вклад в фундаментальную науку. А вот заместитель Шило Фирсов действительно был очень серьёзным учёным. И в институте многие жалели, когда между ними вспыхнул конфликт.
– Вас этот конфликт задел?
– Сначала не очень. Хотя мои отношения с Фирсовым какое-то время развивались не очень гладко. Он очень критично отозвался об одном из моих отчётов. Я сильно расстроился. А потом последовал вызов к директору. И Шило мне признался, что вообще-то Фирсов расценил мой отчёт как готовую кандидатскую диссертацию. А потом между двумя руководителями вновь начались стычки. Что именно они не поделили, нас в это не посвящали. А в 1965 году Фирсов переехал в Новосибирск.
Я добавлю. В 65-м году уволился из СВКНИИ и Куваев. Но у него были другие причины. Ему устроили травлю магаданские партфункционеры. Они обвинили Куваева в причастности к попытке суицида одной молодой сотрудницы телевидения. К слову: Шило в той ситуации взял Куваева под защиту, предложив всем сосредоточиться на работе, а не на склоках. Но Куваев уже сильно устал от всех разборок, не выдержал и уволился. А лично к Шило он на всю жизнь сохранил благодарность и одно время даже думал вновь попроситься к нему в институт.
Что касается Сидорова, Шило вскоре дал ему в институте целую лабораторию. Одним из помощников нового завлаба стал Эдуард Гунченко. Это был весьма неординарный человек, которого в своё время несправедливо отодвинули в тень. Помнит ли его Сидоров? Да. По его мнению, Гунченко был очень хорошим исполнителем и много раз помогал ему в описаниях геологических образцов. Но в начале 70-х годов Гунченко куда-то исчез, а куда, Сидоров как-то из вида упустил. А оказалось, на Гунченко было заведено дело.
Гунченко очень критично относился к власти и, в частности, к её национальной политике. Он сильно ругал руководство страны и подготовил свой проект реформ в целом ряде отраслей. Партаппаратчики предлагали его за это посадить. Но против репрессий выступил Шило. Один из доводов Шило был таким: Гунченко – представитель чуванского народа, который насчитывал меньше ста человек, и уже только поэтому его арест мог обернуться страшным ударом по всем чуванцам. Что предлагал Шило? Вернуться молодому учёному на историческую родину – в верховья реки Анадырь, в село Марково. По его мнению, чекисты вряд ли бы продолжили преследовать учёного в Марково. Гунченко так и поступил, и тем самым спасся от готовившегося ареста. Но Сидоров, как выяснилось, ничего этого не знал. Он целиком был погружён в свою работу. Кстати, со временем Сидоров сменил Шило на посту директора СВКНИИ и получил звание члена-корреспондента Академии наук.
Ещё один интересный момент: во времена Сидорова и Куваева почти весь институт поголовно что-то писал. Шило и Фирсов сочиняли стихи, Куваев публиковал рассказы, Гунченко готовил чуть ли не роман, экономист Ахназаров заканчивал фантастическую повесть. Готовился к вступлению в Союз писателей этнограф Владилен Леонтьев… Правда, у Сидорова до сих пор отношение к литературным опытам своих бывших коллег по СВКНИИ скептическое. Он всегда выделял лишь стихи Фирсова.
– Все разговоры о существовании в Магадане большой литературы, – утверждает Сидоров, – это выдумка. Больших писателей в моё время Магадан не дал.
А когда Сидоров вновь вспомнил про Куваева?
– Когда московский журнал «Наш современник» напечатал его роман «Территория». Хотя нет… Года за два до этого мы случайно столкнулись в Магадане на улице. Он ненадолго прилетел в Магадан и куда-то шёл с Альбертом Калининым. Но мы только поздоровались и сразу разошлись.
– Как вы восприняли роман «Территория»?
– Плохо. На мой взгляд, Куваев много напутал и допустил в освещении истории открытия чукотского золота фактические ошибки.
– Но он ведь не монографию написал, а роман. А роман вообще-то судят по другим законам.
– Я это и без вас всегда понимал, – возражает Сидоров. – Но тогда во мне возобладали эмоции. А тут ещё ко мне в институт пришёл Рождественский, который в конце 50-х годов возглавлял Чаунское райгру и был нашим главным в Певеке начальником. Он подсунул мне коллективное письмо с протестом против романа, а я подмахнул. А через несколько дней меня позвал к себе директор института Шило. Он сказал, что о геологии мало писали, а тут появился целый роман и что надобно бы поддержать эту книгу. Он добавил, что Куваев всё-таки не исторический труд создал, а художественное произведение, где возможен и вымысел. Я согласился с его доводами. И очень хорошо, что письмо Рождественского с нашими подписями не было напечатано. После «Территории» молодёжь прямо валом повалила в геологоразведочные институты. Это хорошо.
– А как другие причастные к открытию чукотского золота геологи восприняли «Территорию»?
– Почти все плохо.
– Даже Асеев?
– А почему вы Асеева особо выделили?
– Ну вы же сами признали, что Асеев был настоящим пахарем и серьёзным геологом. Это с одной стороны. А с другой – он, как я понял, в своё время поверил в писательский дар Куваева и в начале 70-х годов предложил ему на основе своих материалов взяться за книгу о чукотском золоте. Если б он плохо относился к Куваеву, вряд ли бы обратился к нему. Вы согласны?
– Люди слабы. Мы же не знаем, что двигало Асеевым, когда он обращался к Куваеву. Возможно, он с помощью Куваева хотел увековечить себя. Сейчас уже истину не установить.
Что ещё добавить? В обе мои встречи с Сидоровым – а они проходили в его московской квартире близ станции метро «Беляево» – учёный, которому в августе будет уже 89 лет, периодически сетовал на то, как несправедливо власть обошлась с настоящими, а не фальшивыми первооткрывателями чукотского золота. По его мнению, Москва в 1964 году присудила Ленинские премии некоторым людям незаслуженно, обойдя настоящих героев. Но спустя десятилетия история отчасти повторилась. Скажем, это коснулось одного из крупнейших золотых месторождений Чукотки – Майское. Из списка первооткрывателей пропало имя Сидорова.
Обнаружилось это случайно. Ведь все документы о золоте у нас долгое время были засекречены. Сидоров же в середине 70-х годов уехал, как думал навсегда, из Магадана в Москву. И вдруг ему в руки попала книга для служебного пользования о Майском, во многом построенная на его отчётах. Он стал искать своё имя. Но на титуле значились совсем другие фамилии. Лишь в некоторых главах были даны ссылки на его полевые исследования. Сидоров позвонил Марию Городинскому, с кем в молодости работал в Певеке. А тот ему разъяснил, что поступила команда в число первооткрывателей Майского включить только геологов-поисковиков и выбросить имена всех академических учёных. Сидоров пожаловался заместителю министра геологии. Ему предложили написать докладную записку и пообещали во всём разобраться. Но потом заместителей министра поменяли, а скандал замяли.
Будет ли об этом когда-либо написана новая «Территория»? Вряд ли. Да и надо ли по такому поводу создавать именно роман? А вот Олега Куваева время от времени всё же стоит перечитывать. Хотя бы для того, чтобы не повторять старые глупости.

Один комментарий на «“У всех была своя Территория”»

1. Интереснейшая статья. Во всяком случае — для меня. Прошлым летом участвовал в поисковых работах в 100 километрах от рудника Майского — искали золото. Давно уже первый раз прочитал “Территорию” и другие книги О.Куваева. Все, им написанное, по-прежнему подходит к Чукотке и её золоту. Поисковой Работы на Чукотке хватит на долгие времена

   Ответить