Улица, сквер, вагон
Рубрика в газете: Из архива шестидесятника, № 2020 / 41, 05.11.2020, автор: Марк ФУРМАН (г. ВЛАДИМИР)
Любой из врачей знает, что медицинская этика своими корнями восходит к Гиппократу. Ведь доктор в столичной ли клинике, районной ли больнице, надев белый халат, превращается в профессионала, призванного помочь больным. Но вот закончен рабочий день, и он становится обыкновенным человеком. И поскольку жизнь есть жизнь во всём её многообразии – дома, в быту, на улице, отдыхе, да просто в любом месте, перед врачом, как и любым из нас, может неожиданно и стихийно возникнуть непредвиденные ситуации, когда нужно помочь незнакомому человеку.
Со мной, а наверное, и с вами тоже, бывало нечто подобное. Вот три случая, происшедшие в разные годы, казалось бы, никак не связанные с медициной, которые можно отнести к чисто житейским ситуациям, на тему – не проходите мимо. В особенности, если вы – еврей. Ведь чувство сострадания, подобно лакмусовой бумажке, всегда было присуще нашей нации.
…Возвращаемся с женой из гостей в метель, вьюжным февральским вечером. Центр Владимира, воскресенье, на улицах полно народу. Видим на остановке, пошатываясь и падая буквально на каждом шагу, бредёт пьяный, в возрасте, мужчина. В дрожащих руках пешня, деревянный ящик. Стало быть, идёт с подлёдной рыбалки. Поскольку никто из прохожих не обратил на попавшего в беду рыбака никакого внимания, решаем с Машей довести его до дома.
– Улица Василисина, – с трудом выговорил мужик. – Девятиэтажка, смогу показать…
Не без возражений Маши отправил её домой. В таких случаях лучше действовать без слабого пола, меньше хлопот. Подхватываю бедолагу под руку, тащу за собой. Темно, под ногами сплошной лёд. Через каждый десяток метров мы то и дело вместе падаем. Встречные машины, гудя, обходят нас стороной. В одно из таких падений, при свете фонаря у подъезда, мой попутчик, после того как я вытащил его из очередного сугроба, пристально взглянул на меня.
– Не русский? – вдруг спросил он. – Армяшка, азербайджанец?
– Еврей, – отвечаю нехотя.
И тут же слышу в ответ:
– Не люблю вашу нацию.
Шок! Я его ещё и не дотащил до дома, а он меня уже – не любит! Размышляю, антисемит, что у пьяного на языке… Первая мысль – бросить, оставить его на улице. Но переборол себя, мало ли что может случиться, ещё замёрзнет или в милицию отвезут. Так, провозившись с ним больше часа, довёл, наконец.
Втащил его на какой-то из верхних этажей, звоню. Дома у него обстановка вполне приличной квартиры. Встревоженная долгим отсутствием мужа, супруга благодарит, настаивает, чтобы я оставил свой телефон. Но, ни днём позже, ни неделю спустя даже простого спасибо от своего недавнего «попутчика» я так и не дождался…
…Тоже вечером, но летом возвращаюсь из областной библиотеки. Настроение приподнятое. После работы ещё часа четыре как просидел в читальном зале над правкой рукописи. Решаю зайти на минутку в уютный скверик, что рядом с библиотекой. Просто переключиться, посидеть на скамейке, ни о чём, не думая, расслабиться, подышать свежим воздухом.
Но до скамейки я не дошёл. Едва вошёл в сквер, вижу: трое парней жестоко, ногами избивают одного, лежащего на земле. Несчастный закрыл лицо руками, что-то выкрикивает. Оглядываюсь, вокруг ни души. Разумом понимаю, вмешайся я резко, уже немолодой человек в конфликт, достанется и мне. Но пройти мимо тоже свыше моих сил, решаю вступить с подонками в диалог.
– Я, ребята, врач скорой помощи, только с дежурства. – Тут, понятно, приврал, хотя не очень, ведь в молодости я действительно подработывал на скорой. – Прошу вас, оставьте его в покое, пусть он и виноват, – лукавлю, надеясь на снисхождение к избитому. – Я вам денег на бутылку с хорошей закуской дам…
– Предал он нас, доктор, – зло бросает кто-то из троицы, по-видимому, главный. – Таких и жалеть не стоит. Ладно, пошли, ребята, а бутылка нам не нужна. Своих хватает.
Когда они скрылись за деревьями, помогаю лежащему подняться. Лицо у него в синяках, ссадинах, из носа идёт кровь. Избитый, совсем мальчишка, на вид ему не более 16–17 лет, благодарит меня. Отдаю ему свой платок, велю идти домой. Мы расходимся, чувствую нечто вроде удовлетворения. Ведь всё-таки вмешался, прекратил избиение. Но столь удачно складывающийся день был безнадёжно испорчен.
…Жарким августовским днём, ближе к вечеру, садимся с Машей в плацкартный вагон поезда «Орёл – Москва». Наши места неудачные, в самом конце узкого коридора. Осматриваемся, по соседству, рядом с туалетом, расположились четверо мужчин. На столике пара бутылок водки, закуска. Едва поезд трогается, начинается шумная игра в карты. По внешнему облику, разговорам, татуировкам на полуобнажённых без маек телах догадываюсь – скорее всего, освободившиеся уголовники. Стало быть, предстоит беспокойная, если не сказать – опасная ночь.
Так оно и оказалось. Прошло немного времени, как вся четвёрка, разгорячённая спиртным, начала приставать к девушке – студентке, место которой оказалось напротив, на боковой полке. Кто-то из бывших зеков пускает в ход руки. Направляюсь к проводнице в другой конец вагона. Та, однако, безнадёжно пьяна. Всё-таки от неё узнаю, что этот состав милиция не сопровождает. Возвращаюсь, вижу, девушка уже в слезах. Маша напряжена, в тревоге, но молчит. Единственное, что мне удалось сделать, шепнуть студентке, чтобы шла подальше от греха в какой-нибудь из соседних вагонов.
Вскоре после того, как она под видом похода за чаем покинула нас, взгляды уголовников скрестились на мне. Девушка исчезла, это они подметили, не без моей помощи. Стараясь казаться спокойным, ложусь на полку, берусь за газеты. За перегородкой слышны злобные, с матом, голоса. Водка выпита, свет в вагоне погас, стало быть, карты в сторону. Мысли соседей не составляют секрета.
Теперь их мишень – я. В разговорах пьяной компании слышу угрожающие возгласы в свой адрес, слова – нацменишка, кавказец, а может – еврей? Армейский опыт солдата конвойных войск всколыхнулся во мне: ведь не понаслышке знаю, на что способны отсидевшие свой срок преступники. Прикидываю: удачно, что Маша, разморённая жарой, уснула. Размышляю: как быть? Пока же достаю и сую под подушку краснокожее удостоверение судмедэксперта, хотя понимаю, что в сложившейся ситуации оно вряд ли поможет.
Куда надёжнее швейцарский складной нож, который кладу рядом. Мысль одна: полезут ко мне – нож будет использован без промедления. Есть ведь такое юридическое понятие – необходимая оборона.
Но обошлось. Хотя переговоры и громкие споры продолжались довольно долго. Возможно, моё спокойствие смутило их или благоразумие у освободившихся уголовников, что бывает по жизни не столь часто, всё же взяло верх. Около трёх ночи они уснули. Жажда насилия, желание расправиться со мной, похоже, растворились в водке. Я до утра так и не сомкнул глаз. Почувствовал себя в безопасности лишь когда за окном вагона пошли пригороды Москвы. Мой – а идише готыню (на идише дословно – еврейский Бог) и тут не оставил меня, к счастью, обошлось.
Уже потом, после столь непредвиденных эпизодов, я прочёл очерк замечательного питерского писателя Даниила Гранина «О милосердии», вызвавший большой общественный резонанс. Кстати, подлинная фамилия Д. Гранина – Герман, сам он, как и его родители – еврей. Поэтому неудивительно, что писатель, отталкиваясь от несчастного случая с собой, пишет о внимании к людям: «В прошлом году со мной приключилась беда. Шёл по улице, поскользнулся и упал… Упал неудачно, хуже и некуда: сломал себе нос, рука выскочила в плече, повисла плетью. Было это примерно в семь часов вечера. В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где живу… Решил повернуть назад, домой. Я шёл по улице, народу на улице было много. Хоть бы кто на пути подошёл ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь? Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо добираться до дома. Так никто мне и не помог…».
Когда прочёл Германа-Гранина, вспомнились и эти три случая, с которыми может столкнуться по жизни каждый из нас. По той же, упомянутой писателем теме милосердия – «не проходите мимо». В самом деле, первый из случаев произошёл на улице, второй – в сквере, рядом с библиотекой, третий – в вагоне поезда. Налицо триада места и события, почти, как у Блока – «Аптека, улица, фонарь»…
Марк ФУРМАН,
заслуженный врач России
Как можно корнями восходить? Это в том смысле, что все перевернуто с комля на крону?
Доброе дело национальности не имеет. Автору – респект.
“Было так, если верить молве,
Или не было вовсе…”
УВАЖАЕМЫЙ Кугель! Надо бы все-таки назваться, хоть как-то. Уже осень, листья с кроны падают …
Сказано верно и точно. Вам – мой респект
Интересно, каких национальностей были пьяный рыбак, уголовники, ещё кто-то, словом, негероические типажи?
О Гранине подробно писалось здесь в 2015 г. (“Литературная Россия”, # 2010 от 23.02.2015 г.)
Какой смысл представляться человеку, который считает, что листья могут падать с кроны? Крона – это совокупность листьев и ветвей, единое целое, увенчивающее дерево (крона – ср. корона). Еще осталось написать, что волос упал с шевелюры. Шевелюра может редеть, седеть, но волосы падают с головы, потому что шевелюра, опять-таки, это совокупность волос, с совокупности ничего упасть не может. Читайте лучше классиков, вдруг на пользу будет.
Интересно, на каком таком основании Фурман утверждает, что Гранин – еврей? Может, и Христос тоже – еврей? (А не арамеец). Приватизировать (объявить евреями) всех, кого выгодно приватизировать – это неприятная привычка.
Уважаемая редакция, простите, но материал Г-на Фурмана кажется содержащим некоторые элементы экстремизма. Дважды рассказан аналогичный сюжет: еврей выступает в роли доброго и благородного человека, а его противники – подлецы и чуть ли не убийцы. А что помешало Г-ну Фурману хотя бы для баланса рассказать другую историю: например, как еврей-уголовник попытался изнасиловать русскую девушку, а судмедэксперт (не еврей) его остановил? Это было бы только справедливо и сбалансированно, раз уж в начале материала была рассказана история о том, как подло и мерзко повёл себя с евреем первый персонаж.
Однако тенденция.
Гранин сетовал, что шел после падения и никто не обратил внимания на его состояние. Можно и так решить, что автор намек дал, что среди шедших не было евреев: ведь только они по его логике сердобольные и участливые, а все другие национальности жестокие и равнодушные. Другой момент: сам-то Гранин всегда по жизни к встречным присматривался, кто плохо держался или совсем старый был? Брал его за руку, вел домой или к врачу провожал? Когда был расстрел Белого Дома у нас, он приехал туда с милосердием, встал посреди стрельбы, чтобы ее остановить, или приветствовал расправу? Ведь кто бы там ни был, в людей стреляли…