В ожидании смерти

Рубрика в газете: Моменты Мельпомены, № 2023 / 3, 27.01.2023, автор: Ильдар САФУАНОВ

Пьеса Николая Эрдмана «Самоубийца» написана талантливо, с множеством остроумных реплик и диалогов, местами напоминает эстрадно-сатирическое обозрение-концерт и при этом чрезвычайно трудна для постановки. Сложно определить сверхзадачу, сфокусировать драматизм. Образу главного героя недостаёт цельности, последовательности: пошлый обыватель, утроивший скандал из-за ливерной колбасы, глупый прожектёр, мечтающий обогатиться, срочно выучившись играть на «бейном басе» (геликоне), перед лицом воображаемой смерти вдруг оборачивается чуть ли не философом и бунтарём.

Неудивительно, что каждый постановщик берёт из богатого сценического потенциала пьесы то, что больше отвечает как возможностям труппы, так и идеям режиссёра. И если первая советская постановка В. Плучека в театре Сатиры максимально использовала комизм диалогов, реприз, что привело к популярности спектакля благодаря блестящему комедийному актёрскому составу, то в нынешнем веке наметилась тенденция ставить эту пьесу в значительной степени в условной манере.

У режиссёра Павла Сафонова есть опыт такого подхода к постановке. Его давний спектакль по набоковскому «Приглашению на казнь» в РАМТ был настоящей фантасмагорией, в которой все персонажи были совершенно гротескны и составляли завораживающий шутовской хоровод. Похоже, и «Самоубийцу» режиссёр хотел воплотить в близкой манере. Но Эрдман всё-таки не Набоков. Роман «Приглашение на казнь» сам фантасмагоричен, и соответствующий подход к его постановке выглядел естественно и органично.

В «Самоубийце» же приближение действующих лиц к набоковским или даже гофмановским персонажам выглядит привнесённым извне, всё-таки природа поэтики Эрдмана хоть и карнавальная, но более близкая к отечественной традиции – к фольклорной, гоголевской, зощенковской.

С другой стороны, современниками автора сто лет назад были и «Серапионовы братья», и обэриуты, и немецкие экспрессионисты, поэтому и эстетика гротеска и фантасмагории была не чужда ему, и, пожалуй, уместна и в сценическом воплощении пьесы.

Напомним вкратце сюжет пьесы. Безработный Семён Семёнович Подсекальников (Юрий Цокуров), поссорившись с женой Марией Лукьяновной (Екатерина Крамзина), в результате интриг соседа Калабушкина (Василий Симонов), покушается на самоубийство. Прослышав, не без помощи Калабушкина, об этом, представители разных слоёв общества времён НЭПа пытаются сделать из готовящегося самоубийства резонансное событие: герой должен написать в предсмертной записке, за какую идею он умирает: за судьбу интеллигенции, культуры, предпринимательства и т.д. Заканчивается дело тем, что Подсекальников отказывается стреляться.

Сценография экономная: доски, обозначающие и двери, и супружеское ложе, и гроб в конце представления. На заднем плане – исполинская указующая длань, на переднем в конце спектакля появляется громадная телефонная трубка современного образца – для звонка Подсекальникова властям.

Тщательно изготовлены костюмы: фраки, цилиндры, гетры (художник по костюмам Евгения Панфилова). Особенно уместным кажется ветхий пиджак, надетый Подсекальниковым в ожидании смерти.

На действующих лиц наложен гротескный грим, заставляющий вспомнить и «Принцессу Турандот»: подведённые брови и румяна и у мужчин, и у женщин (художник-гримёр – Ольга Калявина).

Из вереницы субъектов, пытающихся воспользоваться самоубийством героя в своих целях, наиболее ярко выделяется Аристарх Доминикович Гранд-Скубик (Олег Макаров). В чёрном котелке, в чёрном плаще с пелериной и белых гольфах, он как будто сошёл со страниц Набокова или даже Гофмана. Говорят, примерно так одевался Даниил Хармс.

Запоминается и защитник творческой интеллигенции литератор Виктор Викторович (Дмитрий Соломыкин). Весь в чёрном, горбатый, он представляет литературную богему. Романтические образы этих интеллигентов диссонируют с их плоскими, не отмеченными печатью таланта, речами. Прямолинейная притча Гранд-Скубика о курице-интеллигенции, бездарные вирши, декламируемые Виктором Викторовичем, свидетельствуют лишь о скудоумии этих деятелей.

Режиссёр постарался сделать Подсекальникова и его жену привлекательными персонажами, чтобы они могли вызвать сочувствие зрителей: тем самым усилилось бы и драматическое воздействие спектакля. На наш взгляд, это здравое намерение. Ведь герой пьесы Эрдмана был в какой-то мере предтечей таких «антигероев» драмы абсурда, как Беранже у Ионеско, как протагонисты пьес Мрожека. Бесспорно, эти образы вызывали сопереживание у публики.

Думается, как внешность исполнителей, так и тщательная проработка центральных ролей позволили постановочному коллективу эрдмановской пьесы решить поставленную задачу, и в целом спектакль производит весьма добротное впечатление.