В прицеле системы «свой-чужой»
Беседу вёл Вячеслав Огрызко
№ 2024 / 36, 20.09.2024, автор: Алексей РАЧУНЬ (г. Пермь)
Алексей Рачунь – человек для нашего издания не случайный. Всё началось ещё в 2015 году. Тогда он на наш адрес скинул свой материал о Егоре Летове и сразу о нём забыл. А почему? Знакомый с нравами многих редакций, Алексей Решил, что раз он послал статью наобум, без чьей-либо рекомендации, то никто её и читать не будет, а сразу удалят. И вдруг месяца через три все пермские знакомые стали поздравлять его с публикацией в «ЛР». А потом Алексей вновь исчез из поля нашего внимания. И лишь в сентябре нынешнего года наше заочное знакомство перешло в очное: мы встретились и отлично побеседовали в Новосибирске на фестивале «Книжная Сибирь».
– Алексей, вас часто представляют как автора романа-травелога «Почему Мангышлак». Вас это не смущает? Почему нельзя сказать, что вы – романист, а надо ещё добавлять про травелог?
– Не смущает, хотя, не скрою, есть опасность получения своего рода клейма. Возможно, это происходит потому, что публике я известен в основном благодаря травелогу.
Ситуацию могли бы переломить другие книги, благо, «в столе» у меня есть из чего выбрать. Есть плутовской роман, есть драма, «принаряженная» в антиутопию… Буквально на днях я закончил авторскую редактуру романа «Гляден», это такой магический реализм, в историческом сеттинге Урала 17 века.
Но этот роман ещё и роуд-муви в пышных природных декорациях Урала, в тех местах, что с 17 века изменились мало. А там, где есть место путешествиям, пускай и вымышленных героев, есть место и обобщениям, которые опять могут кого-то вывести к травелогу.
Впрочем, к травелогу обращались и Карамзин, и Пушкин, и Гончаров, и Чехов. И Ильф с Петровым. Этим летом исполнилось 100 лет Владимиру Солоухину, чьи «Просёлки» вывели жанр травелога на невероятный, пронзительно-щемящий уровень высокой, подлинно народной, русской прозы. Так что я в хорошей компании.
– Одна из ваших книг называется «В сердце пармы». Но ведь есть ещё и роман Алексея Иванова «Сердце пармы». Вы не боитесь упрёков в подражательстве Иванову? Или это Иванов вам подражает? Кстати, как вы относитесь к его творчеству?
– В книге «В сердце пармы» я лишь один из соавторов. Автор идеи и вдохновитель написания этого труда – Юлия Зайцева, продюсер Алексея Иванова. Она же и автор названия.
Замысел Юлии состоял в том, чтобы показать, что мир романа «Сердце пармы» существует наяву, что это не рождённый авторской волей вымышленный мир, типа Средиземья, как думают многие. Поэтому решено было создать нечто среднее между просвещенческим нон-фикшеном и путеводителем и провести читателя по местам, где происходили события романа «Сердце пармы». Алексей Иванов всячески поддерживал идею книги, во всём нам помогал, полезно консультировал, увлечённо редактировал и отечески опекал.
Насчёт подражательства – могу вспомнить смешной момент, когда на демидовском заводе в Черноисточинске, где мы презентовали «В сердце пармы», к Иванову подошёл слегка нетрезвый читатель с моей книгой «Почему Мангышлак» и потребовал автограф. Чтобы не задерживать очередь, Алексей Викторович предпочёл не отказать. А может, и просто не обратил внимания на обложку.
К творчеству Алексея Иванова я отношусь очень хорошо. Как читателя, меня неизменно поражает необычный авторский угол зрения, весьма причудливая и резкая оптика писательского взгляда Иванова. А как литератора, меня привлекает в Иванове работа с сюжетом и многочисленными героями.
По-хорошему, это технология. Творчество Иванова можно сравнить с этаким паровозом, где авторская воля и авторский гений действуют как пар, умело направляемый в бесчисленные уголки механизма. В результате дым валит, гудок гудит, машина мчит, а пассажиры уверены в прибытии в конечную точку в срок и с неизменно высоким комфортом.
– Я правильно понял, что одним из первых вас оценил критик Валентин Курбатов (он, понятно, тоже был связан с пармой и жил в городе Чусовой).
– Это так. В 2012 году с очерком «Зачем Соловки» я стал лауреатом первого (и единственного) сезона литературной премии имени Каверина. Каверин – уроженец Пскова. Курбатов значительную часть жизни провёл в Пскове, но и город Чусовой в Пермском крае ему не чужой.
Более того, Курбатов всю жизнь поддерживал с пермяками трепетную связь. Его перу принадлежат книги о Викторе Астафьеве, чей литературный путь начался с публикации в газете «Чусовской рабочий», и пермском художнике Евгении Широкове. Был он и постоянным гостем «Астафьевских чтений», проводящихся в Чусовом, и вообще не обделял вниманием наши земли.
Я лично не был знаком с Валентином Яковлевичем, но немного знал Леонарда Постникова, друга Курбатова и создателя чусовского музея Ермака. То есть некую связь чувствую.
Её можно проложить и в том направлении, что Вениамин Каверин часть романа «Два капитана» написал в Перми, будучи военным корреспондентом и навещая находящуюся здесь в эвакуации семью. А можно и в совершенно другом – Валентин Яковлевич Курбатов тоже не чурался травелога. Его перу принадлежит удивительная книга «Турция. Записки русского путешественника» о серии экспедиций к христианским святыням и апостольским местам на территории современной Турции.
Как бы то ни было, я горжусь, что пусть и таким, достаточно случайным образом, через конкурс, через премию, наши судьбы слегка соприкоснулись. Люди масштаба Валентина Яковлевича Курбатова, их труды, память о них – это величайший дар и наследие России. Сохранять которое нужно с самым высоким трепетом.
– Сейчас у вас есть свой критик? И вообще есть ли у нас литкритика или она вымерла как класс?
– Своего критика у меня нет, я пока не наработал на своего критика.
Насчёт критики «в целом» вопрос непраздный, непростой. Думаю, не только я наблюдаю изрядное количество блогеров, в чём-то берущих на себя функции критиков. Другое дело, качество этих потуг. Оно не просто печальное, оно удручающее. Но, полагаю, так происходит всегда, когда появляется новая форма. Будучи оптимистом, считаю, что эта форма займёт свою нишу, но не отменит классической критики.
Что касается более традиционных форм – имён масштаба Курбатова, ведущих диалог не с собственным эго и даже не с читателем, а прямиком с читательской душой, – таких я не вижу. На мой взгляд, сейчас автора частенько рассматривают в прицеле системы «свой-чужой», а не рассудком и разумом. А ведь и от этого зависит умение наполнять пространство внутри треугольника «Автор-критик-читатель» человечностью.
Возможно, дело в узости моего кругозора. Но я верю – и кругозор расширится, и такие люди появятся!
– Если в литературе вас называют приверженцем травелога, то в музыке – сторонником дарк-фолка. Это справедливо?
– Не совсем. У меня есть песни в этом жанре, но я пляшу не от жанра, а от героя. Для своих песен я создал героя. Я называю его «Партизан-одиночка, пускающий под откос эшелоны обыденности». Наполнить жизнь этого героя событиями, поместить его в сюжет проще всего именно в песенной форме. То есть не жанр определяет содержание песен, а наоборот. По сути, это такой литературный эксперимент, облечённый в песенную форму. Он весьма удачен, и я планирую продолжать.
Возвращаясь к дарк-фолку: у этого моего героя есть мировоззрение, которое вкратце можно сформулировать как – «Мы живём во время армагеддона, но это не повод отчаиваться». Дарк-фолк, как жанр, близок к осмыслению армагеддона. Он перерабатывает народное наследие в самом широчайшем смысле этого слова, в предощущение близкого конца. Он не ждёт нового рассвета, нового ренессанса. Поэтому дарк-фолк мне порой удобен, но лишь как инструмент для раскрытия героя.
– Есть ли сейчас хорошая литература в Пермском крае (тут же признаюсь, что одно время я большие надежды возлагал на поэта Сергея Дерюшева, его, кстати, с моей подачи печатал Юрий Кузнецов, однако Дерюшев ещё лет шесть назад исчез с радаров и продолжает ли он сочинять стихи или нет, я не знаю)?
– Литература, конечно, есть. Выходят литературные журналы «Вещь» и «Легенда», проводится литературный фестиваль «Компрос», появляются новые авторы, остаются в строю и такие мастодонты, как Игорь Тюленев.
Другое дело, что тот же Тюленев «на дистанции» десятки лет, а новым авторам дистанции часто не хватает.
Виной тому, на мой взгляд, отсутствие регионального книгоиздания. Всё-таки, когда есть местная критика, редактура, корректура, графика, иллюстрации, дизайн, вёрстка, типография и т.п. – это уже не просто среда, это отрасль! А отрасль всегда вбирает из среды самое лучшее и формирует и рынок, и конкуренцию. И держит на плаву многих и многих. А ещё региональное книгоиздание – это и социальный лифт.
Увы, ничего этого нет. Как нет, например, и книжной ярмарки. Удивительно, литературный фестиваль есть, а книжной ярмарки у него нет! И поэтому даже маститые, состоявшиеся, имеющие своего читателя авторы либо прозябают, либо тонут в трясине.
Исчез с горизонта такой неординарный прозаик, как Дмитрий Скирюк. Алексей Лукьянов у себя в Соликамске пишет по заказу местной администрации подарочные книги формата «для музейной лавки» об истории города и легкомысленно даёт жителям Соликамска имена героев песен «Аквариума». Эти мелкие шпильки видятся мне в том числе и фрондой против существующего положения вещей, поменять которое отдельный автор не в силах.
В среднем, температура, как везде по больнице. Большим подспорьем для авторов видится мне институт резиденций и мастерских АСПИР, но это явление, увы, сезонное. И, как любой сезон, подвластное перемене погоды.
Что касается Дерюшева, остаётся лишь надеяться, что он выйдет из сумрака. Прикамье – это вообще такое пограничье. Географическое, мировоззренческое, ментальное. Как Твин Пикс. И здесь возможны самые невероятные вещи.
Беседу вёл Вячеслав ОГРЫЗКО
И ни единого слова про Пермское представительство СПР. Ау… где ж они? А ведь было в Перми Пермское книжное издательство и какое.! На гербе Перми медведь с книгой. И это абсолютно точно отражает читающий город с первым на Урале Университетом. Вещь, Легенда… – лавочники.