Ваан Терьян – армянский Сталин
Рубрика в газете: Мы - один мир, № 2023 / 40, 12.10.2023, автор: Максим АРТЕМЬЕВ
Сталина мы понимаем неправильно. То он кровавый тиран, беспощадный и бесчувственный к страданиям жертв, точнее, ими упивающийся. То он великий полководец, обеспечивший державе победу, и мудро сохранивший её плоды, не дав себя обмануть Черчиллям и Рузвельтам.
А он был не такой. Настоящий Сталин – это грузин Иосиф Джугашвили, 35 лет, русский марксист. Кавказцы, особенно грузины, дали много революционеров – Николай Чхеидзе (1-й председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Всероссийского ЦИК), Ираклий Церетели (министр Временного правительства), Григорий Орджоникидзе. Армяне достигли меньшего, потому что ушли в национально-освободительную борьбу против турок, а грузины стремились к руководству Россией, не отделяли себя от судеб страны, и неважно в каком качестве – чиновником, как ялтинский градоначальник Иван Думбадзе, или революционером. Азербайджанцев было мало ввиду религии, ещё меньшей общей грамотности и полного отсутствия национального самосознания до 1917 года.
Конечно, удивительно, что такая маленькая, бедная и неразвитая страна дала столько руководителей великой империи вплоть до Шеварнадзе. В масштабах России Грузию можно было рассмотреть только в микроскоп, но, тем не менее. Кавказ к началу XX века бурлил, но бурлил в первую очередь творчески. Под благодетельной властью царя район стремительно развивался, наряду с добычей бакинской нефти и батумским портом, развивались и национальные литературы. Народы были расселены очень перемешано, величайший поэт Армении – Ованес Туманян почти всю взрослую жизнь жил в Тифлисе, где большинство населения составляли армяне. Азербайджанский классик Мамедкулизаде трудился в Эривани и том же Тифлисе. «Грузинский Лермонтов» – Николоз Бараташвили, в Нахичевани и Елисаветполе (Гяндже), где и скончался. Разделить политически и географически нации было решительно невозможно. Только пребывание в империи давало им спокойствие и процветание. Никто не мешал писать на родных языках.
Кавказ, присоединённый к России в XIX веке, сильно повлиял на её историю в XX веке. Русская литература немыслима без него после Пушкина, Лермонтова и Толстого. Но если поначалу Кавказ служил местом действия произведений русских писателей, то в XX столетии уже местные авторы вступили в дело.
Одним из них был начинающий грузинский поэт Иосиф Джугашвили. В 17-18 лет он опубликовал в местной печати шесть стихотворений, причём пять из них в газете «самого» Ильи Чавчавдзе, по тогдашним понятиям – грузинского Льва Толстого. Одно их них, «Утро», много лет спустя, в 1916 вошло в очередное издание хрестоматии «Родная речь» Якова Гогебашвили, по которой учились поколения грузинских школьников. Неизвестно – узнал ли в ссылке Сталин-Джугашвили, что его стихотворение попало в литературный канон?
Не будем преувеличивать значение его поэзии, как правильно отметил его соратник Молотов, в этом возрасте «все пишут стихи – так полагается». В Грузии тогда грамотных было мало, ещё меньше тех, кто баловался стишками («все пишут» – это не про «всех», а про грамотных из определённой среды). Конкуренции большой не имелось. Поэтому семинарист из Гори, сравнительно начитанный, мог рассчитывать на благожелательный приём в редакции тифлисской газеты. С другой стороны, раз спустя двадцать лет после публикации стихотворения неизвестного автора в периодической печати, его включили в учебник родной речи, то это говорит, что нечто в данном стишке имелось. И ещё один, менее известный факт, стихотворение Сосо, посвящённое поэту Эристави, дважды потом перепечатывалось в дореволюционных сборниках.
Я грузинского не знаю, так что судить о качестве поэзии Сталина не берусь, могу лишь пользоваться подстрочником – через Гугл-переводчик. Содержание примитивно и банально, извечная восточная пара – соловей-роза, юношеские переживания о несчастной родине и угнетённых. Но, повторимся, раз отобрали для хрестоматии, и не для одной, включили ещё в изданную под редакцией Келенджеридзе, значит, в них что-то находили.
Конечно, тот факт, что Сталин после восемнадцати лет не писал стихов, говорит о том, что настоящего дарования у него не имелось. Он же не Артюр Рембо, в том же возрасте завязавший с поэзией, и ставший торговцем. С другой стороны – Ленин вообще не сочинил ни строчки. И Троцкий, ни по-русски, ни по-украински, ни на идиш, не говоря про иврит. Могут припомнить Гитлера-художника, и Мао Цзэдуна-поэта. Но первый пытался несколько лет серьёзно заниматься живописью, зарабатывал ею. Что касается Мао, то в китайской традиции сочинение стихов – своего рода обязательное занятие, превратившееся в нечто механическое и застывшее, и потому оценивать его дарование весьма затруднительно.
Важно понимать, что мир конца XIX века был мир литературоцентричный. Ленин пусть стихов не сочинял, и признавался в связи с Маяковским в своей «некомпетентности в этой области», но даже он написал несколько статей про Льва Толстого, а записке для своих всё-таки охарактеризовал поэму футуриста как «вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность».
Читали тогда очень много именно художественной литературы. Луганский слесарь Клим Ворошилов, в будущем – ближайший друг Сталина, вспоминал про те годы:
«я прочёл почти всего Гоголя, Льва Толстого, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Никитина, Шевченко, Данилевского, а позднее – Горького, Чехова, Сенкевича, Пруса, Диккенса, Бальзака, Байрона. Многое из прочитанного, особенно поэтические произведения, осталось в памяти на всю жизнь».
А уж семинаристу и наблюдателю тифлисской метеорологической лаборатории Сосо Джугашвили сам Господь, им в стихах упоминаемый, велел прочесть больше. Чтобы завершить со Сталиным и его поэзией, адресуем читателя к роману Куприна «Яма», там замечательно подробно описан грузинский студент дореволюционного времени, тип не совсем сталинский, но наводящий на размышления, процитируем немного:
«Говорить он был великий мастер и умел, разгорячась, произносить около трёхсот слов в минуту. Слог его отличался пылкостью, пышностью и образностью, и его речи не только не мешал, а даже как-то странно, своеобразно украшал её кавказский акцент с характерным цоканьем и гортанными звуками, похожими то на харканье вальдшнепа, то на орлиный клёкот. И о чём бы он ни говорил, он всегда сводил монолог на самую прекрасную, самую плодородную, самую передовую, самую рыцарскую и в то же время самую обиженную страну – Грузию. И неизменно цитировал он строки из «Барсовой кожи» грузинского поэта Руставели, уверяя, что эта поэма в тысячу раз выше всего Шекспира, умноженного на Гомера».
Но среди большевиков были и те, кто не забрасывал стихотворчество. Коллегой, точнее, подчинённым, Сталина в наркомате по делам национальностей являлся Ваан Терьян, выдающийся армянский поэт. Как он написал в своей анкете, на работу в наркомат его рекомендовал лично Сталин. В отличие от шефа, у него было отличное образование – «Московский университет по историко-филологическому факультету, Петербургский университет по факультету восточных языков». Упомянул Терьян, что знает и грузинский язык, хотя и «слабо». Возможно, это тоже сыграло роль в сближении с Кобой. Если верить фото, армянский поэт был очень похож на Сталина. Любопытно, что следующим анкетируемым шёл Иван Товстуха, который после Наркомнаца перешёл в ЦК заведующим секретариатом Сталина, и был его правой рукой.
Можно гадать, как высоко взлетел бы Терьян, и не превзошёл бы ли он Микояна, но в январе 1920 года поэт умер от туберкулёза (как и Товстуха) в Оренбурге, направляясь в Туркменистан. Кстати, первым секретарём Казахстана долгое время был Левон Мирзоян.
Другим кавказским нацменом, ставшим из литераторов крупным большевиком, был Нариман Нариманов, азербайджанец. Он поднялся очень высоко. До революции романист и драматург, а, главное, просветитель, он после 17 года присоединился к большевикам, и стал первым советским премьером в Баку, а после – председателем союзного ЦИК от ЗСФСР (Закавказье). Дедушка Калинин, на самом деле, не был единственным председателем ЦИКа, так что одним из коллективных глав СССР являлся Нариманов.
Вихрь революции захватывал многих талантливых писателей и поэтов. Для националов в большевистском государстве открывались головокружительные карьеры. Если Брюсов, Блок, Хлебников, Есенин, не говоря уж про Маяковского, пошли к большевикам, то кавказские литераторы и подавно примкнули к тем, кто обещал им сумасшедшие перспективы. Одна нарезка республик и автономий из тела России могла увлечь кого угодно. А за этим следовали «коренизация», выдвижение нацкадров, создание письменностей как для чукчей и мордвы, литературных языков, а за ними – национальных литератур с вакантными местами классиков, и гарантированными тиражами и гонорарами. Сегодня ты пастух, а завтра – Джамбул Джабаев или Сулейман Стальский, «Гомер XX века» по словам Горького (в честь которого как русского классика переименовали при жизни великий город – щедрое вознаграждение таланта в коммунистической России, как за такой строй не воевать?).
Перспективы захватывали дух не только у россиян. Можно вспомнить Ярослава Гашека, по меркам Австро-Венгрии – писателя-нацмена, которого ослепил свет большевистской революции. Чехи для немцев в империи Габсбургов были кем-то вроде армян или грузин в империи Романовых.
Путь и Терьяна, и Нариманова показывает – из какого слоя вышел Сталин, и кем бы мог он стать, относись к своим стихам посерьёзнее, или же будь более щедро одарён. Молодой Сосо вертелся в подобных редакциях на туземных языках, что и они, носил стишки на просмотр великому Чавчавадзе. Но это его не увлекло. Терьян и Нариманов до 17 года делали выбор в пользу литературы, а Джугашвили уже в юности предпочёл политику, раз и навсегда наступив на горло собственной песне ради революции.
Надо смотреть в корень проблемы, Максим.
Творческое начало, если оно есть в ребенке, развивается по-разному: у одного оно уходит в поэзию, у другого в политику. Одному интереснее производить впечатление на людей своими гармоническими строфами, а для другого важнее реально управлять этими людьми, подчинять их себе.
Нежные и тонкие натуры стремятся взволновать другого человека, сотрясти его душу. А грубые натуры стремятся подавить другого человека, подчинить его своей воле.
Поэтов-убийц немного, а вот политики почти все – убийцы.
Да, получается, что обладатель поэтического или какого-то иного дара может управлять им по своему усмотрению и в своих личных интересах. Вряд ли это так.
Почему считать, что политик обязательно управляет людьми?
Потому что любой политический вопрос – это вопрос о власти, а власть – это господство над обществом, над людьми.
На практике “оно само собой так получается”: настоящие поэты исторгаются из политики, а настоящие политики исторгаются из поэзии.
Какие нафиг поэты из Анатолия Лукьянова, Сергея Лаврова и Алексея Улюкаева! Это у них просто “баловство” было и есть. Жалкие подражания не лучшим образцам, вторичность, косноязычность… И какой нафиг политик был из Василия Белова!
Конечно, все они корчили (и посейчас некоторые корчат) из себя нечто несообразное их натуре… Но ведь не получалось и не получается.
Каждому – свое. Со свиным рылом в калашный ряд не пущает судьба. Так было и так будет.