Век идеологии

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2021 / 2, 21.01.2021, автор: Юрий ТХАГАЗИТОВ (г. НАЛЬЧИК)

Опусти оружие, дай мне сказать,
Я тоже сын человеческий.
Али Шогенцуков

И я сразу же осознал эту очевидность
(эту странную очевидность): чешская
нация не бессмертна, она тоже может
перестать существовать.
Милан Кундера

I. До и после вписывания в «красные тридцатые»

Фигура Али Шогенцукова представляет собой некий бинарно-виртуальный образ. В первой и уже привычной своей ипостаси – это некая умозрительная фигура, относящаяся, скорее, к ряду многочисленных идеологем советского общества и положений теории социалистического реализма; во второй – творческая личность, мотивацию, уровень одарённости, систему ценностных критериев и эстетических ориентиров которой попросту обходят фигурой традиционно-почтительного умолчания.
Национальное своеобразие писателя и, тем более его индивидуальность человека и творца оказались подменены его функциями провозвестника нового мира, проводника новой идеологии, иногда реализованными в обличениях этнического прошлого, причём, не всегда правомерных.
Аксиология перечтения творчества А.Шогенцукова позволяет преодолеть его восприятие только как советской культурно-генерационной тенденции. Десятилетия суггестивного потенциала его текстов, даже в пространстве современной адыгской культуры и художественной словесности – свидетельство его индивидуальной значимости, его масштабного мышления и глубокой интегрированности в структуры адыгского этноментального сознания.
Основатель и главная действующая фигура советской кабардинской литературы начальных этапов её становления и развития, ученик баксанских просветителей, вне всякого сомнения, сохраняет свою эстетическую актуальность именно ввиду органической связи со значимыми структурами мифоэпического сознания, «религиозно-бессознательного» мышления, национальной специфики художественной рефлексии. И важно, что Али Шогенцуков в новых условиях демифологизирует традиционную структуру духовного пространства с его цикличностью этнического миропонимания, распавшегося под натиском направленного развития «чужой» истории. Отсюда его этико-эстетическая рефлексия и оппозиция к национальной истории, определившая для поэта «эсхатологическое» направление его творческой эволюции в контексте противоречивых цивилизационных процессов. Али Шогенцуков понимал, что столь сложная задача вписаться в «красные тридцатые» может быть решена только в том случае, если, создавая новую для этноса художественную картину мира и осваивая литературные традиции русской, а опосредовано и европейской литературы, он сумеет, тем не менее, остаться кабардинским поэтом.
А потому, Али Шогенцуков вбирает в свой художественный мир эстетические ценности инонациональных литератур и выстраивает его по координатам непреходящих традиционных ориентиров, верность которым он переводит, как и национальную литературу, не в «идеальное» эпически-циклическое, а историческое измерение. Подчеркнём, что дело в том, что к середине-концу ХVIII века, как героический эпос, так и феодальная адыгская соционормативная культура достигают пика структурного саморазвития, а это, естественно, предполагает начало процессов их угасания. Последнее как следствие социального кризиса, порождает два равнозначных, равновеликих в контексте национального художественного сознания устремления: личностное сознание, постигающее эпико-героическую историю народа (Ш.Ногмов), и индивидуализация общественного сознания с его закрепившимися в фольклорно-религиозном мышлении самодостаточными центростремительными тенденциями (цикл сказаний о Жабаги Казаноко).
Функционирование и трансформацию различных типов сознания и художественно-стилевых тенденций, как нам представляется следует рассматривать в контексте трёх стадий этнонационального историко-культурного процесса:
1. Мифоэпический синкретизм – саморазвитие духовно-культурных основ, этика как «объемлющее» культуры, цикл сказаний о Жабаги Казаноко как индивидуализация коллективного сознания.
2. Рефлективный традиционизм:
а) Русско-кавказская война, презентация адыгской этничности в инонациональное пространство (Ш. Ногмов); б) репрезентация «чужих» цивилизационных ценностей в структурировании новой культуры: регенерация этико-эстетической нормативности, формирование новых социальных мифов, деидеологизация национальной культуры (А. Шогенцуков, А. Кешоков, З. Тхагазитов).
3. Кризис традиционного общественного сознания. Этико-эстетическое сознание как генерационный фактор в условиях современной глобализации.
Эти тенденции преломляются и в национальной литературе в 20-е годы ХХ века, но уже с различными типами фольклорной ориентации, с различными типами взаимодействия с инонациональными культурами.
Художественные открытия, достижения и противоречия в самом литературном процессе, творчестве отдельных писателей и художественных произведениях определялось тогда сложным политическим и культурным синтезом, лежащим в основе национально-художественного мышления, условно разветвляющегося на три основные тенденции в формирующейся литературе: а) от фольклора к литературе (Б. Пачев); б) ориентация на русскую литературу: в) ориентация на восточную культуру. Нужно сказать, что все эти уровни отражают диалектические противоречия, которые не исчезнут и на новом этапе развития кабардинской литературы, лишь произойдут изменения в самом типе противоречий и степени воздействия на них советской идеологизации.
Но, как известно, органичный синтез различных традиций под силу только крупной творческой индивидуальности. И этот органичный процесс синтеза различных типов сознания будет обозначен, а затем и реализован в творчестве Али Асхадовича Шогенцукова.
Но в утверждённой Али Шогенцуковым национальной поэтике всё же ощущается и некоторая «разорванность» художественного восприятия этнической полноты бытия народа. Плодотворным путём осмысления-переосмысления наметившейся идеологизации литературы первой половины XX века была трансформация поэтической рефлексии А. Кешоковым, в произведениях которого наметился, а затем и оформился переход от обобщённого коллективного «мы» к условно-индивидуальному «я».
Условно-индивидуальное «я», как опосредованная форма «мы», обязательная высокая тематика, проблематика, пафос и обращение к рефлексии коллективного характера превалировала в кабардинской литературе вплоть до начала творческой деятельности Зубера Тхагазитова.
Но подчеркнём, что мировоззренческое состояние кабардинской литературы, зафиксированное ещё в творчестве А. Шогенцукова, советского пoэтa, будучи в высокой степени инкорпорированы в общие модели социалистической витальности, всё же, полностью определялись диалектикой «линейной» и обратной эволюции соотношения миф – эпос – этика: этика – эпос – миф. Поэтому проблема освоения институциональных основ национальной специфики, взаимообусловленности долитературных и литературных традиций является основополагающей для эволюции адыгского художественного сознания.
Важно проанализировать ещё одну сторону соотношения миф – эпос – этикет, имевшую для новописьменных литератур немаловажный характер – это миф творимый. Сложное соотношение мифа народного и мифа творимого является характерным не только для западной литературы, но и для многонациональной литературы Советского Союза, правда, не столько в творческом плане, сколько в плане социальной и политической адаптации. И не всегда интеграция различных генерационных эстетических начал интенсифицировало литературный процесс. Так взаимодействие двух типов мифологизирования в кабардинской литературе часто ограничивало диапозон восприятия действительности, подчёркивая несоответствие движения национальной истории изображённому национальному миру, замыкая последний в границах псевдогармонии природного и социального. Такие негативные тенденции в новописьменных литературах преодолевались различными способами, но, в первую очередь, полемикой с устоявшейся в ХХ веке литературной традицией и тенденцией формирования новой художественности ХХI века (Б.Аброкова, З.Канкулов, З.Канукова, А.Кармова, Н.Махотлов, Л.Пшуков, М.Тлостанова, Л.Хавжокова и др.)
Итак, национальная литература, во многом, условно, конечно же, но вполне очевидно разветвляется на две основные художественно-стилевые тенденции развития, каждая из которых сформировалась под несомненным влиянием основоположника кабардинской советской литературы: а) миф – эпос – этикa: героический эпос «Нарты» – Шора Ногмов – Али Шогенцуков – Алим Кешоков – Д.Хаупа – Руслан Ацканов («эпическое мифологизирование»); б) этика – эпос – миф: цикл сказаний о Жабаги Казаноко – Бекмурза Пачев – Али Шогенцуков – Зубер Txaгазитов – Сафарби Бейтуганов – Хабас Бештоков – Афлик Оразаев, где творческая индивидуальность переосмысливает мифоэпическую традицию культуры на уровне «индивидуального мифологизирования». Направление эволюции и синтез обозначенных художественно-стилевых тенденций реализуется в произведениях «первых среди равных» творческих индивидуальностей, однако, как убедительно доказывает своими работами И.Кажарова, при неоспоримом и активном участии, конечно же, писателей «второго ряда». При этом выделенный, дифференцированный анализ национального этико-эстетического мышления позволит нам более аргументировано обосновать направление развития творчества Али Шогенцукова и инициированных им эволюционных линий развития современной кабардинской литературы.

II. Спасёт ли нас идеализация прошлого?

Движение литературы oт идеологически целостного восприятия к его «разрушению» не является целью дискуссии, в прямой и опосредованной форме ведущейся вот уже более четверти века, но даже в контексте буквального восприятия «ускоренного развития литературы» появление в кабардинской литературе такого произведения, как «Каменный век» (1985) – в век идеологии казалось далёкой перспективой.
Важность преодоления инерции деидеологизации национальной литературы и творческой полемики X.Бештокова в «Ракетодромах», а затем в «Каменном веке» в этом смысле очевидна и однозначно плодотворна. Автор намеренно дистанцировался от национально обозначенного и, одновременно, от социального подхода, уведя событийное и объектное ядро произведения в доэтническое и, разумеется, досоциальное бытие человека.
Как справедливо заметила Ф.Урусбиева, «Каменный век» – это «борьба двух доисторических племён, дореев и эминеев, которые существуют в поэме не в исторической и национальной определённости, а как архетипы будущих народностей».
Поэтическое своеобразие романа-мифа «Каменный век», как этапного для национальной литературы явления, есть результат органичного синтеза анимистической языковой стихии, по сути своей явившейся первоэлементом новой художественности, с западным опытом «индивидуального мифологизирования». Творческая полемика с национальной классикой, ярко обозначенная уже в («Ракетодромах» и «Каменном веке»), являвшаяся плодотворной формой связи с традицией, вылилась в дальнейшем творчестве Х.Бештокова (уже далеко не в шогенцуковско-кешоковские времена) в устоявшееся раздражение видом пизанской башни соцреализма. А безгранично тиражируемое самомнение («меня нельзя перевести на другой язык и до меня никого не было, а после меня тоже никого не будет») заставляет меня задать вопрос нашему уважаемому автору: «А не является ли тогда бештоковская поэзия «только» прекрасными переводами западноевропейской поэзии на кабардинский язык?»
А другие национальные авторы, которые, пытаясь вырваться из тех же эстетических доктрин «развитого социализма» (понятно нисколько при этом не пренебрегая, а то и с безудержным энтузиазмом пользуясь обретённой недавно письменностью) видели своё призвание в поэтизации архаичных форм народного творчества лишённых не только идеологического, но и социального содержания. Самым громким из подобного рода авторов, конечно же, является известный композитор Д.Хаупа, который под губную гармошку неустанно призывает других как можно побыстрее уходить от цивилизации к его «светлому» представлению этнического прошлого.
Удивительно, но ожидаемую и напрашивающуюся в своё время творческую полемику с самим Х.Бештоковым Д.Хаупа обозначил только недавно изданной книгой «Вечер без аплодисментов». Мне трудно объяснить столь продолжительное «молчание» Д.Хаупы – поэта. Все ведь давным-давно знали, с его же слов, что рукописей у него, при случае, хватит даже на издание восьмитомника. А вот и его объяснение этой продолжительной скромности: «Музыкой нельзя обидеть душу, а словом можно поразить душу». Как видим, это высказывание, тем не менее, завершилось изданием весьма объёмного I тома.
Лейтмотив творчества Д.Хаупы – драматизм, а то и трагизм, утраты этнической сущностности, которая остаётся для него призывом в ценностном восприятии того же самого «светлого прошлого». По несчастью или к счастью, основой творческой самоидентификации, таким образом, становится первичность божественности музыки («музыкой нельзя обидеть»…), которая корригирует вторичность произвольного неоязычески-трикстерствующего поэтического «я» автора, скажем, в произведении «Христос, Будда, Мухамед…» Но такая тенденция – идеализация прошлого, закренившаяся в национальных литературах, всё же не должна переливаться в отрицание противоречивого будущего традиционных культур. И хотя разнонаправленных по своему художественному стилю авторов – Х.Бештокова и Д.Хаупу – объединяет только неприятие кабардинского классика (правда ещё и народ, им, вроде бы, не тот достался) их эволюционный линейный и обратный процесс тотально соотносим с творчеством Али Шогенцукова, погибшего всего в 41 год в бобруйском концлагере, и который в условиях «своей» глобализации, в своей противоречивой для него современности сумел сохранить своё этническое и национальное «я» как «времён связующую нить».

 

III. Действительно ли Союз писателей – труп

Ещё одним вектором развития кабардинской литературы, заложенным Али Шогенцуковым и оказавшим решающее влияние на формирование новой художественности, оказался процесс «стяжения» пространных, поэтических и повествовательных жанров в национальной литературе. Наиболее показательные его образцы сконцентрированы в лучших афоризмах и миниатюрах С. Бейтуганова, преодолевшего «фольклорный реализм» (хотелось бы сказать, «письменный фольклор») в русле аксиологических ориентиров ярче и значимее, чем целая когорта авторов художественно несостоявшихся многостраничных романов и поэм. Самое удивительное – его тексты нельзя расценивать, как чисто литературное явление новой генерации, они полностью сохраняют свой этический, дидактический и рекреативно-жизненный потенциал, являя собой концентрированные резюме, сделанные по реальным наблюдениям за сегодняшней противоречивой действительностью. Подтверждением сказанному может служить удивительное соответствие миниатюр тем или иным актуализированным моментам современной жизни. Например, афоризм «Написанное им (писателем. – Ю.Т.) уже давно на том свете, а он продолжает влачить своё существование на этой грешней земле», можно оценить, как, едва ли не самое действенное замещение живой критики, отсутствием которой литература КБР страдает, практически, четверть века.
А вот, опубликованное, а не произнесённое при закрытых дверях, эссе о Союзе писателей:
«…Строго говоря, творческой организацией это объединение никогда не было, потому, что писатель, материально поддерживаемый государственной властью, обязан был идти в заданном сверху направлении. Союз писателей материально ограблен, политически бесперспективен и не имеет будущего, достойной творческой личности, он – труп, а труп не подлежит реанимации, он может быть бальзамирован, но и на эту посмертную процедуру нет средств».

Трудно спорить в этом вопросе с С.Бейтугановым, но я уверен, что всё-таки, не трудно будет найти средства не на бальзамирование, конечно, а на скромные похороны этой организации.
«Нашему всё», даже А.Пушкин нипочём. И действительно, а почему у автора книги о Ермолове не должно быть «своего» А.Пушкина?
При всей, порой, кричащей, противоречивости некоторых публикаций С.Бейтуганова на самые различные темы, они отмечены главным – духом сомнения, преодолением зависимости от однозначной, вневременной фольклорной логики. Его лучшие эссе и афоризмы – это творческая полемика с идеализацией «светлого» прошлого и «светлого» будущего, индивидуализация традиционного общественного сознания, но в абсолютно определённых и жёстких этико-эстетических границах этого самого прошлого и будущего. По большому счёту, С.Бейтуганов реализовал одну из ресурсных возможностей национального эстетического мышления, и причудливый синтез новационного смысла его миниатюр и их этико-эстетической дидактики в высшей степени важен, ибо в кабардинской литературе соотношение миф – эпос – этикет зримо определяет её эволюционный мэйнстрим, и закономерно, не исключается возможность совпадения и неразрывного переплетения различных типов художественного сознания и различных типов художественно-стилевых тенденций, которые могут взаимодействовать, как в художественном мире одного писателя, так и в структуре одного литературного произведения.

IV. В ожидании апокалипсиса

К ряду пиковых достижений кабардинской лирики в полной мере должно отнести и поэзию Р.Ацканова, с её нетривиальными визуальными трактовками национальных образов. Его колористика, равно как и поэтическое мироощущение, отмечены совершенно неожиданной тягой к единению, казалось бы, взаимоисключающих художественных тенденций: контрастное противопоставление цветов, предельный кларизм в их употреблении с доминирующим предпочтением очевидных спектрально-чистых тонов и, одновременно – текучесть, пластичность и размытость восприятия в процессуальном развитии.
Взгляд Р.Ацканова, в этом плане, одинаково чуток к жёсткой линии горизонта, видимой им в полной однозначности соотношения «светлый – тёмный», и к переливающейся пастели цветов, мимо которых протекает взор поэта на пути к месту соединения земли и неба.
В определённом смысле слова можно утверждать, что лирика Р.Ацканова замыкает одну из упомянутых линий развития кабардинской поэзии, и весьма показательным видится то обстоятельство, что в некоторых базовых чертах она весьма близка к художественному мышлению Афлика Оразаева – столь же очевидного носителя характеристик альтернативного вектора развития национального художественного слова, которому свойственны сочетания колористических контрастов с зыбкостью и переменчивостью цветовых картин. Поэт подчёркнуто неравнодушен к ключевым пространственным концептам, природа которых синтетически объединяет не только устоявшиеся в художественном сознании материальные атрибуты национального Универсума, но и осуществляют нетривиальный переход от представления объекта к представлению-процессу с соответствующими, естественно, нюансами возникающих при этом переходе смыслов. И с этой точки зрения стабильные ориентиры национальной Вселенной в текстах обоих авторов рефлекторно равнозначны эфемерным сущностям, передающим своё непостоянство окружающему миру в целом. Семантически неоднозначные концепты А.Оразаева, как и феноменологические «текучие» объекты («дождь», «снег», «свет», «ветер» и др.) – не просто индивидуальные слепки с реалий бытия. Их зыбкость, по крайней мере в одной из ипостасей, – тревога поэта о будущем. Это, прежде всего, ощущение неустойчивости и хрупкости национального бытия, аутентичного этнического существования, и уязвимость такового ощущается А.Оразаевым, как незащищённость мироздания в целом. Именно в произведениях этой плеяды, и прежде всего Оразаева и Ацканова – во многом завершающих целую череду трансформаций кабардинского эстетического мышления, появляются выраженные апокалиптические мотивы, столь редкие для авторов новописьменных литератур. Можно долго рассуждать на тему тематической универсальности развитых и неразвитых литературных систем, но отрицать очевидный и бесспорный философский посыл некоторых поэтических текстов не приходится.

Ни закатов, ни ярких восходов,
Ни назад, ни вперёд – ни следа,
Лишь стенает теперь непогода
На тропе, что ведёт в никуда.

Глобализационные процессы, столь противоречивые для традиционных культур – явление объективное. На этапе очевидного кризиса традиционной кабардинской культуры возвращение к опыту литературной классики, творчеству Али Шогенцукова, конечно же является, думаю, необходимым шагом. Ведь именно он сумел интегрировать национальные этические и эстетические модели в систему унификации и нивелировки идеологической и политической реальности первых лет Советской власти – в сущности, встроился в глобализационный процесс и открыл по «велению времени» (Ж.Казаноко) национальной культуре новую парадигму её функционирования. Именно поэтому логику развития национально-художественного мышления в кабардинской литературе и современного кризиса культуры следует рассматривать как процесс, осознанно повторюсь, тотально соотносимый с творчеством Али Шогенцукова, а значит и с противоречивой, но объективной мировой культурной универсализацией.

Юрий ТХАГАЗИТОВ,
доктор филологических наук

 

Один комментарий на «“Век идеологии”»

1. Любопытное наблюдение: Кавказскую войну XIX века называют Русско-кавказской войной те же люди, которые возмущаются, когда говорят: «лица кавказской национальности». Вот такая дихотомия сознания, говоря словами автора данной статьи.
   И еще насчет указанной дихотомии: они всегда говорят о жертвах и даже геноциде того или иного народа в ходе «завоевания русскими Кавказа» и тут же радостно отмечают юбилеи добровольного вхождения того же народа в состав России. Исключение – дагестанцы, которые добровольно не входили в состав России, но и, как говорил Расул Гамзатов, добровольно не выйдут из состава России. Что доказали дагестанские ополченцы в 1999 г., разгромив вооруженные банды чеченских экстремистов.

   Ответить