Вороний лёд
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2025 / 20, 23.05.2025, автор: Игорь МАЛЫШЕВ (г. Ногинск, Московская обл.)
Игорь Александрович Малышев родился в 1972 году в посёлке Реттиховка Приморского края. Образование высшее техническое. Живёт в Ногинске Московской области. Работает инженером на атомном предприятии.
Прозаик, поэт, драматург, музыкант. Прозу, стихи и пьесы пишет со второй половины девяностых. С тех пор опубликовано десять книг прозы и – совсем недавно – первая книга стихотворений. Публиковался в журналах «Москва», «Роман-газета», «Новый мир», «Юность», «Дружба народов», «Сибирские огни», «Нижний Новгород», «Традиции & Авангард». Удостаивался премии «Надежда» начинающему автору-непрофессионалу от журнала «Москва» (2001). Дипломант премии «Хрустальная роза Виктора Розова» (2007) и фестиваля «Золотой Витязь» (2011).
Дважды входил в короткий список премии «Ясная Поляна» (2003, 2009). Роман «Номах. Искры большого пожара» (2017) вошёл в шорт-листы литературных премий «Большая книга» и «Русский Букер», а также в лонг-лист премии «Национальный бестселлер».
Сочиняет песни и поёт в рок-группе «Лес».
* * *
Спокоен, как шлем спартанца,
Я люблю каждый па того танца,
Что танцует мировая история.
Мы ещё хлебнём с нею горя, и ты, и я.
С бритвой, зажатой в безупречно белых зубах,
Озарена факелами, жирно коптящими мрак,
Изящна, как месть потерявшей стыд королевы –
Девственница, гетера, мадонна, крестьянка, мегера.
Мечутся в темноте бешено-красные лоскуты.
Ниткой задев, она обрушивает мосты.
Ест детское мясо, не признавая поста.
Бритвы опасной не выпуская из алого рта.
Стоит ли кому бояться еë поцелуя?
Не стоит. Так искренне теперь никто не целует.
Одного только взгляда еë добивались столь многие!
Не отворачивайся, когда танцует мировая история.
РОДИНА
Когда моя страна вальсирует, это всегда красиво.
Даже если вальс хаотичен и не выверен транспортиром.
Даже если кровав, как застенки тридцать седьмого,
Я и тогда люблю и говорю: «Слава богу!»
Когда моя страна вальсирует, смещая подчас континенты,
Я и тогда восхищён её великолепием.
Да, бывает груба и подчас нелепа,
Но ведь безумно-безумно-безумно великолепна!
Так вальсируй, родная, вальсируй, в берёзово-липовой вьюге.
Как ты идёшь, так качаются пугачёвские струги.
Так гагаринский летит самолётик по небу.
Табор уходит в небо, и легенда слагает легенду.
Пусть косы летят, где и алые, и пулемётные ленты.
Зверь мой ласковый, зверь мой нежный, заветный.
Вальсируй, царевна, вальсируй, не беда, коль собьёшься на пляску.
Я слушаю, задыхаясь, твою страшно-прекрасную сказку.
1613
Что, пан, хороши костромские леса?
Как смерть красна и как ночь ясна.
Что думает пан, скоро ль будет весна?
Что вам сквозь рёбра лучше, берёза или сосна?
Выглянет весна незабудкой из ваших глаз.
Наша земля всех любит, полюбит и вас.
Всему своё время, пан, всему свой час.
Отпою вас прямо сейчас я на первый глас.
Всë одно не поймёте, басурмане, скопцы и воры.
Не увидеть весны вам нашей, хоть лес и полон коры.
Разводите костры, пейте кровь друг у друга, как псы.
Не увидеть весны вам нашей! Не видеть весны.
А я прорасту опятами, мхом, можжевельником.
Полечу прямо на небо пыльцой от ельника.
Того самого, что из ваших рёбер пророс.
Вот и самая глушь. Добралися. Спаси Христос.
1812
Друзья, нам не осилить этих пространств.
Давайте, съедим коня, и ему, и нам, уже немного осталось.
Чудовищная, бесконечная, как Россия, усталость
Душит меня, как на ось намотавшийся шарф.
Друзья, давайте допьём вино и просто замёрзнем.
С мужественным, как и подобает воинам, выражением на лице.
И увидим царевну в сияющем, будто снег на елях, венце –
Россию. И она проедет по нам в санях на скрипучих полозьях.
Друзья, мы можем, как Кай, ухватиться за еë сани,
И остаться навеки средь этих людей странных,
Открытых для всех стран, и своими считающих все страны.
Вот и утро, друзья. Вставайте. Она подъезжает.
* * *
«Матушка!.. Православия надёжа!.. Вера!»
Кричали юродивые и целовали след от саней.
Она смотрела на них взором огненным бультерьера.
«Растапливай след от саней», – говорили юродивые. – «И пей».
Сани умчались, след затоптали и стёрли.
Боярыня Морозова сгинула в земляной тюрьме.
Древлее православие в огненных срубах мёрло.
«Сгинула Русь!» – верещали кликуши. – «Сгинул наш свет во тьме!»
«Пропала Россия», – говорил генерал, заправляя барабан последним патроном.
«Пусть. Пропадай. Но чести мы не уроним.
Сдохни весь свет, он не стоит моих убеждений».
И пулю отправил в висок, будто человек России последний.
«Пропала страна», – говорит маршал и вяжет петлЮ.
За окном светает. Время стремится к нулю.
Вешается, рвётся тросик. Он вешается снова.
Рвётся на части страна, кроваво и бестолково.
«Пропала страна!… Россия!… Пропали и смысл, и вера…»
Мы выживали во все времена, и это за гранью любой веры.
Мы выживем, если нас залить бетоном, и расплавленным молибденом.
Прорастём сквозь них, и никто здесь не станет последним.
* * *
Ничто не заставит меня молчать,
Ничто не заставит меня заплакать,
Только твоя, моя родина,
Снегириная память.
Ничто не заставит меня упасть
С простреленной влёт головою.
Только твоя, моя родина,
Журавлиная воля.
Так не обжигает солнце,
И не спасает подорожника лист,
Как твоя, моя рОдная,
Соловьиная ненависть.
Ничто не поднимет меня из мёртвых,
Не воссоздаст из сухой костИ,
Кроме твоей, моя маленькая,
ЖаворОночьей радости.
* * *
Заря встаёт над летним Черноземьем.
В полях усталым зверем спит комбайн.
На травах, скатах, стёклах сплошь роса.
Всё радость краткая и вечное терпенье.
Истаивает сахаром луна,
Чай допивает комбайнёр небритый.
Не пели гимн, и, значит, «Рио-Риту»,
Пока не вклЮчат. Или не включАт.
В туманных пролесях волчица спит, волчат
Теплом боков и брюха согревая,
Над горизонтом рябь дроздовьей стаи.
Лист поднимают выростки опят.
Карась идёт на нерест и рыбак
Его поймает тонкой нити сеткой.
Лес тянет в небо тонкоручье веток.
Порядок и вселенский кавардак.
Охотники, проснувшись, ищут твердь
Бутылки и в ней жидкость русской водки.
Благословите водку, рыбы, волки,
Вам без неё немногим уцелеть.
Последняя на полотне звезда
Небесном, растворяется в рассвете,
Нежно-лиловом, родниковом цвете,
На тонкой коже палого листа.
* * *
«Там рельсы кончились», – сказал нам проводник.
Мы вышли из вагона, всюду лето.
Тут шпалы дряхлые, там вдалеке тростник,
И солнца вездесущие стилеты.
На гравий сели и глядим в траву.
Над нами слепни, бабочки и осы.
Но точно так же, как всмотрясь во тьму,
Здесь видишь взгляд весёлый и раскосый.
Ржавеет поезд, рушится металл.
И только лето, лето, лето, лето…
«Пить будешь?» – проводник седой сказал,
Убит из всех прекраснейшим стилетом.
* * *
День уходил в закат. Ночные песни
Вставали над темнеющей землёй.
Крик ворона и козодоя вой
Пугали в засыпающей деревне
Детей, глядящих в окон темноту
И сказки вспоминающих о мёртвых,
Что бродят между трав, от жара блёклых,
И горе на плечах сухих несут.
День уходил в закат и дети знали,
Что смерть близка, как матери рука,
И грань стекла оконного тонка,
И выдержит напора тьмы едва ли.
* * *
В наших лесах кто-то играет в шахматы.
Деревьями. Абсолютно невероятные,
Если мы подходим к ним с точки зрения человека.
Тут каждый ход занимает от полувека до века.
Этот дуб простоял здесь четыреста лет,
А берёза через полста ушла и теперь там осина.
Очень медленно и невероятно красиво
Кто-то играет в шахматы в наших лесах.
* * *
Берёза, у которой три ствола,
Над памятником с красною звездою.
Здесь небо, как и в детстве, голубое.
А даль непостижима и светла.
Здесь каждый день на прежний не похож,
Хоть сделан из того же Солнца света.
Лети, лети вперёд моя планета.
Я счастлив, что в твои чертоги вхож.
Взлетая, бьёт карась стекло пруда,
И зеркало колеблется волною.
Жить – счастье неизменное, простое,
И я живу, не ведая стыда.
* * *
Начало зимы. Лёг на реку вороний лёд.
Тот, что ворона выдержит, а человек пропадёт.
Я смотрю на реку, как она подо льдом течёт.
И знаю, что мир наш – всë тот же вороний лёд.
Только весна отыщет, только река отпоёт
Всякого, кто, не будучи вороном, ступил на вороний лёд.
Мир не мёд и не сахар, в реке не отыщешь брод.
Но как не оставить свой след меж вороньих? Не ступить на вороний лёд?
* * *
Часы остановились. Поезд стал.
Ты вышел в цвет и запах зверобоя.
Темнело небо вечно-голубое
И птицы на железных проводах.
Столбы кривились, дерево чернело.
Густели запахи, и гул жуков густел.
Пред сном грядущим всë живое пело,
И запах креозотовый висел.
Вагоны дёрнулись и двери затворились.
Тебя ждал след и росчерк стрекозы.
Там мошки, вознося осанну, вились,
И опадали цифрами часы.
Прекрасно! Буду звать сюда друзей. Не так много настоящих стихов.
“Вот стихи и всё понятно, всё на русском языке”, и нет стенаний и плача! Замечательно!
В застенке тридцать седьмого танцую я этим летом,
Наверное, водки жидкость во мне пробудила пыл.
Ребята, убит навеки прекраснейшим я стилетом,
А может быть, и скелетом. Он тут вчера проходил.
Ребята, мне без ошибки, увы, не сказать ни слова,
Но если корить начнете – я сразу свяжу петлю.
Убит я – но всё танцую в застенке тридцать седьмого,
Я, правда, его не нюхал. Но я его так люблю!
Бзыки. Просто.