Возвращающаяся молодость

Рубрика в газете: Музыка красок, № 2021 / 31, 26.08.2021, автор: Вера ЧАЙКОВСКАЯ

Любят современные художники называть свои произведения иностранными словами. Вот и московский живописец Семён Агроскин назвал свой недавний графический цикл (уголь на бумаге) «Флешбэком», что по-русски можно перевести как «возвращающиеся воспоминания». Впрочем, россиянин начинает переводить «по словечку» и видит, что речь идёт о некой «вспышке» сознания, причём эти «вспышки» едва ли не навязчивые, так как имеют свойство возвращаться. Короткое английское слово на русском оказывается вовсе не простым,;его значение размывается, оно обрастает личными лирическими ассоциациями и намекает на какие-то тайные глубины сознания.
И в самом деле, в своём цикле художник хочет достичь эффекта максимальной глубины и эмоциональной отдачи. При этом он использует , как ни странно, самые аскетические средства. Не акварельные краски или цветную пастель, а архаический, «ископаемый» уголь, что производит впечатление лихорадочного желания хоть пунктиром, хоть «начерно», но сразу обозначить являющиеся сознанию неотступные видения. Но и уголь чётко прочерчивает паркетный рисунок на обветшалом полу, отваливающуюся, «дрожащую» штукатурку коридоров или помогает воссоздать поразительный контраст тёмного пространства вдруг освещённого светом настольной лампы. Что же перед нами ? Скорее всего – это какие-то старые чердачные помещения.

Были, были у нашего автора и другие воспоминания: воспоминания, навеянные искусством прошлого. Недавние очаровательные женские головки – вольные копии женских образов таинственного Дельфтского мага – Вермеера. Там художник ловил некие, едва уловимые тонкости женской натуры, её нежности, страсти, мечты, – в рассеянно-задумчивом взгляде, в грациозной профильной позе, в невесомой одежде. А уж эти сверкающие, праздничные растёки акварели!
Да ведь и в изображении старых интерьеров и вообще всяческого «хлама», наполняющего некоторые теперешние квартиры в домах, построенных отнюдь не по современным инновационным технологиям, художник бывал и красочен, и даже порой ностальгически-сентиментален.

Но теперь что-то в корне изменилось. Автор повернулся к грубому, лишённому сантиментов, «мужскому» миру, к одинокому «мужскому» сознанию, к тому, что не отпускает и настойчиво требует выхода. Причём возникающие образы столь же грубоваты и лапидарны, как и сами эти «повторяющиеся» воспоминания. Потому-то исчезают краски, берётся в руки «брутальный» уголь. По сути, изображается всё то же, что и в недавних красочных и наполненных эмоциями картинах – мир старых интерьеров и старых вещей. Но тут нет романтической театрализации, как в прежней серии «Домашний театр», нет ощущения присутствия семьи в разных её поколениях, нет временной размытости, дающей картинам лирическую дымку. Всё происходит «здесь и сейчас». И происходит с тобой – автором и героем воспоминаний.
Теперешний Агроскин – известный художник, владелец современной мастерской, отец большого семейства, – как мне представляется, переносится в собственное прошлое, к своему художническому началу. Узнаётся допотопный чердак, где прежде размещались, да порой и теперь размещаются мастерские художников. Расшатанные столы и табуретки, диковинный по неприглядности распахнутый туалет, потрёпанная ванна, чуть прикрытая старой клеёнкой, узкая скомканная постель с приставленным стулом, вешалка со старой одеждой, пригодной для строительных и покрасочных работ…

Да, да. Припоминаются мастерские на чердаках и в подвалах, посещаемые мною во время работы в 90-е годы над книгой о современном искусстве. Примерно в такой, на Тверской, ну, чуть почище и попригляднее, некогда обитал и ныне всемирно известный Гриша Брускин…
Кто-то с досадой воскликнет – опять чернуха! Ан, нет, не угадали. Эти вспышки воспоминаний полны какой-то суровой, скрытой лирики, пронизаны светом. Тут, пожалуй, уместны стихи зрелого Пушкина, ищущего поддержки в воспоминаниях о «непреклонности и терпенье» гордой юности!
Одинокая убогая кровать залита светом, словно в комнату заглянуло утреннее солнце. Горящая лампа создаёт строгий уют, манит углубиться в одну из книг, лежащих на столе стопкой. Открытые и закрытые окна и двери ветхих коридоров намекают на жизненные возможности. Одиночество, упорный труд, внутренняя собранность, аскетическая отрешённость от внешней суеты и большие надежды на свой талант, на личную и творческую судьбу, – вот, как мне представляется, о чём этот цикл. Он о возвращающейся молодости, о молодости, вспышки которой всегда с тобой.