ВСЁ ЭТО ДЕЛАЛОСЬ НАМИ
Использовавший Брежнева как знамя
№ 2023 / 9, 11.03.2023, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Дмитрий Устинов никогда не скрывал, что многим, если не всем, он в начале своей карьеры был обязан Сталину. Это ведь вождь в июне 1941 года за несколько дней до войны утвердил его вместо брошенного в тюрьму Ванникова наркомом вооружений. Внимательно следил Сталин за делами своего любимца и после войны.
Однако спустя годы в научных кругах, да и не только в них, развернулись бурные дискуссии и о кадровой политике Сталина (ряд историков назвали её спорной), и о роли сталинских назначенцев в войне и после Победы (критике стали подвергать как представителей старой гвардии, в частности, Микояна, так и управленцев из другого поколения, скажем, Патоличева и Пономаренко). Пошли разговоры о том, тем ли людям Кремль доверил восстановление разрушенного немцами народного хозяйства. Ну а последний с участием Сталина съезд партии и вовсе некоторыми учёными, занявшими крупные посты в академических институтах, оценивался как съезд недоучек, открывший дорогу малообразованным карьеристам, из-за которых началось вырождение партии. Но историки, стоявшие на подобных позициях, забывали, что именно девятнадцатый съезд ввёл в большую политику главу партии Брежнева и целый ряд его соратников.
Устинов очень бурно реагировал на все публикации и фильмы конца 60-х – первой половины 70-х годов, в которых затрагивались Сталин и вообще вся история послевоенного времени, то есть тех лет, в которые произошло его вхождение во власть.
Вспомним, как он воспринял появление фильма «Блокада», снятого по роману Александра Чаковского. Приведу фрагмент его выступления 25 февраля 1975 года на Секретариате ЦК.
«Мы, – сообщил Устинов, – смотрели с Арвидом Яновичем <Пельше> и Владимиром Ивановичем <Долгих> этот фильм. Надо сказать, что артист, который играет роль Ворошилова, совершенно непохож на него. А это очень важное значение имеет. Всё же, когда артист сходен с настоящим человеком, то это очень важно и для зрителей убедительно. Жданов на всём протяжении фильма неактивен, ведёт он себя не так, как член Политбюро. Сталин в некоторых местах показан весьма удручённым» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 15, Л. 72).
Член Политюро Кириленко тогда заметил Устинову:
«А кто был, Дмитрий Фёдорович, неудручённым в то время? Такая вражеская лавина катилась на Москву, на другие города, началась блокада Ленинграда. Тут были причины быть удручённым».
Но Устинов, не слыша Кириленко, продолжал гнуть свою линию. Он твердил:
«Заседание Военного Совета Ленинградского фронта также показано недостаточно убедительно. Жданов ведёт себя как-то несерьёзно. Некоторые батальные сцены импровизированы».
Почему Устинов так сильно вцепился в сцены с участием Жданова? На то у него имелись личные причины. Кто знает, где бы оказался Устинов, не заметь его в своё время Жданов.
Пора сказать всю правду. Устинов выдвинулся в первые ряды организаторов оборонной промышленности исключительно благодаря Жданову. Вспомним, что происходило в стране в конце 30-х, да и в начале 40-х годов. Многие директора оборонных заводов угодили под каток репрессий. Чистки затронули и наркоматы. А готовой смены опытным хозяйственникам и управленцам страна не имела. Жданов – и не он один – был в панике. Не сегодня так завтра грянет война, а кто обеспечит производство снарядов и пушек?! Выбор у власти оказался не велик. И тот же Жданов, когда порекомендовал Сталину Устинова, исходил не из того, что тридцатидвухлетний директор ленинградского завода «Большевик» был самым гениальным или хотя бы самым перспективным конструктором. Просто других управленцев у него под рукой не нашлось.
В начале лета 41-го года в пользу Устинова сыграло и то, что он рано понял, что требовалось Кремлю и лично Сталину, и мог быстро подстроиться под вождей. Старожилы рассказывали: стоило Устинову узнать о недовольстве верхов по поводу долгого неразмещения на заводе «Большевик» закупленного импортного оборудования, он тут же снял всех рабочих и спецов с конвейера – лишь бы в течение дня закончить монтаж всех заграничных станков. Потом директора завода распорядился сфотографировать запуск новых линий и договорился с нужными людьми, чтобы они смогли эти снимки положить на стол вождю. А что Сталин? Он, естественно, не стал вникать в детали, как монтировались станки. Ему был важен результат. Он увидел, что импортные станки наконец заработали. А кто этого добился? Сталину доложили: Устинов.
Потом началась война. На Устинова как на нового наркома свалились две задачи. Первая: организовать эвакуацию оборонных заводов из Ленинграда и ряда других промышленных центров европейской части страны на Урал и в Сибирь. И вторая: увеличить производство вооружений. Молодой нарком совершил чудо: в кратчайшие сроки мобилизовал не только свой наркомат, но и все подчинённые ему заводы. Он сам вкалывал по 18 часов в сутки и другим спуска не давал.
Устинов был своего родя диспетчером. Он помнил, где что имелось, знал, куда и что следовало перебросить, и потом лично отслеживал графики по производству вооружений.
Талант Устинова как «мобилизионщика» оказался очень востребован и сразу после Победы. Не случайно он вскоре был привлечён к созданию инфраструктуры для новых видов оборонной промышленности СССР.
Но в конце 40-х – начале 50-х годов мобилизационные методы управления в чём-то себя исчерпали и уже тормозили развитие экономики. А многие выдвинувшиеся в войну сталинско-ждановские кадры, зачастую не имевшие фундаментального образования и привыкшие всё решать только приказами, этого не понимали.
Спустя пару десятилетий неспособность министерств и партаппарата решать масштабные задачи осторожно признали даже сотрудники оплота сталинизма – института марксизма-ленинизма. Они подготовили том по истории КПСС первых послевоенных лет, в котором сообщили, что именно перед смертью Сталина возникла опасность перерождения партии. И тут вся гвардия, пережившая и Сталина, и Хрущёва, сразу встрепенулась. Как же так?! Ведь она-то как раз именно в те годы и начинала встраиваться во власть.
«Ведь всё, что делалось в период 1945–1958 гг., – напомнил Устинов 3 апреля 1973 года на Секретариате ЦК двум академикам и двум Петрам – Поспелову и Федосееву, – это делалось нами» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 11, л. 91).
И тут Устинов не кривил душой. Ведь многие системы вооружения, которые помогли нам разбить гитлеровцев и с которыми потом очень долго считался весь Запад, были внедрены в производство именно под его руководством. Это факт.
Другое дело, что после смерти Сталина Устинов оказался уже не так востребован. Да, в 1957 году его сильно повысили, но это была скорее вынужденная мера.
Вспомним, что случилось летом того года. Значительная часть руководства советского правительства – подчеркну: правительства, а не партии – выступила против Хрущёва. Среди несогласных с политикой тогдашнего первого секретаря ЦК оказались премьер Булганин и большинство его замов, включая Маленкова, Первухина и Сабурова. Хрущёв, когда победил, приказал всех уличённых в нелояльности к нему разогнать. И что получилось? Управлять экономикой стало, по сути, некому. От безысходности Хрущёв вынужден был задействовать некоторых бывших сталинских наркомов и, в частности, выдвинуть Косыгина и Устинова, которых в других обстоятельствах резко повышать вряд ли бы стал.
Но разве тот же Устинов сравнится, скажем, с Первухиным или Сабуровым? Устинов очень долго кроме оборонки ничего не видел. Он искренне считал, что вся экономика страны должна была работать в первую очередь на оборонку. А Первухин и Сабуров никогда не были лоббистами только какой-то одной отрасли. Они умели мыслить масштабно и действовали в интересах всего народного хозяйства. Скажем, Сабуров одним из первых обозначил проблему резкого отставания целого ряда регионов страны от крупных индустриальных районов, где, кстати, очень сильно была развита оборонка. А как этот разрыв можно было преодолеть? Не плодить же везде и всюду новые оборонные заводы. Сабуров предлагал развивать в депрессивных регионах перерабатывающие отрасли. Кроме того, он выступал за строительство новых транспортных магистралей и, в частности, за железную дорогу от Ямала до Таймыра. При этом Сабуров не занимался прожектёрством. Все его идеи были экономически обоснованы и финансово просчитаны. Он знал, где искать деньги. Кстати, Сабуров ещё в середине 50-х годов критически оценивал масштабный проект по освоению целины. Он предупреждал, что страна впустую истратит миллиарды, когда значительно увеличить сборы урожая при меньших затратах вполне можно было в центре России, для чего следовало наконец сконструировать более манёвренные комбайны. Но Хрущёв поступил по-своему.
В этом плане Устинов, конечно же, был предпочтительней и Сабурова, и Первухина. Он никогда в споры с вождём не вступал. Не поэтому ли в конце 1957 года его назначили новым заместителем председателя Совмина СССР. По распоряжению Хрущёва в ведение Устинова были переданы все оборонные министерства, а также аэрофлот. В личный аппарат нового зампреда правительства вошли
При этом ему дозволили сформировать личный аппарат всего из четырёх человек. В эту четвёрку вошли П.Д. Тропкин и И.В. Илларионов, а также ранее работавшие у В.А. Малышева В.С. Сумин и Истягин.
Как работал Устинов в правительстве?
«Днём, – рассказывал Игорь Илларионов, – он принимал министров, главных конструкторов, председателей совнархозов, партийных работников с мест и других посетителей. Кроме того, в порядке проверки выполнения решений Центра много разговаривал по телефонам, выезжал на предприятия, в научные учреждения. Текущую почту любил рассматривать в «вечернее время», с 20 до 24 часов. Аппарат Совмина работал точно до 18 часов. Руководители уезжали с работы около 19 часов, а Устинов трудился допоздна» (Нарком. Министр. Маршал. М., 2002. С. 256).
Значило ли это, что Устинов во всём поступал правильно? Не думаю. Такой распорядок дня всё равно не решал всех проблем ВПК. Один человек, даже если он пахал без перерывов все двадцать четыре часа в сутки, априори не мог вытащить экономику всей страны. Задача любого управленца – организовать эффективную работу всей команды и суметь нацелить людей на конкретные результаты. А вот это Устинову удавалось не всегда. Чего он добился, пропадая по 16-18 часов в Кремле? Его перестала видеть семья. Он упустил сына. Тот в отсутствие отцовского контроля рано запил и уже в двадцать с небольшим лет превратился в хронического алкоголика. Парня потом излечивали лучшие врачи, но до конца избавить человека от алкогольной зависимости так не смогли.
В конце 1962 года стало очевидно, что советская экономика сильно забуксовала. Созданные пятью годами ранее совнархозы ещё больше запутали систему руководства страной и регионами. Чтобы как-то сгладить противоречия между отраслевыми и территориальными принципами управления промышленностью, Хрущёв предложил создать новую структуру – Высший совет народной хозяйства СССР. На новое дело он бросил Устинова. А что тот знал кроме оборонки? В вопросах планирования он плавал, проблемы энергетики, металлургии и машиностроения ему были известны лишь в общих чертах, региональная экономика и вовсе никогда в сферу его интересов не входила. Не поэтому ли Устинов, когда возглавил ВСНХ, вынужден был позвать в свою команду некоторых опальных спецов (в частности, он уговорил Хрущёва разрешить ему назначить начальником управления энергетики в ВСНХ бывшего оппозиционера Первухина)?! Но даже опытные спецы что-либо изменить к лучшему не могли. И не потому, что они утратили деловые навыки. Просто ВСНХ оказался ненужной структурой, он в чём-то дублировал Госплан, в чём-то подменял существовавшие министерства, а в чём-то посягал на функции правительства. Из-за этого в кругах промышленников и управленцев стал снижаться и авторитет Устинова. Люди ведь видели, что от него мало что зависело.
Естественно, Устинов нервничал. Он рассчитывал на большее. Судя по всему, его недовольством воспользовался Брежнев. Они знали друг друга не один год. Впервые судьба свела их в 1948 году. Брежнев тогда как первый секретарь Днепропетровского обкома партии отвечал за создание на месте заложенного перед войной авиамоторного завода нового автомобильного гиганта. А Устинов возглавлял министерство вооружений и искал площадку для производства ракетной техники. Оба функционера проявили государственный подход и какое-то время вместе контролировали строительство мощного комбината, вошедшего в историю как Южмаш. Вновь их дороги пересеклись во второй половине 50-х годов. Только поменялась система подчинённости. Брежнев к тому времени стал уже секретарём ЦК КПСС и в этом качестве курировал весь военно-промышленный комплекс и соответственно Устинова как зампреда правительства.
Когда конкретно Брежнев посвятил Устинова в планы по смещению Хрущёва, пока неизвестно. Видимо, летом 1964 года. А потом Устинов начал работу уже со своим окружением.
«Примерно в сентябре 1964 г. как-то вечером, – рассказывал Владимир Новиков, – меня пригласил к себе Д.Ф. Устинов как председатель ВСНХ. Я ещё работал тогда председателем Комиссии Совета Министров СССР по внешнеэкономическим вопросам. Моя комната тоже находилась в Кремле, и я просто зашёл к Устинову в кабинет. У него сидел А.М. Тарасов, его заместитель по ВСНХ. С места в карьер пошёл разговор о том, что в ближайшее время состоится Пленум ЦК КПСС; надо, чтобы я подготовил тексты двух выступлений: одно – для Устинова, другое – для себя. Оба предназначались для выступления на Пленуме с тем, чтобы показать руководящему составу партии все безобразия, которые «вытворяет Хрущёв». Устинов сказал: «Ты ряд лет работал в Госплане РСФСР и в Госплане СССР, и у тебя должно быть материалов предостаточно». Я спросил: «Что, Хрущёва снимать собираются». Устинов подтвердил. У меня возник вопрос, как к этому отнесутся военные и КГБ? Получил ответ: тут всё в порядке, будет полная поддержка. Тогда я согласился» («Вопросы истории». 1989. № 2. С. 115).
Когда Хрущёва наконец отправили на пенсию, встали вопросы об укреплении органов власти новыми людьми и о распределении обязанностей в обновлённом партийном и советском руководстве. Первые замены были произведены уже в октябре и ноябре 1964 года. Продолжение последовало в марте 1965 года. По инициативе Брежнева Устинова тогда избрали секретарём ЦК и кандидатом в члены Президиума ЦК. Ему поручили курировать оборонку (а ею, напомню, до этого в ЦК занимался сам Брежнев) и химическую промышленность, которая раньше находилась в ведении Петра Демичева, ставшего теперь секретарём ЦК по пропаганде. Руководство же Высшим Советом народного хозяйства СССР перешло к Владимиру Новикову (правда, ненадолго; уже осенью этот орган за ненадобностью был ликвидирован).
Но в повышении соратника Брежнева обнаружилось одно неудобство. Как зампред правительства и руководитель ВСНХ Устинов занимал огромнейший кабинет в Кремле. А теперь ему предстояло переехать на Старую площадь в комплекс зданий ЦК. А разница между Кремлёвскими и цэковскими апартаментами, согласитесь, есть. Впрочем, на новом месте Устинова не обидели. Ему предоставили шикарный кабинет на третьем этаже.
В первый же на новом месте рабочий день к новому секретарю ЦК со своего пятого этажа спустился Брежнев. Он лично хотел посмотреть, как обустроился его соратник. По кабинетам других секретарей ЦК Брежнев никогда не ходил. В партаппарате это восприняли как знак особого отношения нового руководителя партии к бывшему любимчику Сталина.
В качестве секретаря ЦК Устинов стал курировать два отдела ЦК – оборонной промышленности (им руководил И.Сербин) и химической промышленности (им заведовал В.Бушуев), а также комиссию по военно-промышленному комплексу (ею управлял в ранге зампреда советского правительства Леонид Смирнов), одно из ключевых управлений Госплана, подчинявшееся Г.А. Титову, и аппарат замминистра обороны по вооружению Н.Н. Алексеева. Из старого аппарата он в качестве помощников взял с собой Игоря Илларионова, который слыл докой в вопросах радиолокационной техники, и Света Турунова, одно время участвовавшего в проектировании военных кораблей и атомных подводных лодок. А его новыми секретарями стали бывшие выпускники Московского авиационного института и Бауманского училища Евгений Педанов и Борис Пискарёв.
Устинов лично следил и за отбором кадров для курируемых им структур. Туда было очень сложно попасть случайным людям. Чьи-либо звонки на Устинова почти не действовали. Предпочтение он отдавал профессионалам, которые знали от «а» до «я» хотя бы одну отрасль оборонки. Скажем, осенью 1966 года появилась вакансия в отделе оборонной промышленности ЦК. Сербину понадобился новый зам. И кого предложил Устинов? Какого-нибудь искушённого партийного функционера? Нет. Он выбрал человека реального дела – начальника Первого Главка Министерства судостроительной промышленности Валентин Вашанцев, который из пятидесяти двух прожитых лет свыше тридцати занимался подводными лодками и имел звание Героя Соцтруда и Ленинскую премию. На нового зама Сербина был возложен контроль за выполнением всех программ по развитию советского подводного флота.
Устинов позаботился и о том, чтобы и все другие замы у Сербина были профессионалами высочайшего уровня. Скажем, на роль первого зама он выдвинул И.Ф. Дмитриева, который в своё время создал одну из лучших систем артиллерийского вооружения для самолётов. Другим замом по его рекомендации был назначен Н.Н. Детинов, контролировавший новые разработки в области военной радиоэлектроники.
При этом не стоит романтизировать этот отдел оборонной промышленности ЦК. Всё-таки он в большей степени занимался документооборотом, нередко подменял собой разные министерства и ведомства, а иногда был просто лишним звеном в системе управления ключевыми отраслями советской экономики. Но как Сербин подавал перед верхами своё подразделение! Я нашёл в архиве его отчёт за 1968 год. Сербин доложил руководству, что отдел оборонной промышленности ЦК за год принял участие в подготовке 350 проектов постановлений ЦК и правительства по разным вопросам создания, производства и поставок военной техники и представил в ЦК свыше 250 инициативных записок по улучшению работы оборонных отраслей, по которым состоялись поручения ЦК, а также рассмотрел и исполнил 1180 документов с резолюциями секретарей ЦК. Об одном умолчал Сербин: какова была эффективность всех этих справок и записок. Это при том, что персональную ответственность за разработку и производство новых образцов военной техники несли конструкторы, директора заводов и министры, но никак не сотрудники аппарата ЦК.
К слову: через Устинова как секретаря ЦК проходил ещё больший поток бумаг, чем через отдел Сербина. Но всё, что не в прямую касалось ВПК, главный партийный надзиратель за оборонкой зачастую поручал рассмотреть профессиональным партаппаратчикам. Для этих целей он одно время держал, в частности, Валерия Болдина, который впоследствии руководил секретариатом Михаила Горбачёва.
«Я, – вспоминал Болдин, – видел его [Устинова. – В.О.] в работе. Он обладал тогда достаточно хорошим здоровьем, огромной работоспособностью, сохранившейся ещё, видимо, с военных лет. Дмитрий Фёдорович ежедневно приходил к 8 часам утра и уходил после 12 ночи, а часто и позже» (В.Болдин. Крушение пьедестала. М., 1995. С. 56).
По уши погружённый в оборонку, Устинов в середине 60-х годов не всегда улавливал, что творилось на других этажах Старой площади. А там продолжалась подковёрная борьба. Некоторые члены правящей верхушки, которые активно помогали Брежневу в свержении Хрущёва, почувствовали себя обделёнными и стали искать способы нового передела власти. В частности, сильно оживилась группа бывших комсомольцев, близкая к Александру Шелепину. Устинова, успевшего поработать и со Сталиным, и с Хрущёвым и неплохо знавшего Брежнева, это должно было как минимум насторожить. Но он, не подозревая подвоха, в конце 1966 года дал согласие на поездку во Вьетнам в составе партийно-правительственной делегации, руководителем которой был назначен Шелепин.
Спросите, а в чём заключался подвох? А вот в чём. Два члена делегации – Шелепин и Устинов – являлись секретарями ЦК, а значит, должны были иметь равные права. Но один уже входил в Политбюро, а другой пока имел статус кандидата в члены Политбюро. Плюс Шелепин сидел на Старой площади на главном – пятом этаже, по соседству с Брежневым, а Устинов – на третьем. Кабинет на пятом этаже рядом с генсеком давал Шелепину основание считать себя вторым в партии после Брежнева лицом. Конечно, ему хотелось закрепить этот неофициальный статус – чтобы потом резко рвануть на первое место. Но для этого предстояло обработать если не весь партаппарат, то хотя бы руководство ключевых отделов ЦК. И если с завсекторами и замзавотделами вполне могли переговорить на предмет лояльности Шелепину бывшие комсомольские руководители, то переговоры с людьми уровня секретарей ЦК или зампредов правительства должны были вести соответствующие их рангу чиновники. Скажем, близкие Шелепину первый секретарь Московского горкома партии Егорычев или секретарь ЦК по пропаганде Демичев, а ещё лучше сам Шелепин. А где вести такие переговоры? Не в Кремле же и не на Старой площади…
Совместная поездка во Вьетнам давала Шелепину прекрасную возможность прощупать настроение Устинова и понять, имело ли смысл рассчитывать на него как на будущего союзника в борьбе против Брежнева. А Устинов, вроде тёртый калач, а замысел своего коллеги не разгадал. Больше того, он во время поездки во Вьетнам проникся симпатией к Шелепину. И это стало известно Брежневу. А надо было знать мнительный характер генсека. Он усмотрел в товарищеском общении двух функционеров создание нового мощного альянса, который мог бы поколебать его позиции для начала в центральном партаппарате. Поэтому неудивительно, что после возвращения нашей делегации из Вьетнама в отношениях генсека с Устиновым наметилось серьёзное охлаждение.
Однако буквально через полгода Брежнев и Устинов вновь оказались очень нужны друг другу. Когда конкретно они это поняли? В июне 1967 года на пленуме ЦК.
На том пленуме, напомню, Брежнев дал свой анализ происшедших на Ближнем Востоке событий и приказал всем усилить бдительность. Но взявший в прениях слово первый секретарь Московского горкома партии Егорычев понял указания генсека по-своему и предложил посмотреть на то, как обстояли дела с оборонкой у нас. По его мнению, системы ПВО оставляли желать лучшего и не были способны прикрыть столицу от возможного нападения. А это стало возможным, как он утверждал, только потому, что в своё время неправильно было проведено реформирование московских оборонных заводов.
Егорычев, когда обрушился на нашу противовоздушную оборону, ни одного конкретного виновника не назвал. Но в зале же не дураки сидели. Во-первых, все знали, что к созданию под Москвой систем ПВО был причастен Устинов. Какие-то работы в этой области осуществлялись под его руководством ещё с 1948 года. А во-вторых, кто длительное время курировал создание систем ПВО по линии ЦК? Разве не Брежнев?
В общем, что получалось по Егорычеву? Первое: у нас дырявая оборона. И второе: виновато в этих дырах первое лицо партии.
Возникали вопросы. Один из них: Егорычев спонтанно пришёл к таким выводам или за ним стоял близкий его товарищ Шелепин, готовившийся к переделу власти? Другой: не являлось ли выступление Егорычева на пленуме ЦК первым шагом к организации последующей отставки Брежнева?
Возникшая в лице Егорычева (и маячившего за ним Шелепина) угроза заставила Брежнева и Устинова вновь сплотиться. Им подыграл Суслов. Он тут же объявил в работе пленума перерыв до следующего утра.
Как потом выяснилось, весь вечер и всю ночь с участниками пленума проводились доверительные беседы.
«Их обрабатывали всю ночь, – вспоминал Егорычев. – Секретарь ЦК Д.Ф. Устинов принял упоминание о «не в меру ретивых исполнителях» идей Хрущёва о вооружениях на свой счёт. И он был недалёк от истины. Его фамилия была в моём выступлении. Но в последний момент я и её убрал.
Позже мне один из министров оборонной отрасли рассказал, что после моего выступления их всех собрал Устинов. «Дмитрий Фёдорович, – говорил он, – от злости просто на стенку бросался. Кричал: «Мы этого Егорычева в пыль сотрём!»…» (Н. Егорычев. Солдат, политик, дипломат. М., 2017. С. 27).
В пыль, конечно, Устинов никого не стёр, но удалить из власти ряд сторонников Шелепина он Брежневу помог. Правда, вскоре у него появился в верхах новый, более серьёзный и более опасный оппонент. Это министр обороны Гречко. Военачальник не любил, когда партийные работники влезали в его епархию и тем более, когда те раздавали свои указания. Сколько раз он в раздражении кремлёвским посредникам говорил, чтобы «этот рыжий со Старой площади» не совался в его дела.
Позже Брежнев попробовал разграничить сферы ответственности двух «ястребов». Одному было поручено заниматься исключительно военными делами, а другому сосредоточиться только на оборонке. Но разве два тяжеловеса могли успокоиться? Ладно, если б они пакостили только друг другу. Из-за их ссор сколько страдала вся страна. Нужны примеры? Пожалуйста. В Нижнем Тагиле собирались на конвейер поставить выпуск нового танка Т-72. Но Устинов без совета со специалистами решил сделать ставку на другую машину, которую запустили в производство в Харькове. Но Т-72 по своим качествам был лучше. Гречко пришлось апеллировать к Брежневу. А сколько из-за упрямства Устинова было потеряно драгоценного времени.
Кстати, со временем выяснилось, что Егорычев, когда летом 1967 года публично выразил сомнение в надёжности систем ПВО, охранявших нашу столицу, имел на то все основания. У нас действительно с вооружениями не всё было ладно. И Устинов это отлично знал, но признавать свои ошибки, тем более публично, ни в какую не хотел.
Ближе к двадцать четвёртому партсъезду Устинов всё чаще стал вмешиваться в вопросы идеологии. Он поддержал нападки группы секретарей ЦК на журнал «Новый мир», публично согласился с критикой некоторых театров, осудил публикации журналистов левых взглядов в центральной печати.
«Это он, – записал 25 декабря 1969 года свой дневник заместитель главного редактора журнала «Новый мир» Алексей Кондратович, – кричал вслед за Жуковым о том, что надо разделаться с интеллигенцией, во времена Сталина был министром вооружений, генералом, на такой пост ставили абсолютно своих людей».
Чем было продиктовано такое поведение Устинова? После недолгой размолвки из-за Шелепина с Брежневым он хотел любыми путями подтвердить генсеку свою верность. Ради этого ему не жалко было лягнуть и поглядывавшую налево интеллигенцию. Ну а самое главное – Устинов рассчитывал в награду за верноподданничество повысить свой статус и войти на 24-м съезде в состав Политбюро.
Однако Брежнев решил кандидатский стаж своего соратника продлить. Иначе его б не поняли другие коллеги. Возникли бы вопросы, почему он, скажем, председателя КГБ Андропова оставил в кандидатах, а для Устинова сделал исключение.
А сразу после 24-го съезда случился скандал. После командировки во Францию отказался вернуться в Советский Союз крупнейший специалист в области электроники Анатолий Федосеев. Ему буквально за неделю до поездки присвоили звание Героя Соцтруда, а перед этим специально под него на окраине Москвы выстроили новый оборонный завод по выпуску магнетронов. Как выяснилось, он знал коды, на которых работали наши секретные радиолокационные станции. Переналадка этих станций могла занять несколько лет и потребовала бы миллиарды рублей.
Вопрос о Федосееве был вынесен на Секретариат ЦК. Приведу фрагмент обсуждения.
«УСТИНОВ. Федосеев – один из крупных учёных. Его фамилия в состав нашей делегации, которая направлялась на Международный салон, была названа т.Шокиным. По всем данным, можно сделать вывод, что он собирался совершить побег заранее. Всё это вполне возможно, тем более, что он два года находился в командировке в США.
Дано задание тт.Шокину и Калмыкову подробно разобраться с вопросом о том, что знал Федосеев из секретных сведений и каким образом локализовать это.
КУЛАКОВ. Непонятно, как могли наградить этого человека, присвоив ему звание Героя Социалистического Труда, хотя в его биографии имеется много неясного.
СОЛОМЕНЦЕВ. В материалах говорится о том, что КГБ неоднократно отводил эту кандидатуру от поездки за границу.
СУСЛОВ. Товарищи не проявили необходимой бдительности, неправильно подошли к отбору кандидатур для поездки. Сейчас надо будет поручить обстоятельно разобраться с этим вопросом и доложить свои предложения.
Можно было бы поручить тт. Смирнову Л., Сербину и Чебрикову разобраться с этим вопросом и представить свои предложения в ЦК» (РГАНИ, ф.4, оп.44, д.7, лл.181–182).
Всё шло к тому, чтобы крайним в истории с Федосеевым сделать министра электронной промышленности Шокина. Однако министр один отдуваться за именитого «невозвращенца» отказался. Он задал властям интересные вопросы: а куда смотрели КГБ, отдел оборонной промышленности ЦК и, боже, конкретно Устинов? И все сразу вспомнили о «деле Пеньковского». Тогда полетели головы начальника Главразведуправления и целого ряда военачальников. После чего Устинов дальше раздувать скандал побоялся.
В начале 70-х годов Устинов потребовал существенного увеличения денег на курируемый им ВПК. А где их было взять? Свободных средств государство не имело. Надо было ведь ещё развивать сельское хозяйство, лёгкую промышленность, культуру. Но Устинов стоял на своём. Когда Брежнев попробовал его урезонить и напомнил о проблемах с мясом и хлебом, то столкнулся с шантажом и угрозами. Довод Устинова был такой: мир не отказался от войн, а с чем страна, случись что, будет воевать. И Брежнев дрогнул. В марте 1972 года он признался Председателю Президиума Верховного Совета СССР Подгорному:
«Ты знаешь, Коля. Нервы не выдерживают. Я вот тут очень крупно поговорил с Устиновым. Он мне: я, мол, убеждён и буду настаивать. Ну, ты знаешь этот его пунктик. Я разошёлся. Потом только опомнился. Весь день в себя не мог придти. Ночью уже, часа в два, взял позвонил ему. Ну, вроде помирились. Утром он мне на работу позвонил. Вот ведь как бывает. А ведь мы всегда с ним по-товарищески. Это нервы…» (А.Черняев. Совместный исход. М., 2010. С. 9).
А в другой раз Устинов уломал генсека на то, чтобы начать размещение наших ракет средней дальности. Причём это было сделано в обход Политбюро, о чём впоследствии рассказал своему сыну министр иностранных дел Андрей Громыко (см. книгу Анатолия Громыко «Лабиринты кремлёвских коридоров власти», М., 1997, с.74).
Ни с кем Устинов не считался и в вопросах химии. Учёные-экологи ещё с 60-х годов предупреждали Кремль, что строительство на Байкале целлюлозно-бумажного комбината могло привести уникальное озеро к гибели. Первые годы работы этого комбината показали, что их опасения были не беспочвенны. Требовались радикальные меры. Учёным удалось достучаться даже до члена Политбюро Кириленко, для которого вообще-то всегда на первом месте стояли интересы ВПК. Однако ради спасения Байкала он готов был для начала перепрофилировать комбинат на выпуск менее вредной продукции, а в перспективе совсем его закрыть. Кириленко одно не учёл: целлюлозную промышленность на тот момент курировал Устинов. Открыто возражать экологам и спорить с Кириленко он не стал, а предложил на Секретариате ЦК поручить рассмотрение данного вопроса правительству. Что это означало? Всё отдавалось на откуп министерствам, которые и привели Байкал к катастрофе. А эти министерства яростно защищал курируемый Устиновым отдел химической промышленности ЦК. Эта история с неудавшейся защитой уникального озера наглядно продемонстрировала партаппарату, да и не только ему, кто на Старой площади имел больший политический вес – Кириленко, строивший из себя второго секретаря ЦК, или Устинов.
Весной 1973 года Брежнев неожиданно для партаппарата ввёл в Политбюро сразу двух силовиков – Юрия Андропова и Андрея Гречко, а также министра иностранных дел Андрея Громыко. А Устинов остался всего лишь кандидатом в члены Политбюро. Конечно, он был уязвлён, однако ссориться из-за этого с генсеком благоразумно отказался.
Своего – членства в высшем парторгане – Устинов добился на 25-м съезде в марте 1976 года. А через месяц с небольшим неожиданно умер маршал Гречко. В военных кругах сразу стали гадать, кто бы мог возгласить министерство обороны. Люди называли разные имена. Чаще других упоминались маршал Якубовский и генералы Куликов, Соколов, Павловский и Толубко. Но во время похорон Гречко тогдашний начальник 1-го управления Главного управления кадров Минобороны Язов заметил соседу по траурной церемонии генералу Ковтунову, что, по его мнению, новым министром будет Устинов. Однако никто из стоявших рядом военачальников в этот прогноз не поверил. А Язов оказался прав. Он заранее что-то прознал? Или сработала интуиция?
Какие же резоны были у Брежнева, когда он принимал такое решение (кроме того, что Устинов давно уже вошёл в его ближайшее окружение)? Самое простое объяснение: генсек решил сосредоточить в одних руках чистое военное руководство и вопросы разработки современного вооружения. Но, думается, всё было сложнее. Здоровье Брежнева оставляло желать лучшего. Генсек всё чаще болел. Этим могли воспользоваться не только недовольные властями группы, но даже соратники. Слишком велико было искушение попробовать перехватить у хворавшего генсека власть. И вот Устинов, не раз демонстрировавший Брежневу личную преданность, должен был любую попытку покушения на полномочия первого в стране человека предотвратить ещё в зародыше. Каждому в чём-то несогласному с курсом Брежнева следовало знать, что армия ни при каких обстоятельствах с выпадами против генсека не согласится и даст отпор. А обеспечить этот отпор мог прежде всего Устинов.
А как восприняла новое назначение Устинова армия? Как к этому отнёсся генералитет? В целом нормально. Хотя какие-то вещи в армейской среде, и не только в армейской, вызывали удивление. Многих изумило присвоение новому министру уже через три месяца после вступления в должность высшего воинского звания – маршала. Всё-таки маршал практически у всех ассоциировался со словом полководец. Но Устинов не был полководцем. Он всю жизнь являлся прежде всего технарём, ну, и в какой-то степени политиком. Неприятно поразило армейскую верхушку и то, что всем своим помощникам, переведённым в Минобороны из аппарата ЦК, Устинов сразу выбил генеральские лампасы. Не тогда ли началась в армии девальвация высоких воинских званий и наград?!
Кстати, в середине 70-х годов резко в гору пошёл сын Устинова, которого врачи наконец излечили от алкоголизма. Смотрите: в 75-м он в возрасте сорока четырёх лет получил Государственную премию СССР, в 77-м защитил докторскую, в 78-м стал профессором и генеральным конструктором боевых лазерных комплексов, в 80-м ему дали Героя Соцтруда, а в 81-м избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. А за что ему оказывались такие почести? Сын Устинова действительно был великим учёным? Нет. Но именно через него директора НИИ и оборонных заводов пробивали финансирование для своих проектов.
Но если б Устинов-старший покровительствовал только «фирмам», с которыми был связан его сын! Он считал, что в любом деле полезна конкуренция и поощрял, когда над одной и той же проблемой бились сразу несколько конструкторских бюро. На каких-то этапах это было разумно. Но в определённый момент следовало или объединять усилия всех участников научных процессов, или отдавать предпочтение самым перспективным разработкам. Нельзя было распылять государственные средства на все проекты. Этого бы не выдержал ни один бюджет.
А что Устинов? Приведу историю с одним из «ракетных изделий». Конструкторское бюро Челомея поставленную перед ним задачу собиралось выполнить по-своему, а бюро Янгеля – по-своему. А бюджет был не резиновым. Так Устинов добился, чтобы Брежнев принял обе команды и одобрил оба проекта, распорядившись последние средства выделить и для ракеты Янгелю, и для «изделия» Челомея. Но это была уже не конкуренция научных идей. Устинов таким образом перестраховывал себя, а заодно разорял и государство.
После перехода Устинова в Минобороны возник вопрос: кто будет следующим куратором оборонки в аппарате ЦК. Новый маршал выдвинул кандидатуру Леонида Смирнова. Но эту идею на Политбюро провалил Суслов. Он предложил поискать нового куратора среди секретарей региональных обкомов. С подачи Суслова выбор пал на руководителя Свердловской области Якова Рябова.
Сохранивший членство в Политбюро Устинов сразу своему преемнику дал понять, что по всем вопросам, касавшимся вооружения, тому следовало строго исполнять его указания. А Рябов в первые же дни после своего назначения стал многие решения принимать в обход министра обороны. Возник конфликт интересов.
Многие в партаппарате, да и в Генштабе, недоумевали. Ведь все понимали, что у Рябова и у Устинова разный политический вес. Неужели Рябов был самоубийцей, когда отвергал какие-то проекты по перевооружению армии, исходившие от Устинова? Нет, новый секретарь ЦК по оборонке наивным простачком не являлся. А так смело он поступал только потому, что чувствовал поддержку генсека и второго в партии человека – Суслова.
Брежнев как всегда вёл собственную игру. С одной стороны, он в первой половине 70-х годов слишком приблизил к себе Устинова и прощал ему некоторые слабости. Генсек не сомневался в порядочности своего соратника. Он знал, что Устинов выбивал деньги не для себя лично, а исключительно на разработку и внедрение новых видов вооружения, которые должны были существенно укрепить обороноспособность страны. Но, с другой стороны, Брежнев видел, что с каждым годом запросы оборонных министерств сильно возрастали, а другие отрасли народного хозяйства из-за этого оказывались на мели. Надо было как-то поумерить аппетиты оборонщиков, побудить их сосредоточиться на главных направлениях и отказаться от второстепенных проектов, а заодно устранить в их работе дублирование. Всё это мог бы сделать лично Брежнев. Но сам он не хотел ссориться с Устиновым. Произвести секвестр и освободить часть средств для других целей генсек решил руками Рябова, пообещав тому в перспективе членство в Политбюро.
В декабре 1978 года Рябов подготовил для Политбюро записку с предложениями сократить в 79-м году поставки военной техники Минобороны на восемь миллиардов рублей – без ущерба для обороны нашей страны. Но перед тем, как зарегистрировать этот документ в общем отделе ЦК, он сходил к Михаилу Суслову. В целом согласный с идеями Рябова, Суслов тем не менее для начала решил посоветоваться с генсеком. Всё это стало известно Устинову. И тот закатил истерику.
Под страшным напором своего министра Брежнев дрогнул. Тут бы Суслову проявить настойчивость и добиться заседания Политбюро. Но такие радикальные действия были не в его характере. Он предпочёл взять паузу. Коллеге же он написал:
«Товарищ Рябов, предложение правильное. Вы над этим продолжайте работать, но рассматривать этот вопрос на ПБ [Побитбюро. – В.О.] сейчас несвоевременно».
Ну Рябов и продолжил работать дальше. Он решил изучить состояние систем ПВО и ПРО, чтобы выяснить, насколько мы готовы к отражению нападения вероятного противника, стал вникать в программу по созданию космической станции «Буран» и допытываться, что подкосило проект по запуску в серию гражданских самолётом Ту-144. И многое ему открылось. В частности, оказалось, что Челомей имел более дешёвую космическую программу, нежели Глушко. Рябов вызвал президента Академии наук. Александров подтвердил, что разработки Челомея и более перспективны, и менее дороги, а Глушко, по сути, копировал американский «Шаттл» и мог разорить страну.
Но и это не всё. Рябов начал подкоп под зампреда Совмина Леонида Смирнова. Устинов запаниковал. Рябов стал представлять для него большущую опасность.
Спустя годы Рябов утверждал:
«Д.Ф. [имелся в виду Устинов. – В.О.] был мастер интриг и сталкивания людей, делая это вполне незаметно» («Экономические стратегии». 2000. № 1).
Однако в конце 70-х годов он этого не осознавал. И в конечном счёте сам подставился. Случилось это в феврале 1979 года.
Рябов полетел в Нижний Тагил, где его собирались выдвинуть кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Встреча с избирателями прошла замечательно. Потом первый секретарь местного горкома попросил его посидеть в узком кругу с членами бюро. Кто-то во время этих посиделок поинтересовался у Рябова состоянием здоровья Брежнева. Рябов скрывать не стал: да, генсек болен. Но тут же заметил, что неужели другие секретари ЦК не смогут прикрыть заболевшего руководителя. В этой ремарке, однако, тут же некоторые товарищи усмотрели претензии Рябова на пост самого генсека.
По возвращении из Нижнего Тагила в Москву Рябову позвонил лично Брежнев. Генсек прямо ни в чём секретаря ЦК по оборонке упрекать не стал. Он сообщил только, что, видимо, пришло время рассмотреть давно внесённую Рябовым и другим секретарём ЦК Долгих записку по укреплению структур Госплана. Рябов ещё подумал: ну вот, наконец, начались подвижки по его предложениям.
После короткого телефонного разговора с Брежневым Рябова позвал к себе Суслов. А тот сразу быка взял за рога. Он сообщил, что есть мнение передвинуть Рябова в Госплан, чтобы личным примером показал, как можно перестроить это ведомство. И вскоре его назначили первым заместителем Байбакова к уже имевшимся трём другим первым замам.
Устинов ликовал. Наконец он избавился от опасного соглядатая. Больше того, ему удалось убедить Брежнева никого на освободившуюся должность секретаря ЦК по оборонке не выдвигать. Он пообещал генсеку, что сам со всем справится – без всяких секретарей ЦК.
Видимо, тогда же – весной 1979 года сформировалось негласное малое Политбюро, в которое вошли Андропов, Громыко и Устинов. Соперничать с этим образовавшимся трио в тот момент могли разве что Суслов и Черненко. Но не Кириленко. Тот уже в расчёт мало кем брался.
Причём в самом трио первую скрипку очень долго играл Устинов.
«Брежнев, – утверждал многолетний помощник генсека Александров-Агентов, – не просто доверял Дмитрию Фёдоровичу Устинову как товарищу по работе, но и любил его как близкого друга» (Александров-Агентов. С. 270).
Вхожий в кремлёвские круги академик Арбатов самым уязвимым в этом трио считал Громыко. По его словам, тот страшно опасался Устинова. Он писал:
«Громыко, сам достаточно напористый, боялся его панически» («Знамя». 1990. № 7).
Именно образовавшееся трио в конце 1979 года убедило Брежнева ввести в Афганистан наши войска. Пользовавшийся до этого у Устинова полным доверием начальник Генштаба Огарков попытался убедить своего непосредственного начальника в ошибочности такого решения. Но министр тут же в грубой форме указал тому его место. Неудивительно, что после этого под Огаркова начался подкоп, закончившийся изгнанием опытного полководца из Генштаба. При этом кто организовывал и координировал этот подкоп? Два помощника министра обороны – Илларионов и Турунов, которые были технарями и в чисто военных вопросах никогда не разбирались. Илларионов, когда уже вышел на пенсию, сам признался журналистам, что в вопросах возможного смещения Огаркова он постоянно бегал консультироваться к генералу Ахромееву, который в итоге и был поставлен вместо неугодного маршала на Генштаб.
В последние два года жизни Брежнева Устинов уже мало с кем считался в Политбюро (разве что с Андроповым и иногда Громыко). Он мог в любой момент без каких-либо предварительных договорённостей позвонить, а то и зайти к генсеку. И ему никогда отказов не было.
Во время одного из посещений Брежнева Устинов договорился с генсеком о награждении второй звездой Героя соцтруда зампреда Совмина страны по оборонке Леонида Смирнова. Сразу после аудиенции у генсека министр обороны заглянул в первый сектор общего отдела ЦК и приказал его сотрудникам немедленно оформить по этому вопросу постановление Политбюро. А по существовавшим тогда правилам сначала следовало внести в Кремль записку с соответствующим предложением и разослать её всем членам Политбюро и получить от каждого члена согласие на это награждение. Но для Устинова правил уже не существовало. Узнав о подписании указа, управделами Совмина Смиртюков дозвонился до своего шефа – председателя правительства Тихонова. Тот сильно всему удивился. Как же так: зама наградили в обход председателя. После этого Смиртюков связался с секретарём ЦК Черненко и сообщил ему о недоумениях Тихонова. А Черненко сам уже давно был недоволен поведением Устинова. И поскольку он тоже мог запросто зайти к Брежневу, то тут же выбил у генсека подпись и под награждением второй звездой Героя Тихонова – в пику Устинову.
Если верить одному из помощников Устинова – Илларионову, в начале 80-х годов близкое окружение не раз заводило с министром обороны разговоры о болезнях генсека и о необходимости избрания нового лидера. Но маршал говорил своим помощникам: «Брежнев – наше знамя». Он боялся, что приди другой лидер, вряд ли оборонка продолжалась бы столь мощно финансироваться. А при больном Брежневе Устинов мог фактически бесконтрольно распоряжаться миллиардами исключительно по своему усмотрению. И никто его одёрнуть был не в состоянии.
После смерти Брежнева реально на пост генсека претендовали два человека: Черненко и Андропов. Шансы у обоих были примерно равными. Но до открытой борьбы дело не дошло. Всё решилось кулуарно. Устинов успел предупредить Черненко, что тому следовало бы вперёд пропустить Андропова. Перечить человеку, который контролировал армию, никто не осмелился.
Другое дело, что Андропов, став генсеком, не захотел оказаться под пятой у Устинова и очень скоро попытался ограничить влияние министра обороны. Уже летом 1983 года он перевёл из Ленинграда в Москву Романова, поручив тому вести всю оборонку в ЦК. И Устинов вынужден был это проглотить.
Однако век Андропова оказался недолог. Когда он умер, Горбачёв попробовал вступить в альянс с Устиновым.
«После смерти Андропова, – рассказывал ветеран партаппарата Валерий Болдин, – Горбачёв, не зная, кто придёт на смену Юрию Владимировичу, в моём присутствии говорил Устинову:
– Давайте, Дмитрий Фёдорович, беритесь за дело, поддержим Вас в должности генсека.
Устинов отнекивался, а однажды сказал, что не его это дело.
– Я уже в возрасте и болезней много. Пусть тянет Черненко» (В.Болдин. Крушение пьедестала. М., 1995. С. 234).
То, что именно Устинов приложил руку к выдвижению на первую роль Черненко, свидетельствовал и главный врач Кремля Евгений Чазов. В своих мемуарах он рассказывал, как в день смерти Андропова к нему в спецполиклинику на Грановского заезжал Устинов. Чазов был уверен, что маршал будет предлагать в генсека Горбачёва. А услышал совсем другое.
«Знаешь, Евгений, – заявил он [Устинов. – В.О.] безо всякого вступления, – генеральным секретарём ЦК будет Черненко. Мы встретились вчетвером, – я, Тихонов, Громыко и Черненко. Когда началось обсуждение сложившегося положения, я почувствовал, что на это место претендует Громыко, которого мог поддержать Тихонов. Ты сам понимаешь, что ставить его на это место нельзя. Знаешь его характер. Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко, и все со мной согласились. Выхода не было». Он ни словом не упомянул о Горбачёве, о том, что надо было бы узнать мнение других членов Политбюро. Я всегда верил Устинову, считая его честным и откровенным человеком. Но в этот момент мне показалось, что он чуть-чуть кривит душой. Видимо, на встрече четырёх старейших членов Политбюро он понял, что ни Черненко, ни Громыко, ни тем более Тихонов не поддержат это предложение в отношении кандидатуры Горбачёва. В этой ситуации его наиболее устраивала кандидатура Черненко. Больной, к тому же по характеру мягкий, идущий легко на компромиссы, непринципиальный Черненко вряд ли мог противостоять настойчивому, сильному и твёрдому Устинову, возглавлявшему военно-промышленный комплекс».
Протолкнув Черненко на первую роль, Устинов, однако, не захотел повторения прежних ошибок. Ему не нужно было, чтобы новый генсек последовал примеру Андропова и привёл во власть тех, кто вызывал у него раздражение. Поэтому он сразу включился в кадровые процессы.
«Именно он [Устинов. – В.О.], – утверждал Болдин, – в тот период был, пожалуй, главным из дирижёров расстановки кадров в руководстве. Именно от его поддержки во многом зависело, быть или не быть кому-то в Политбюро ЦК, возглавить тот или иной ключевой орган управления государством» (В.Болдин. Крушение пьедестала. М., 1995. С. 56).
И ведь спорить с Устиновым было бесполезно. Вспомним историю с маршалом Огарковым. В какой-то момент Устинову почудилось, что начальник Генштаба тесно сблизился с новым секретарём ЦК по оборонке Григорием Романовым. В образовавшемся альянсе он увидел угрозу своему могуществу. Устинов не исключал следующего развития событий: Романов попытается воспользоваться слабым состоянием Черненко и для начала заявить свои права на неофициальный пост второго секретаря ЦК, а Огарков попробует занять кресло министра обороны. Чтобы не допустить подобного, Устинов в начале сентября 1984 года решил чересчур смелого военачальника убрать из Москвы подальше и сослал его в Польшу – якобы командовать оттуда всеми нашими войсками, которые дислоцировались в странах Восточной Европы. За Огаркова попробовал вступиться председатель правительства России Воротников. Однако Черненко отказался отменять решение Устинова. Это очень удивило сына министра иностранных дел Громыко. Но отец сказал ему, что в кадровые дела военных он, несмотря на свой статус члена Политбюро и личную дружбу с Устиновым, не вмешивается.
«Про себя, – признался потом сын министра иностранных дел – Анатолий Громыко, – я подумал, что Устинов стал излишне подозрителен и увидел в Огаркове серьёзного претендента на пост министра обороны. Уж эта суета сует. Даже на закате жизни!» (Ан. Громыко. Лабиринты кремлёвских коридоров власти. М., 1997. С.75).
Одновременно Устинов уговорил Черненко не доверять Романову ведение в отсутствие генсека заседаний Секретариата и Политбюро ЦК. И Черненко безропотно исполнил это пожелание своего соратника. Может, именно за это Устинов в конце сентября 1984 года накануне 73-летия генсека предложил наградить главу страны третьей золотой звездой Героя? Кстати, Устинов лично вручил Черненко знаки отличия и произнёс по этому поводу целую речь.
Добившись ослабления влияния Романова, Устинов убедил Черненко дать больше полномочий Михаилу Горбачёву. Правда, не факт, что именно Горбачёва он видел в роли следующего лидера КПСС.
Впрочем, до смены очередного руководителя страны Устинов не дожил трёх месяцев. В конце 1984 года он слетал на военные учения стран Варшавского договора в Чехословакию, после чего ему стало плохо, и он умер. Затем скончались участвовавшие в учениях министры обороны Чехословакии, ГДР и Венгрии. И до сих пор не ясно, Устинов сам скончался или ему помогли, чтобы он не смог вмешаться в ход выборов нового лидера КПСС и страны.
Более чем интересный материал,за которым ясно стоит большой труд. Автор-Вячеслав Огрызко- ярко высветил персону Дмитрия Устинова, до сего-насколько я знаю-бывшую в тени.
Здесь есть и личный мотив. Устинов-пишет историк- дотошно занимался эвакуацией оборонных предприятий на восток СССР. Именно туда в Омск был эвакуирован один оборонныйзавод из Ленинграда,где трудился мой отец-Хомяков Иван Федорович. Выгрузили оборудование чуть ли не в чистое поле-как вспомнал отец-и вскоре начали давать продукцию фронту,причём спали в цехах…
Потом и я-перед филфаком-работал на заводе слесарем-модельщиком.
Вывод для меня очевиден; каждому времени соответствует свой стил управления.Устинов был из когорты военной косточки и в Великую Отечественную войну он был-что называется к месту/такого рода руководители необходимы остро и ныне-в пору СВО-время “новых русских”,почивавших на сырьевой ренте,явно закончилось/.
Вообще,в идеале надо бы перейти от военной эскалации-во всём мире-к Эре Встретившихся Рук-по Ивану Ефремову/см его”Туманность Андромеды”/.Перед человечеством стоят грандиозные задачи-по Циолковскому-спасения,а для этого необходима колонизация как ближнего космоса,таки дальнего-то есть перебазироваться в более молодую звездную систему-ведь наше Солнце остынет,превратившись в красного гиганта,а затем и белого карлика..
Так что современный руководитель-это специалист в сфере фундаментальной науки и при этом менеджер-организатор…
Но отдадим должное Дмитрию Федоровичу Устинову…
Лучше царь, чем дерущиеся за власть бояре.