«Я родине плачу оброк…»

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2025 / 7, 21.02.2025, автор: Ирлан ХУГАЕВ (г. Владикавказ)

27 февраля исполнится 100 лет со дня рождения Нафи Григорьевича Джусойты – доктора филологических наук, профессора, члена Союза писателей России, народного писателя Осетии, лауреата Государственных премий им. К. Хетагурова и Ц. Гадиева и Национальной премии «Яблоко Нартов», заслуженного деятеля науки Республики Южная Осетия, кавалера орденов «Уацамонга», «Знак почёта» и «Честь и слава».

Н.Г. Джусойты – автор десятков книг, среди которых лирические циклы («Сердце солдата», «Я родился в горах», «Трудный возраст», «Мой горный край», «Закатный свет на вершинах» и др.), сборники рассказов, повестей и романы («Реки вспять не текут», «Кровь предков», «Двенадцать ран, как одна», «Слезы Сырдона» и др.), двухтомной «Истории осетинской литературы», ряда монографий по творчеству осетинских писателей («Коста Хетагуров», «Сека Гадиев», «Елбасдуко Бритаев», «Арсен Коцоев», «Цомак Гадиев», «Александр Кубалов», «Гино Бараков», «Созур Баграев», «Нигер», «Грис Плиев») и сборников историко-литературных и литературно-критических статей («Книга друзей», «Книга друзей и наставников» и др.).

 

 

Имея в виду двойное дарование Нафи Джусойты – талант писателя и талант филолога, – Мелитон Казиты справедливо заметил:

«Нафи… перехитрил народную мудрость: побежал за двумя зайцами – и преуспел».

Вклад Н.Г. Джусойты в осетинскую художественную литературу и осетинскую филологию весом и ярок; первую он обогатил новыми монументальными образами и жанровыми формами, вторую – самобытной литературоведческой школой, главными принципами которой, при всей её академичности, тоже являются патриотизм и ориентация на традиционные национальные ценности, на народные представления о должном и прекрасном.

Ключевыми понятиями творческого наследия Н.Г. Джусойты – творчества как художественного, так и научного – выступают «отечество», «верность», «долг», «правда», «достоинство», «честь». Сегодня, когда наши воины проливают кровь за национальное достоинство России, утверждающейся как суверенный полюс глобальной силы, как полюс справедливости и правды, гуманитарию без такого «аппарата» не обойтись.

Пожалуй, главное, что характеризует творческий путь и общественную деятельность Нафи Григорьевича – это защита культурных интересов горских народов Кавказа в эпоху растворения народности сначала в советском, потом – в глобальном. Это был традиционалист и охранитель: он всегда культивировал национальную литературу и язык, всем своим разносторонним творчеством и аскетическим образом жизни утверждая идею о том, что народ – это личность, и что только национальная культура гарантирует существование народа как личности, – и, стало быть, гармонию в мировом масштабе. Современные исторические процессы показывают, насколько он был прав.

Это мировоззрение, естественно, определяет литературоведческую концепцию профессора Н.Г. Джусойты с её жёстким положением о том, что «национальная (художественная. – И.Х.) литература может существовать лишь на национальном языке… создание национальной литературной традиции на инонациональном языке – фикция» («О национальной самобытности писателя»). Существование русскоязычной ветви осетинской литературы он допускал условно, в целях анализа, и ограничивал её как в хронологическом, так и в жанровом отношении. Это, впрочем, вовсе не означает, что Н.Г. Джусойты каким-либо образом принижал значение для Осетии и осетин русской литературы и русского языка. Подтверждая правоту нашего выдающегося лингвиста В.И. Абаева, которой писал, что осетино-русское двуязычие – «это наше (осетин. – И.Х.) естественное состояние, наша судьба», Н.Г. Джусойты не только писал на русском свои публицистические, литературоведческие и литературно-критические работы (многие из которых посвящены русским писателям – А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову, М. Горькому и др.) и перевёл на осетинский шедевры русской литературы (среди которых «Евгений Онегин»), но и с удовольствием работал над автопереводами на русский язык своих художественных произведений. Он хотел только, чтобы его родной язык, язык малого народа, но язык таких больших художников, как Коста Хетагуров и Сека Гадиев, жил полнокровной жизнью. Даже вопросы сугубо научные он решал, сообразуясь с нравственно-этическими принципами:

«…русский язык считаю своим. Не родным, нет. Родной язык у меня один, ибо двух матерей у ребёнка не бывает»; «О, великий русский язык! Помоги мне защитить от меня самого, от моей глупости, от моей нерадивости и небрежения мой родной язык! Да устыдит меня твой великий пример и научит быть достойным носителем родного языка!» («Распри позабыв. Письмо Василю Быкову»).

Нафи утверждал, что подлинный талант произрастает только на почве национальной культуры, что он может быть уподоблен только дереву, пустившему в родную землю крепкие глубокие корни, но никак не перекати-поле, которому везде, куда бы ни занес его ветер, одинаково хорошо. Только родная культура питает поэзию, всё остальное – игра слов.

Привязанность Нафи к родной земле явна и безусловна; это кровная связь той же степени и прочности, как у Коста Хетагурова, Гамзата Цадасы, Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Алима Кешокова, Адама Шогенцукова, Мустая Карима, Олжаса Сулейменова, Чингиза Айтматова, Давида Кугультинова, – писателей и поэтов, чьё творчество неопровержимо демонстрирует, что литература может быть только национальной, – и что только в таком качестве она может стать ценностью и для других народов и культур.

Осетинский дух поэзии Нафи мощен, зрим и осязаем, как самые горы Осетии, о которых поет поэт. Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что образ горы так или иначе присутствует в трети его поэтических произведений. Но горы для Нафи – не только символ родного ландшафта, это еще и символ вертикальной шкалы нравственных ценностей, иерархии этических категорий, духовного аристократизма, – и с этой стороны мироощущение его лирического героя подчинено понятию долга:

«Я родине плачу оброк Поденно – и без срока. Лишь воин, павший в верный срок, Свободен от оброка» («Жалобы старости»; перевод наш. – И.Х.), – писал Нафи, которому посчастливилось живым вернуться с фронтов Великой Отечественной войны.

Лирический герой Нафи беспокоен и отзывчив. Таким его делает отрадное и мучительное бремя обязанности перед родными горами:

«Эх, стать бы мне для вас (гор. – И.Х.) Лучиной в безлунную ночь!» («Моя родина – горы»; здесь и ниже подстрочный перевод наш. – И.Х.)

Любовь к родине открывает поэту глаза, приводит его к настоящим поэтическим открытиям, позволяет достичь «высшего градуса философии», каковым, по Достоевскому, и является подлинная поэзия:

«Чем мне ещё отплатить за ваше добро, Кударские горы? Вырвите для меня из своего бока Тяжкую гранитную плиту – В дар, навеки, Чтобы я, как верный сын, На груди ее нес! Что я еще могу сделать для вас, Кударские горы?» («Кударские горы»).

Нафи всю жизнь служил процветанию, духовному здоровью и доброй славе своей малой родины, Южной Осетии, её светлому будущему. Не удивительно, что его тревожило запустение югоосетинских ущелий и сёл (вследствие известных трагических событий), и он нередко сетовал на соплеменников, которые уехали жить в Россию или ещё дальше; даже на тех, кто уехал на Север Осетии, – хотя Осетию почитал единой и всегда ратовал за вхождение Южной Осетии в состав России. Сам Нафи Джусойты не мыслил себя вне народа, вне родных гор:

«Что бы я был без тебя, мой народ? Если бы когда-нибудь Твоего доверия, твоей доброты, твоей радости, твоего горя, Твоих надежд на будущее я лишился, Если бы ты от меня отрекся, Или, подобно строптивому козленку, Я от тебя ушел далеко?» («Что бы я был без тебя?»)

И это не «программная» поэтическая декларация. Автору этих строк Нафи Григорьевич рассказывал, как ему предлагали работу в Москве:

«…Конечно, я отказался. В Цхинвале, когда утром я выхожу из дому, даже дети кричат мне вслед: “Доброе утро, Нафи!” Разве я услышу то же в Москве?..»

Нафи Джусойты лелеял мечту о том, что и через века горы Осетии будут населены счастливым, процветающим народом, говорящим на его языке; эта мечта обрела в его стихах законченное и убедительное, как если бы она уже свершилась, воплощение:

«Моё сердце среди безмолвных гор Иристона, Подобно языку колокола, ударяется в скалы, Потом долго и молча прислушивается: Может быть, из грядущих лет Другой колокол ударит!..» («Сердце в горах Иристона»).

Но и при всей напряжённой сосредоточенности лирического героя Нафи на образах своей любимой земли, эта поэзия носит универсальный характер, покоряющий точностью и чистотой формы:

«Ужель поэт – певец, и лира – Счастливый дар?.. Нет: плачет он. То чахнет он от хвори мира, Вся жизнь его – то крик, то стон. И нет поэту исцеленья; Покуда болен мир – изволь: Неси его – от сотворенья – В душе своей и быль, и боль» («Судьба поэта»; перевод наш. – И.Х.).

На новую высоту поднял Нафи Джусойты и эпические жанры осетинской литературы. Его рассказам, повестям и романам присущи глубокое знание народной жизни, философичность и психологизм. Герои его произведений – характеры глубокие, сложные и самобытные, и в то же время они во всем представляют национальный быт и национальное бытие.

В том числе бытие историческое: перу писателя принадлежит первый в строгом смысле исторический роман, написанный на осетинском языке – «Кровь предков» (1963), в котором ярко и всесторонне изображена жизнь горной Осетии в первой трети ХIХ века – героическая борьба свободных горцев-осетин против грузинских феодалов и царской карательной экспедиции генерала Ренненкампфа. Образы народных героев Бега Кочиева, Ака Кабисова, просветителя Иуане Агузаты выполнены с любовью и достоверностью, в национальном сознании вполне возмещающей дефицит исторических документов.

Громко прозвучал в осетинской литературе первый роман-миф «Слёзы Сырдона» (1977–1978), написанный на материале народных Нартовских сказаний. В романе принципиально смещены идейные и конфликтные акценты героического эпоса; автор фокусируется на трагическом опыте своего главного героя и типизирует его как личность, противостоящую косной и жестокой идеологии нартов. Произведение вызвало в критике противоречивые оценки; многие специалисты не приняли принципы авторской типизации известных героев Нартиады. Но никто из оппонентов автора не смог четко и аргументированно доказать их неправомерность, тем более, что Нафи Джусойты предвидел такую реакцию и ясно предупредил ее в предисловии к первому изданию.

Неприятие романа было во многом обусловлено беспримерностью самого жанра, той смелостью (Грис Плиев счёл её достойной Лукиана), с которой автор трактовал бытие и характеры нартов, в первую очередь Сырдона, известного по первоисточнику как «плут» и «злой гений» нартовского общества. Однако Сырдону принадлежит и честь изобретения двенадцатиструнного фандыра (арфы) – святыни нартовского народа, которую он собрал из костей своих сыновей, убитых нартами:

«…Сырдон, уйдя в себя, предался глубоким размышлениям: надумал струны навесить как бы на занесённую над головой детскую руку… Пусть низом фандыра послужат предплечье и ключичная кость. Плечевая уключина станет олицетворять испуганный лик ребёнка… Навешенные на локтевую кость струны привязаны к низу фандыра. Но поскольку чаши уже не будет, струн должно быть больше, им надлежит быть мощнее, иначе плач-причитание останется неуслышанным… Долго радовал Сырдона его новый замысел, но он знал, что это пока только желание сердца, что создать эту вещь труднее, возможно, ничего и не получится…» (перевод Риммы Сотиевой).

То есть, образ этого подлинно культурного героя обладает-таки необходимыми и достаточными художественными условиями для идеализации.

«Трагична судьба Сырдона, мыслителя и созидателя, в обществе суровых воителей, где закон и мораль диктуются силой оружия», – писала Аза Газдарова.

«Автору удалось с начала до конца пронести главную идею произведения, – отмечал Мелитон Казиты, – не грубая сила, не жестокая борьба, а человеколюбие побеждает в жизни».

В конечном счёте высокий гуманистический пафос романа, утверждение идеалов труда и творчества гарантировали роману успех у широкого читателя и дали определенный импульс для творческого поиска в указанном Нафи направлении: в 1988 году вышел в печати роман Михаила Булкаты «Седьмое путешествие нарта Сослана», а в 2005 году – роман Сергея Хугаева «Нарт Фарнаг».

Особняком стоят в прозаическом наследии повести Нафи Джусойты, которые он перевёл на русский язык, тем самым дав нам основания считать его, радетеля и защитника осетинского языка, в строгом смысле слова билингвальным художником. Повести «Белый-белый снег», «Песнь в два голоса», «Обида старого охотника» и «Возвращение Урузмага» объединяют лирико-философское дыхание и особая интимно-исповедальная интонация. «Песнь в два голоса» (1981) так и воспринимается современным читателем, в том числе русскоязычным осетином – как завещание столетнего старца подрастающему поколению:

«Прощай и ты, мой брат, мой мальчик, Берд! Придёт время, и ты пойдешь этой же дорогой, так помни простые песни нашей земли. Забудешь – душа онемеет: захочешь петь… – и не сумеешь; захочешь за правду постоять, но не отличишь её от кривды; захочешь сделать людям добро, но не найдешь в душе мужества свершить. Да минует тебя эта безмерная беда!»

И снова – и уже по-новому – звучит здесь сокровенная мысль писателя о связях малой родины, большого отечества и целого мира, о метафизическом единстве и равноправии языков и культур:

«Я знаю, что земля моих отцов, мой очаг Иристон (Осетия. – И.Х.) – частица большого мира. Но хочу, чтобы и большой мир знал об этом и радовался, что горит огонь в моем очаге и оттого чуть больше света и тепла на земле».

 

Ирлан ХУГАЕВ,

доктор филологических наук,

ведущий научный сотрудник

Владикавказского научного центра РАН