Я заставлял себя уважать
Диалог о Сергее Есине
№ 2024 / 47, 06.12.2024, автор: Светлана КРЮКОВА, Максим ЛАВРЕНТЬЕВ
Сергей Николаевич Есин – российский писатель и журналист, доктор филологических наук (2006). Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (2000). Родился 18 декабря 1935 года в Москве, образование получил на филологическом факультете МГУ.
Работал фотографом, библиотекарем, лесником; был журналистом, артистом, политическим деятелем, возглавлял редакцию журнала «Кругозор»…
С 1987 года преподавал в Литературном институте, с 1992 по 2005 годы занимал пост ректора. Вице-президент Академии российской словесности. В его библиографии помимо научных трудов: «Мемуары сорокалетнего», «Казус, или Эффект близнецов», «Логово смысла и вымысла. Переписка через океан». «Имитатор», «Гладиатор», «Твербуль, или Логово вымысла» и т.д.
Скончался 11 декабря 2017 года в Минске, прах захоронен в колумбарии Донского кладбища в Москве.
«Мои сверстники были талантливы, но ленивы. Гениальны, но пили вино и без разбора любили женщин. Я люблю только своё будущее. Им не надо было д о к а з ы в а т ь, что они художники божьей милостью. А мне пришлось имитировать ум – и я взял начитанностью, талант я взял работоспособностью, точным расчётом, терпением. Их всегда любили окружающие потому, что они т а к и е. А я заставлял себя уважать и любить».
(Сергей Есин «Имитатор»)
Светлана КРЮКОВА:
– Одиннадцатого декабря уже семь лет как из жизни тихо, но не незаметно ушёл удивительный человек – российский писатель и журналист, доктор филологических наук, многолетний ректор Литинститута, отстоявший его в страшные девяностые – Сергей Есин. В пору моего обучения в Литинституте Алексей Варламов уже числился и.о. ректора, но Есин продолжал быть его ректором. Пора бы призвать к ответу организаторов похорон или людей, препятствующих достойным проводам Сергея Есина. Прощание проходило в Малом зале ЦДЛ, в простонародье – похоронном зале литераторов, который оказался чрезвычайно мал для этой цели, и в фойе гудела огромная очередь желающих проститься с ним.
Максим ЛАВРЕНТЬЕВ:
– Я тоже был с моими знакомыми в этой гудящей толпе. Не люблю прощаний и похорон, в отличие от Есина, просто обожавшего бывать на них. Помню, мы сидели в ректорате с секретаршами, ждали возвращения ректора с похорон его приятельницы, актрисы Клары Лучко, и я предположил, что он вернётся не в духе. На что те, лучше меня тогда его знавшие, засмеялись: «Ну-ну! Вот увидишь!» И действительно, вскоре Сергей Николаевич буквально влетел в ректорат с сияющим лицом, отмахнулся от соболезнований и воскликнул: «Клара выглядела просто прекрасно!» Словно та играла в тот день на сцене, а не лежала в гробу… О нём самом в день его похорон сказать такого нельзя – в гробу он был сам на себя не похож. А, впрочем, что значит, похож – не похож? Он и живой был трудноуловим и малопонятен. Причём, чем дольше ты его знал, тем больше возникало вопросов – не к нему даже, а к самому себе. Я, например, был знаком с ним в последние тринадцать лет его жизни. Сказать, что мы дружили, – это слишком сильно, – мы общались. Сначала в институте, где я после окончания года два исполнял обязанности секретаря ректора (именно исполнял обязанности, так как формально числился составителем словаря выпускников), позже я иногда бывал у него дома на улице Строителей – просто в гостях или по каким-то делам. Он всегда потчевал пришедшего обедом собственного приготовления и вообще вёл себя как радушный хозяин. И только прочитав его роман «Гладиатор», я начал догадываться, что он за человек. Игрок. И я подумал: «А не таков ли я сам?» – и в виде ответа на свой же вопрос написал «Воспитание циника» – странный такой роман о Литинституте. Есину роман пришёлся по вкусу, но он пророчески заметил по прочтении: «Больше ты в прозе ничего не напишешь». Так оно и случилось.
С.К.:
– Максим, странно немного, но мне вспомнилась фабула моей пьесы – единственной в моей творческой судьбе, она появилась из ничего, возможно, просто витала в коридорах Литинститута. «Жизнь несовершенного вида». Вот это: «А не таков ли я сам?» один в один в пьесе с вашей репликой.
Мне Сергей Николаевич напророчил, что я поступлю в Лит. На такой же встрече, что на видео: Литературное мастерство: основные принципы (Сергей Есин, 2017 год; Университетские субботы). Я неуверенно подошла к нему с вопросом, есть ли шанс в моём возрасте на поступление. Сергей Николаевич испытующе посмотрел мне в глаза и сказал – «Поступишь!» Готовясь к нашему разговору, просмотрела, прочитала многое… Хотелось бы остановиться именно на этой лекции. На девятой минуте Есин сформулировал постулат: «Писатель – тот, кто привносит новые смыслы». Практически эту же мысль я изложила в эссе, которое вскоре увидит свет. Это вроде бы просто, но прийти к этой мысли можно, лишь пройдя через многое в писательстве.
М.Л.:
– Я эту лекцию видел. Не знаю, что добавить и как откомментировать высказанный им тезис. Для меня это, конечно, не откровение, а банальность. Разумеется, банальность – это теперь, в моём пятидесятилетнем возрасте. Важнее не то, что он говорит там, на лекции, студентам, а то, что сделал на практике, в литературе, – написанные им романы. Их нужно читать и на них учиться. А лекции о писательском мастерстве хороши, как мне кажется, только тогда, когда материал в их основе слушателями уже достаточно освоен. В общем, помолчу и подожду выхода вашего, Светлана, эссе.
С.К.:
– Максим, вы согласны, что тема «Убить старушонку, никому не нужную…» в произведениях Сергея Есина звучит довольно близко: немощный старик в памперсах, никому не нужный, переживает себя – молодого, крепкого, нужного. Молодость беспечна и не любит старость, боится её, бежит её. Наше время – апофеоз пофигизма: живи сегодня! не факт, что у тебя есть завтра. Каждый самостоятельно убивает в себе старость, ненужность. Есть ощущение, что у Есина нет жалости к своим немощным персонажам, а есть страх оказаться одним из них.
М.Л.:
– Вы сейчас вспомнили о его чудесной предсмертной повести «Смерть приходит по-английски». Я был её первым редактором и отправил ему рукопись за неделю до его неожиданного ухода по-английски. В ней Есин пишет, что такая смерть для него была бы наилучшей.
На мой взгляд, Светлана, у Есина как писателя вообще не было ни жалости, ни страха. Почитайте роман «Гладиатор», сравните сюжет с его реальной биографией и с биографией Бориса Тихоненко, редактора большинства его книг, и вам станет не по себе… Нет, он охотно помогал многим, и мне в том числе. На том видео, что Вы мне прислали, чуть дальше он вспоминает, как поступил в МГУ с безграмотно написанным, но ярким сочинением, за которое девушки-аспирантки, проверявшие работы экзаменуемых, натянули ему «четвёрку». Точно так же и я поступил в Литинститут, хотя мне не хватило одного балла до проходного, «за стихи». «Это твоя единственная возможность, – сказал мне Есин на собеседовании в двадцать четвертой аудитории. – Читай». И меня взяли «особым решением» приёмной комиссии, сверх поступивших «нормальным» образом.
Но кем он никогда не был, так это добреньким дедушкой. Когда нужно, действовал расчётливо, быстро и жёстко. Не будем забывать, что Есин ведь сделал весьма неплохую карьеру в советское время – возглавлял всесоюзное литдрамвещание на радио. Добродушный простецкий облик был его маской. Но нельзя сказать, что он был злым человеком. Помню, однажды, ещё в пору моего «секретарства», я куда-то отпрашивался у него. Сущая формальность. Допустим, рабочий день завершался в шесть, а на часах было без четверти. И вдруг он отрезал: «Нет». Я даже не обиделся, а, скорее, был изумлён и озадачен. И вдруг через минуту он выходит из своего кабинета и говорит, отпуская меня: «Извини, старик. Но могут же быть и у меня злобные причуды!». Не был ни злым, ни добрым, а был причудливым, каким только и бывает творческий человек, писатель, а не сестра милосердия. И вот за это ему можно простить всё.
С.К.:
– Возвращаясь к всемогущему Интернету – основная тематика о Есине: сожжённая квартира в девяностые, Есин – кризис-менеджер на посту ректора Литинститута, любимая больная жена; Есин актёр, писатель и вообще весельчак, певец, любимец общества. Есть ещё отзывы либералов в печати о книгах – например, в «Новом мире» шизофреническая статья о романе «Имитатор», где рецензент хвалит-ругает-хвалит роман и в итоге последняя «хвала» звучит издёвкой. В одной из своих статей вы писали о недооценённости романа «Имитатор». Сейчас у вас такое же мнение или время что-то изменило? Имитаторы – они выродились или существуют в реальности?
М.Л.:
– Ничего не могло измениться и не изменилось. Да, роман недооценён, а вернее – будем называть вещи своими именами – забыт. Это сейчас. Но и в своё время, как мне кажется, он не был понят. Дело в том, что Семираев, заглавный персонаж, не является таким уж однозначно отрицательным. Вспомним пушкинского Сальери. Да, по ходу действия он травит Моцарта – чего, кстати, настоящий Антонио Сальери, прекрасный композитор, конечно, не делал, – но сначала выдаёт в процессе внутреннего монолога такие перлы, в которых заключена, по сути, вся психология творчества. Пушкин напрасно сделал его завистником. Это неестественный, надуманный ход. Есинский Семираев – явление того же ряда, что и Смоктуновский в роли Чайковского – гениальный имитатор, и Святослав Рихтер, исполнявший музыку того же композитора. Сам Чайковский великолепно имитировал человеческие эмоции в своей музыке. Художник имитирует постоянно, реалист, по крайней мере. Кстати, о художнике. После выхода романа все отвлеклись на гадания: имел автор в виду Илью Глазунова или не имел? Не помню, описывал ли этот эпизод Есин в своём дневнике, но мне он рассказывал, как подошёл к Глазунову на каком-то фуршете и предложил тому, чтобы положить конец всяким слухам, проиллюстрировать отдельное издание «Имитатора», на что Глазунов якобы ответил вполголоса: «Мне проще нанять киллера, чтобы он тебя пристрелил».
Однажды я сказал: «Сергей Николаевич, а ведь ваш Семираев – самый настоящий художник». И он согласился. Но мне больше нравятся другие его вещи, написанные после «Имитатора».
С.К.:
– Максим, вы предварили мою филиппику о Сальери… Сальери – Семираев – созвучно, не исключено, что это созвучие было задумано Сергеем Есиным. Вот только Моцарты описаны курсивом, бегло: Гениальны, но пили вино и без разбора любили женщин.
Ролан Барт, мифология. Он выделил два уровня «мифических» смыслов: основной смысл (денотация) и мифический (коннотация). Стереотипы, стоящие за словами, несут на себе эмоциональную нагрузку. Так, имитатор ваяет вокруг себя миф, противоположный названию романа «Имитатор» – сейчас это назвали бы «профайл». Профиль, образ, сформированный в СМИ о ком-либо. Делаешь рисунки-раскраски, но мифологизируешь процесс и поднимаешься над менее расторопными коллегами-соперниками. Есть ли в романе «Имитатор» саморазоблачение? Подозрение найти в себе имитатора?
М.Л.:
– Я бы назвал это прямым указанием. В Семираеве много есинского, он очень автобиографичен. Но повторю свою мысль: ничего плохого, ничего ужасного в имитаторе, если хорошенько вдуматься, нет. В античной книге Лаэрция «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» есть такой эпизод. Однажды Диоген, который изощрялся в нападках на Платона, совсем выбился из сил и прямо заявил, что тот вообще никакой не философ, а только притворяется им. И вот как тонко ответил Платон: «Даже если бы я только притворялся философом, это уже было бы философией». Но как Платон был настоящим философом, так и Есин был настоящим писателем. Имитатор – это всего лишь одна из многих граней любой творческой личности, воссоздающей реальный мир в своих произведениях.
С.К.:
– Возможно, но не имитацией единой… Есть время обучения на образцах, есть время самораскрытия. Аспирантки вычислили в Есине не имитатора, а истинного писателя – честь им и хвала. Как бы ни исхитрялись имитаторы, но неискренность, вторичность читается. Время отсеивает имитацию, как вы, Максим, писали: «время страшнее любого карателя».
Гатчинский кинофестиваль «Литература и кино» – это практически неосвещённая сторона его деятельности.
М.Л.:
– Да, Светлана, он придумал, организовал и много лет возглавлял этот фестиваль. Я раза три ездил в Гатчину – сначала присматривал за пьющими литинститутскими студентами, которых тоже туда отправляли, потом в качестве члена молодёжного жюри, вместе с режиссёром Борисом Хлебниковым, но это уже после того, как стал работать в «Литучёбе». Интересный небольшой провинциальный фестиваль. Сейчас, я знаю, он возобновлён.
С.К.:
– Читаем: «На пресс-конференции Сергей Есин отметил, что как никогда программа фестиваля очень большая и очень тяжёлая. Всё меньше становится большого кино, и всё больше появляется кино о кино. Но, конечно же, большие надежды возлагаются на поколение молодое, «оперившееся». И именно оно должно проложить дорогу будущему кинематографу. Также одним из участников официальной пресс-конференции был очень тихо, еле слышно задан компрометирующий вопрос с претензией на оригинальность: «Кто победит, по вашему мнению?» – вызвав немалое оживление и движение в публике. Ответ был прост: «Победит сильнейший!»
С того времени кинематограф изменился, к счастью. Дождёмся ли мы экранизации «Имитатора» или «Твербуля»?
М.Л.:
– Думаю, что нет. Мы – точно не дождёмся. Кино сейчас продюсерское, а продюсер мыслит не теми категориями, что художник. Мой друг, снимавший в своё время довольно успешные сериалы, как-то предложил продюсерам сделать сценарий по «Альтисту Данилову» Владимира Орлова (с Есинским «Твербулем» там, кстати, есть переклички). На него посмотрели, как на сумасшедшего.
С.Л.:
– Максим, дневники, как памятник эпохе – «смутному времени», говоря вашими словами – соответствуют ли они реальности? Это личная правда или некий срез времени?
М.Л.:
– Это и то и другое. Насколько они соответствуют реальности? Больше, чем романы, ведь дневник, даже дневник писателя, – это не художественное произведение. Учить историю по дневникам нельзя, но в качестве памятника эпохе они вполне работают.
С.К.:
– Из своих источников я знаю, что это Сергей Есин пробил деньги на ремонт Литинститута. Обрадовался бы он результату, доживи до долгожданного финала «реставрации»? Где старый Литинститут? Где музей Литинститута? И, в конце-то концов, у нас – выпускников Лита должна быть возможность «прорваться» в него, пусть и видоизменённого, но того места, где ходят священные тени. По секрету – я всегда мысленно встречаюсь с Блоком у парадной двери, думаю – здесь он точно проходил…
М.Л.:
– Проходил. Не только Блок, но и вся последующая за ним советская литература. Что я могу сказать, Светлана? Я вам и всем нам сочувствую. Но время идёт вперёд – и для других поколений именно этот новый Литинститут, если он сохранится в будущем, станет маяком из прошлого. Полагаю, автору «Твербуля» тоже было бы грустно видеть, что от его ректорского кабинета ничего не осталось, что там теперь коридор. Но нам нужно думать не о том, чего мы уже не увидим и не поймём, а о нашем собственном ближайшем будущем. И если не хотим раскиснуть, то лучше не возвращаться в старые стены, от которых и так мало что осталось.
С.К.:
– Максим, благодарю вас за беседу. Надеюсь, что читатель узнает из неё много нового, но главное, пожалуй, то, что мы помним Сергея Николаевича, читаем и чтим его память. Мне кажется уместным завершить разговор вашим стихотворением.
СЕРГЕЙ ЕСИН
Да нет, не Есенин,
хотя и рязанский русак
с такою же, как у того,
косопузой хитринкой,
которую тщетно
в подьяческих прятал усах,
следя за какой-нибудь
мелкопоместной интригой.
Да нет, не подьячий,
а острый и жгучий коралл,
пружинистый чёрт в табакерке,
с гвоздями перина,
летучий голландец,
да нет, флибустьерский корабль,
в чернильных волнах
дожидавшийся долго прилива.
Но кто бы ты ни был,
хвала тебе, мастер игры,
летящий на всех парусах
над бескрайним Твербулем!
Да нет же, недремлющим оком
глядящий из мглы
туда и оттуда,
где все мы со временем будем.
2024
Умнейший был человек.
И писатель сильный.
И хозяйственник грамотный.
Настоящий русский человек.
Весьма недооцененный, к сожалению.
Светлая память… Я благодарен Сергею Николаевичу за поддержку в трудный для меня час жизни. Мягкий без ложного пафоса человек, с удивительной энергетикой. При нем двери литинститута были всегда открытыми… Может быть, время было немного другим. Во свяком случае, приятно мне вспомнить об этом человеке.