Земец, или Рождение в речь

№ 2025 / 3, 24.01.2025, автор: Александр БАЛТИН

– И вам очень повезло, ребята! – говорит новенькая классная руководительница, и любуются ей все – статной, высокой и лицо такое красивое, не оторвёшься, как от хорошей книги. – У вас литературу и русский язык будет вести Юрий Владимирович Земцов…

Тут и входит он, будто договорились, колоритный, типажный, казавшийся очень высоким – тучный, краснолицый, на щеках слоились склеротические сеточки: густобасый, властный… Представился. Ребята глядели заворожённо на него: такого могучего, так плотно вмещённого в русскую речь.

…вы не заметили, а? Мы рождаемся в речь, как в физиологию, может, и в большей мере.

Юрик рьяно вёл уроки: страстно и сочно, могущественно и грохоча басовыми своими раскатами.

Юрик – так и называли, или – Земец, он же Земцов, к земле сильно прижатый: в земле литературы растворённый…

 

Сколько-то лет спустя, когда – рассыпались своеобразно приходящие на день рожденья к Саше семьи, и Севка Мартемьянов, сын удивительного дяди Вали, совмещавшего высочайший профессионализм параграфа юриспруденции, сухого, как стрептоцид, с гитарой и пианино, песнями и великолепием поэтического полёта, рассказывал Саше и папе его: А лекции по русскому у нас (Севка готовился на юридический) читает Земцов. Ой, вы знаете, какой колоритный типаж!

– Саш, – сказал папа. – Это ж твой Земцов!

– Похоже, па…

Так и представляю его, хромающего, словно окружённого аурой значимости, мощного и доброго одновременно, идущего в школу.

Или – едущего в университет…

 

Женька Поляков, одноклассник, с которым сдружились после школы, рассказывал раз, когда шли, праздно гуляя, параллельно акведуку. Ростокинскому – если вам интересна географическая точность…

– И здесь, Саш, не раз Земцова встречал. Он жил где-то в тех, – лёгкий жест руки, – сталинских домах.

Они основательны тут. Пятиэтажки, но такого крепкого колора, что залюбуешься: твёрдые, квадратные комнаты, стены, рассчитанные, кажется, на атомную бомбардировку.

 

Земцов, сильной рукой, твёрдо и мощно опирающийся о притолоку. Мы в кадре: в дверях класса русского языка.

Земцов:

– Понимаешь, Саш, Иисус Христос – мифический персонаж… Ты мне сделай ещё одно сочинение, да?

Было задано – домашнее сочинение «Мой любимый герой», и Саша, росший в совершенно атеистической атмосфере Советского Союза, в соответствующей семье, написал сочинение… про Иисуса Христа. Он странный мальчик был – Саша.

Тонкий и умный его отец сказал: «Подойди к Юрию Владимировичу, скажи, что написал, дальше посмотрим». Саша подошёл.

Они вписаны в кадр фильма, который снимает не… Антониони.

И не Бертолуччи.

Саша говорит. Юрий Владимирович отвечает, что ждёт от него.

Саша делает второе сочинение: про князя Мышкина, чей дешёвый узелок мотается в пространстве, как свидетельство правды.

– Ты недалеко ушёл от первого, – говорит Земцов, оглашая результаты. – Мышкин же… земной вариант Христа. Ладно, два пятака тебе поставил…

Волоокая, пышноволосая красавица Маша хотела бы спросить у Саши, что он там понаписал: неуклюжий толстый ребёнок Саша хочет так думать, не решаясь подойти к Маше вообще.

…тем более Маша въехала в упоительность половой жизни с тринадцати лет: от неё идёт такой волнующий, великолепный аромат…

Земцов требовал многого заучивания стихов наизусть: изводя большинство класса, которому невозможно было передать поэтическую волну. Саша учил. Он не учил – он жил ими, легко входящими в космос его бытования, и, когда читал, глазами всегда ловил красавицу Машу, мечтавшую о филологическом…

Читал, играя голосовыми возможностями. Читал, водимый Земцовым из класса в класс: мол, вот, как надо читать стихи. Читал, иногда изощрённо играя темой: найденные в сложных журналах малоизвестные стихи Цветаевой представил Земцову как стихи Тициана Табидзе. Или Галактиона.

– А ты знаешь, – спросил, давая смысловую ошибку Земец, – кто такой Тициан?

– Нет, – отвечал толстый и смешной мальчик Саша…

– Он сын Галактиона!

Что вы, Юрий Владимирович, посмотрите сухую, как хворост, статистику, они по годам не сходятся…

Ах! Не важно всё это! Важен Земцов, Юрий Владимирович! Юрик! Роскошь преподавания литературы, где он, стиснутый рамками программы, вдруг, на весь класс рокоча, играя бархатом голоса, подрагивая студнем щёк, читал монолог Отелло, захлёбываясь и актёрствуя. Важен весь этот расклад советской прелести бытия, возносящей в запредельность ощущений, уроки внеклассного чтения, где ребята, маленькие совсем, не знающие о жизни ничего, не представляющие, как она разлетится, погребая под осколками души, говорят, страстно вливаясь в говорение душами, о нравственности, о морали, об образах очередной предложенной Земцовым книги.

Важен он сам – до определённой степени стержневой образ тех, кто соприкоснулся. И то, как похлопывал по попе Ольгу Мирошникову, красавицу, в отличие от Маши, дружественную и лёгкую, свидетельствовало о такой неизбывной жизненности, которую не победить, не победить, не победить никогда…