Женский взгляд в глубины бытия
Рубрика в газете: Коллекция ИД Максима Бурдина: Выдающиеся писатели России и русского зарубежья, № 2024 / 38, 05.10.2024, автор: Евгения ПАЛЕТТЕ (г. Калининград), Татьяна ШАМБУРСКАЯ (г. Шексна, Вологодская обл.), Галина ФЁДОРОВА-КОСАРЕВА
Центральной темой классической русской поэзии и прозы всегда был философский поиск смысла жизни, места человека в мире, простых и сложных взаимосвязей с природой, космосом, Всевышним. Наши сегодняшние героини – талантливые, самобытные литераторы Евгения Палетте, Татьяна Шамбурская и Галина Фёдорова-Косарева, продолжают лучшие традиции отечественной изящной словесности, обращаясь, – каждая в своей неповторимой манере, – к вечным темам тайны бытия. В их стихах и рассказах – тревога за будущее и надежда на вечную жизнь, дань памяти ушедшим и наставление живым, любовь к окружающему миру, Богу и ближним. Представляя своё творчество читателям, опытные «мастерицы пера» отражают по-женски чуткий, материнский, нежный и глубокий взгляд на мир, в котором всё связано со всем и нет ничего случайного.
Максим БУРДИН,
издатель, писатель, публицист,
общественный деятель
Поэт, прозаик, переводчик с немецкого. Живёт в Калининграде. Врач-бактериолог. 40 лет работала на «скорой». Преподавала в медучилище, заведовала бактериологической лабораторией, была судовым врачом. Автор восьми романов и нескольких книг стихов. В 2023 г. роман «Сюзерен» вошёл в шорт-лист Российской литературной премии. Первая премия в проекте «200 лет со дня рождения Достоевского». Произведения переводились на английский и немецкий языки. Член Союза российских писателей, Интернационального Союза писателей, член-корреспондент Академии Наук и Искусств.
* * *
Ольха в полунаклоне от сосны
мятежной кроной ловит равновесье,
чтоб удержать его на редколесье
с подветренной сегодня стороны.
На редколесье, где горька роса, –
в ней больше соли, чем соленой влаги –
клинком песчаным режет на бумаге
поверхность моря Куршская коса.
Не прерывает линию извив,
нарушивший пространства монотонность,
сквозных ветров снующую бездомность,
безмолвье дюн, шагающих в залив.
Два глаза белки в серебристой ели,
два уха зайца – слева, под сосной.
Все – тишина. Мгновенья, дни, недели –
все говорит и дышит тишиной.
И выпукло, и беспощадно зримо,
что было и чему уже не быть.
Уже далекий, но еще любимый,
как страшно с тишиною говорить.
* * *
Набежит волна, коснется и отхлынет вскоре.
Веткой ветер встрепенется, возвратится в море.
Запах ночи унесется в утро с ночью вместе.
Ничего не остается на одном на месте.
Ничего не остается – ни дождя, ни лета.
И хвоинка вдруг сорвется, улетит в примету,
за которой нет ненастья, за которой – воля.
Но не счастье, нет, не счастье, пустота – не боле.
Улетит, да возвратится, чтоб однажды снова
вдаль уйти за дальней птицей кораблем сосновым…
* * *
Я возвращаюсь. Будет ночь светла
и ясен день в душе моей отныне.
Туда, где на сосновых иглах стынет
прозрачная, как истина, смола.
Где облака над озером в кольцо,
и видное за ними еле-еле
лицо зари, как женщины лицо,
у самой у озерной колыбели.
Там конь крылатый тайну стережет
пока еще не найденного слова.
Но это слово есть. И слово жжет,
и неизменно возвращает снова
с любой дороги, с Млечного пути…
туда, где озеро. Вот только бы дойти…
Фрагмент из поэмы
«ДОРОГА БЕЗ КОНЦА»
(О Ледовом побоище)
Говорят в ночи подковы.
Кони сытые – в разлет.
На Узмени старой новый
зазвенел озерный лед.
Гул и топот. Гул и топот.
Ветер, бурю не свищи!
Слышишь, слышишь, хищный клекот…
Видишь – белые плащи.
Скачут – свист над головою –
по греховные дела.
Их, гляди, опять к разбою
путь-дорожка привела.
Завела метель-дорога.
Замела метель следы.
Уж ни дьявол ли в подмогу
ей, предвестнице беды.
И о чем-то снова, снова
меж копыт и звон, и спор.
Разговор ведут подковы,
бесконечный разговор…
* * *
Счастье пишу. Осторожно, почти не дыша,
прикасаюсь к нему, его легкому шагу
по земле. И беру понемногу – что взгляд унесет,
чтобы перенести каждый крохотный квант на бумагу.
Квант из воздуха счастья. Высокий полет
журавля и синицы… И то, и другое – вдали.
Но зато облака до восторга, до праздника рядом.
Я беру их, совсем не касаясь глазами земли,
и – одни лишь глаза, не касаясь тебя еще взглядом.
И, не слыша пространства, трамвайных звонков и сирен,
слышу только одну надо мною повисшую фразу:
«Вы кого-нибудь любите? Только не сразу
отвечайте…» И чувствую, чувствую плен
этой фразы и – пальцев волненье.
Пальцев, пишущих глаз твоих прикосновенье.
Пальцев, пишущих счастье в его первый день.
И спешу написать. И боюсь торопиться,
как боюсь ему плоть дать, дыхание, тень,
дать себя обрести и потом уже не возвратиться
в этот миг, вдруг принесший весну и сирень,
и тебя в этот миг, в это прикосновенье
длинным взглядом-вопросом, таившимся в нас,
нас обоих. И – праздничность, и удивленье,
и пронзившую мысль – ни дыханьем, ни тенью
из «потом» не вернуться вот в это «сейчас»…
* * *
Под красный свет, под красный свет
людей, внезапно смолкших – мимо,
ругнув зевак, дохнув бензином,
промчался «РАФ» под красный свет,
как пес, несчастья взявший след.
Туда, где мысль остановилась
в полумгновенье от окна.
А сердце билось, сердце билось
так, что взметнулась тишина
между кроватью и окном…
И жизнь тревожным билась сном,
дрожа на нити вполнакала…
Не сразу нить оборвалась.
Но, вздрогнув, больше не зажглась
безмолвно. Было и не стало.
Как просто – было и не стало…
Как страшно – было и не стало,
что даже смерть отозвалась
и, не стыдясь себя нимало,
устами тишины кричала.
Должно, гостей на пир сзывала.
На скорбный пир своих страстей
к уже не ждавшему гостей…
И мчался «РАФ» под красный свет,
беды привычно взявший след.
* * *
– Ты здесь? Не торопись. Откуда и куда
несешь в себе опять свои заботы?
Бесплотный образ твой. Ни звука, ни следа,
ни тени, ни огня… Хотя я знаю – кто ты…
Знакомый дождь в безмолвной тишине,
когда, казалось, мир на время замер
без соглядатаев, без света и без камер,
как перед исповедью… Я – тебе, ты – мне…
О чем мы?.. Не поверишь. О воде…
И в самом деле – дождь. О чем же боле?
Прохладных струй прикосновенья где,
там нет ни сожаления, ни боли…
И нелюбовь коснулась не лица,
но сердца, будто полного обиды.
И монолог дождя без паузы и конца
незримо уведет в безмолвье Атлантиды.
В животворящий мир воды и водных струй…
Коль выучил урок, не заплывай за буй –
спасительный рубеж и сердца, и ума,
и неизменный пункт, источник непокоя.
Настойчивая мысль, что это – жизнь сама
определила путь себя увидеть – кто я…
И будут в тишине ступать года,
и трепетнет душа, хоть всякий раз напрасно,
пока ее Высокая Вода
не позовет за буй неистово и властно…
* * *
Как радостна и как тиха она,
упрямая надежда, что таится
в прозрачности живой – ни стен, ни дна.
Лишь легкое тепло из глубины струится.
И вот уже раскрепощенный дух
украдкою вдыхает полной грудью,
хотя пасьянс судьбы – одно из двух –
пока еще не сложен. Многолюдье
терзает неизвестность, ранит страх
простых вещей подчас непониманье,
опасных игрищ предзнаменованье
и миропониманья полный крах –
разрозненный аккорд военной меди
и диссонанс гармонии с судьбой,
и потускневший памятник Победе
неандертальца над самим собой…
И – реки вспять. И – фуэте верблюда,
и хохот гор, молчанью вопреки,
и нерукопожатие, откуда,
как ни старайся, не пожать руки…
Взгляд в никуда, безмолвный и бездумный,
отставленный от мира и идей.
И снова, снова! Человек разумный –
совсем один. Один среди людей…
И снова – допотопная туманность,
где будто не ступала и нога,
и вирусно-немая первозданность
творящего надежду очага…
Как радостно – между ветрами, между
дождями – очагу в них не гореть –
почувствовать тепло живой надежды,
и жизнь, уже озябшую, согреть…
Фрагменты из романа в стихах
«ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР ЛЕВАНТЕ…»
(О Греции времён Афинской демократии
и поглощении Эллады македонскими варварами)
Велик Дионисий, рожденный великим народом,
кто дружным восторгом дарует любого, коль нет ни гроша…
В угоду себе, и рабам, и свободным в угоду
спешит сообщить всем, что жизнь хороша.
Комедия в театре отводит людей от порока.
Трагедия – вовсе хороших свершений пример.
В Афины весна собралась две недели до срока.
Но греческий люд не смутить недостатком манер.
Правдив и доверчив он, без сожаленья
готов для обряда отдать свою сотню быков.
И так же с улыбкою и без сомненья
с любым разделить и одежду, и кров.
Сегодня весь люд под охраной его, Диониса.
Нельзя арестовывать, требовать в праздник долги.
Народным собраньям – запрет. Никаких компромиссов.
Судебные иски отставить! Никто ни друзья, ни враги.
Равны и велики в веселье и люди, и боги.
Они, все двенадцать, средь песен и танцев вокруг.
Им всем в одну сторону. Всем – по дороге.
Туда, где братается праздничный дух.
Где нет и вершка между «ними» и «нами»
из тех, кто вознесся… Кого ни возьми.
Где люди нечаянно стали богами.
А боги нечаянно стали людьми…
* * *
Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей,
и флейты восторженно славу поют.
Врываются в хор песнопевцев восторги и трели.
И в праздника чашу вино неразбавленным льют.
Плывет Дионис над весельем, большой и священный.
Статую несет вся Агора – хореги, жрецы,
и даром, что в дереве он воплощенный.
Поют ему гимны и воины, и мудрецы.
Корзины с плодами – над статью хорошеньких женщин.
Венки из плюща и фиалок у юношей и у мужчин.
И каждый, кто здесь, его славой увенчан –
разбойник и праведник. И – государственный чин.
Сирены, сатиры пешком, на ослах и на мулах
кружатся в причудливых танцах стихии своей…
Комический образ насмешки… В пирах и разгулах
рожденный всевластием глупых и жадных людей.
Наивный напев и дурашливый лик скомороха.
Под маской – зловредный и яркий народный протест.
Но – праздник! И кажется все не больнее гороха,
шрапнелью стреляющего в обозначенный крест.
Проносятся толпы поэтов, хоревтов, актеров.
Священный огонь и восторги вокруг алтаря.
И сотня быков ревом глушат пространство, в котором
ждут праздника люди, улыбки друг другу даря…
А рядом поет хор сатиров, козлиный –
козлиные маски – как облик природы самой –
то песни про солнечный луч, чтобы жаркий и винный,
тогда виноград будет тоже такой…
То песня про грусть, про дыхание смерти,
затем, Дионис чтоб услышал мольбу,
ему принесенную в песне-конверте…
Назначено только ему одному…
И, как в подтвержденье того заклинанья,
трагический мим поднял руки мольбы.
И долго стоял, как само изваянье
изменчивой и неизбывной судьбы.
И хор – уже снова про год без изъяна.
Грохочут тимпаны. И флейты поют.
И в желтый киаф козлоногого Пана
сатиры вино неразбавленным льют…
* * *
Все станет на свои места,
лишь здравой мысли перст железный
сомкнет смешно и бесполезно
тебя зовущие уста.
Все станет на свои места.
И будет тем, чем было прежде, –
рояль бесстрастен и тосклив,
будильник слишком суетлив,
и старый дог в большой надежде,
что станет мир не так болтлив…
Забьется в угол пустота,
боясь шипов воспоминаний.
И вздрогнет, как напоминанье,
звонка глухая немота.
И мысль трудна, хоть и проста –
все станет на свои места…
* * *
Как ярок свет. Слепит, как никогда.
Идет паром средь тысяч солнц. И дали
безоблачны. И прошлое едва ли
догонит, распростившись навсегда.
Идет паром вперед. Идет – туда.
Мне не туда, мне по пути – обратно.
И солнце, отраженное стократно,
единственным вдруг станет. И вода
его отпустит в полумрак каминный,
туда, где Бинц и вечные ветра.
И сенбернар – свидетель ночи длинной,
распахнутой в «сегодня» из «вчера».
И – необъятность дня, и тайна ночи,
и разноцветье крыш, и чувств река.
И – тихий шепот потаенных строчек –
остаться до последнего звонка…
Прибоя натиск, рокот непокоя,
дневные неприкаянные сны,
и что-то неизбывное, земное
придет, тебя увидев, со спины.
И смолкнет тишина на полуслове.
И я свое вязанье отложу.
И трепетнет мгновенье – лещ в прилове.
И ты – «Не уходи». – «Не ухожу».
* * *
Ущербная луна. И над Босфором сизым
Предутренней порой струится сизый свет.
И тайный челн, влекомый легким бризом,
скользнул в волну, минуя минарет.
Крест-накрест – храм. Три слова – верным людям.
– Даст Бог, вернемся. – Тишина в ответ.
– А налетят? – Ступайте. Мы остудим…
Даст Бог, вернетесь, – шелестнуло вслед.
Челн исчезал и появлялся снова.
И, увернувшись, обходил волну.
Писания спасительное слово
вело их через море. И одну,
всего одну молитву говорили.
Она была негромка и проста.
Не о себе. Не для себя просили.
Просили об одном – спасти Христа…
Константинополь не глядел укором.
Не ведал тайны до поры Коран –
с Московского Вселенского Собора
вернулись братья вестью от христиан.
И высились повсюду минареты,
Святой Софии застилая свет.
Но свет иной нарушил эти меты –
Великий древних пращуров завет –
Стоянье в темноте, долготерпенье,
хранящие безмолвие уста.
И тихая забота о моленье,
спасавшем в каждом своего Христа.
Живёт в п.г.т. Шексна Вологодской области. Окончила ВоГУ. Ответственный секретарь Шекснинского ЛИТО «Содружество» – Вологодского филиала Международной общественной Академии «Русский слог». Автор сборников стихов «Пока не прервалась серебряная нить» и «Любви незримые крылья». Печаталась в интернет-журнале «Южный регион», в антологии «Литературная Евразия», в электронном журнале «Слово Отчее», в сборниках «ПРоза мира» и «Русь моя, Богом хранимая!» (серия «Золотое перо»). Соавтор видеопроекта «Времена и люди» о творческих людях Вологодского края.
УТРО
Это утро, такое раннее,
С царской щедростью нам даровано,
Я к восходу спешу на свидание,
Красотою его околдована.
Все таинственно, мудро создано –
Не постичь умом Мироздание,
Замирали в ночи пред звездами
Мудрецы в вековых преданиях.
Небеса восхищают загадкою –
Вот луна, будто дева надменная,
Что на лесть и лукавство падкая,
Жадно ждет пред собой поклонения.
А закат, что в воде отражается,
Золотит ее нежно, ласково,
И у солнышка веки смежаются –
Ночь близка с ее черными красками,
Да с тенями, что ходят свитами,
А наутро – восход зарумянится,
Нежа травы, росою омытые,
Да колосья, что дружно потянутся,
А созрев, напитаются силою –
Не страшны им ветра с ураганами,
Это таинство в сердце впустила я,
Наслаждаясь Божественной праною!
ПАМЯТИ ЖЕРТВ ТЕРАКТА В «КРОКУС СИТИ ХОЛЛЕ»,
ПРОИЗОШЕДШЕГО 22 МАРТА 2024 Г.
Пусть боль не выразить словами,
Когда все раны кровоточат,
Но в мыслях наши души с вами
(Простите эту скудость строчек).
Когда пролита кровь рекою –
Неотвратимо воздаяние.
Измерить мерою какою
Бездушных палачей деяния?!
Конец иуд безмерно страшен –
В извечное проклятье канут.
Когда след кровью жертв окрашен –
Все сребреники тленом станут.
Не возместить родным потерей…
Шипами боль сердца пронзила…
Невинных бьют не люди – звери,
Им тьма свои врата открыла.
Не запугать народ могучий,
Его ведет стезя благая.
Рассеет Свет Небесный тучи,
От плевел зерна отделяя.
А в высях вновь плывут над нами
Те души стаей журавлиной…
Молитвы наши со слезами
За всех, погубленных невинно!
ПТИЦА
Израненная птица бьет в траве крылами,
В небесной синеве орел над ней кружится,
И солнце жжет нещадными лучами,
И рядом нет воды, чтоб освежиться.
Орла паренье в вышине ее тревожит,
Да только над судьбой никто не властен,
Настанет срок, он крылья также сложит,
Страданьем будет к птице той причастен.
Сплетение судеб, взлеты и падения,
И жизнь, и смерть – неотвратимость Свыше,
Дитя, кричащий миру при рождении,
Старик, прощаясь с миром, срок уж слышит.
Он, как и все мы, на земле лишь странник,
Светла любовь, и нет ее дороже,
Но зло, не ведая о ней, жестоко ранит
Сердца, пронзая горечью до дрожи.
И ты, Земля, омыта скорбными слезами,
Что сеем, то пожнем – закон извечный.
В траве израненная птица бьет крылами,
Ей также срок настал, все скоротечно.
Но наши души неподвластны тлению,
Добра и зла грань еле уловима,
Блажен Любовь творящий во Спасение,
Чиста душа, для Вечности хранима!
МЕТЕЛЬ
Я в царстве зимы в метель
Стою безмолвная.
А снежная карусель
Кружится волнами.
Мне в сердце тоска и грусть
Пришли не прошены.
Вновь снегом пушистым Русь
Вся запорошена.
Вот всадник на белом коне
Тихонько спешился.
Цветок протянул он мне –
Возьми, утешишься.
Бутон заалел в руках –
Неужто плачу я?
Снежинки ли на щеках?
Слеза ль горячая?
Пропал уж и всадника след –
Весь снегом выстелен.
Там детства ушедшего свет –
Святого, чистого.
Он сказкою в душу проник,
Манил загадками.
И были наполнены дни
Мечтами сладкими.
Мотив вьюги трепетной пусть
По сердцу ранами.
Любить эту снежную грусть
Не перестану я.
* * *
Отпускай хлеб твой по водам, потому что
по прошествии многих дней опять найдёшь его.
Книга Екклесиаста 11-1
Я по полю иду широкому,
Васильки ковром синеокие,
Серебрится трава росами,
Нежно ветер ласкает косы мне,
Изумляет природа красками,
Благодатью небес обласкана.
Отчего ж так душа печалится?
Ничего на земле нет случайного,
Мы едины со всем человечеством
И ответим за все перед Вечностью.
Как же часто мы судим ближнего
Иль других обвиняем обиженно,
Возвышаем себя над многими,
Проходя земными дорогами.
То гордыня – греха избранница,
Греет душу – извечную странницу,
Проводя лабиринтами сложными
Да слепя разум мыслями ложными.
Сколько раз накормили голодного,
Отпуская хлеб чистыми водами,
Чтобы дни обрести благодатные,
Не стыдясь пред годами закатными?
Благо, есть Любовь непритворная,
Не кружатся над ней черны вороны,
Ведь стезя у нее столь высокая,
Не взлетают туда даже соколы.
Бескорыстна она, лучистая,
Как слеза у младенца, чистая,
Многим жертвует ради ближнего,
Оттого-то она и возвышена!
Мы единою нитью связаны
И взыскать ту Любовь обязаны,
Чтоб, идя через беды с невзгодами,
Возвращали хлеб чистыми водами!
* * *
Мне снился сон, такой удивительный:
Грациозно, легко, горячо
Кони мчались по полю стремительно,
В них энергия била ключом!
Что за кони, и где их пристанище,
Кто в неистовый бег обратил?
Будто с ветром они на ристалище
Соревнуются – кто впереди!
Кони скачут, свободы исполнены,
Не касалась узда их, ни плеть,
Гривы лишь разлетаются волнами,
Им бы впору, как птицам, взлететь!
Я в плену, я желаю неистово
Ощутить тот полет, а потом
Среди поля, так девственно чистого,
Затеряться, как в детстве святом!
Этим утром душа растревожена –
Как хрупка ты, земная юдоль!
Кони детства давно уж стреножены,
Лишь на сердце безмерная боль…
СКИТАЛЕЦ
Да будут во всякое время одежды твои светлы,
и да не оскудевает елей на голове твоей…
Книга Екклесиаста, 9:8
Он шел, отвергнутый. Печален,
Безрадостен был его путь –
Нигде его не привечали,
Чтоб обогреться, отдохнуть
И преклонить главу седую –
Иль обходили стороной,
Или бранились, негодуя.
Но он, хоть стар был и седой,
Все шел, себя превозмогая,
Туда, где сердца слышал зов,
Лишь часто жажду утоляя
Водой холодных родников.
Хоть за плечами много лет,
Да на счету дел добрых мало,
Семьи его давно уж нет –
Недолго сердце горевало,
С годами тягостен, уныл
Стал отчий дом осиротелый,
Он одиноким волком жил,
Лишь сердце ныло и болело.
В душе он смутно понимал,
Что в жизни есть стезя другая,
Не помнил, кто ему сказал
Про светлую Обитель Рая,
Где нет ни горя, ни беды,
Где душ людских Благой Спаситель
Взрастил чудесные Сады –
Отдохновения Обитель.
– Но как же мне туда дойти? –
Он то и дело вопрошал,
– Я весь уже ослаб в пути,
Болит, болит моя душа,
Что смерть сразит меня однажды,
И я в Обитель не войду,
Хоть страстно ее видеть жажду,
Навек остаться в том Саду.
Старик все шел, теряя силы,
И вот уже почти ослаб.
– Увижу ль Сад тот, сердцу милый,
Иль я пустых мечтаний раб?
Он шел упрямо, чуть не падал,
Вдруг, ввысь небес бросая взгляд,
На сердце ощутил отраду.
А мысли потекли назад…
Он вспомнил, как бездумно жил,
Был молод, дерзок и горяч,
Почти ничем не дорожил,
Глаза имел, да был незряч –
К чужому горю равнодушен,
Кто беден, тех не привечал,
Желаньям низменным послушен,
Лишь зла в себе не замечал.
И жизнь прошла, как в круговерти,
Пустой чредой бездумных лет.
Уж ощущал дыханье смерти…
Но вот с небес чудесный Свет
Прервал поток воспоминаний,
И на колени пал старик:
– Я вижу плод своих желаний,
Свершилось, вот он, этот миг!
И перед ним благоуханный
Явился тот чудесный Сад.
– Быть может, гость я нежеланный
И мне никто не будет рад?
Народ там был в одеждах Белых,
О, как же ангелы им пели!
Старик поднялся… шаг несмелый…
Но ноги вдруг отяжелели.
Сад заливало ярким Светом,
И мысль пронзила старика:
В одежды Темные одет он,
А участь грешника горька!
Старик, стыдясь своих пороков,
Едва сдержался, не упал;
– Я грешен, жить мне одиноким, –
Назад понуро зашагал…
Уже на грани сокрушенья
Он ощущал, что люди те,
Пройдя все скорби и лишенья,
Стремясь к добру и красоте,
Имея веру и надежду,
Достойно, праведно прожили,
Свои нетленные одежды
Любовью к ближним заслужили.
Ночь коротка. Уже светало.
Старик проснулся – отчий кров.
Но сердцу, сердцу легче стало!
– Столь чудных я не видел снов!
О, как я благодарен Богу –
Сей сон как будто наяву,
Господь мне указал дорогу,
И я пред Ним склоню главу,
Покаюсь в том, что жил невеждой,
Хоть стар, но тяготы пройду,
Он даст мне Белые одежды,
Чтобы остаться в том Саду!
И боль, и радость – все смешалось
В рыданьях, сердце сокруша,
И перед Богом обнажалась
Его мятежная душа!
ДУША
Сестре
Понапрасну ты душу свою не тревожь –
Пусть вбирает в себя Свет Небесный!
На Земле очень много неправды – ну что ж,
Да душе в клетке мрачно и тесно!
Не приемлет она всех условных границ,
Даже время над нею невластно.
Да, крылата! Незрима! Полет – выше птиц,
Только ранят ее слишком часто.
Но Любовь боль души исцеляет сполна –
Благодатны Истоки Живые!
Пусть душа будет добрым порывам верна,
Будут мысли и чувства благие!
В своем доме уютном затеплишь очаг –
В день холодный неистовы тучи,
Будет музыкой дождь в твои окна стучать,
Ощутишь, что миг – жизни созвучен!
Благодатный прилив так коснется души,
Что от чувств захлестнувших истаешь,
И, колени склонив перед небом в тиши,
Обновленной душой зарыдаешь!
И весь мир теплотою захочешь обнять,
И поймешь – уж не будет, как прежде!
Никому (слышишь?) веру вовек не отнять,
Коль в душе свет Любви, свет надежды!
Ты, Ревнитель-Господь, будь же милостив,
В лабиринтах земных заблудилась я,
Беззаконий с неправдой тьма-тьмущая,
Сколько зла и скорбей кем отпущено?
Жажда денег довлеет над душами,
Вечных истин давно уж не слушают,
Там, где зависть, да жадность с гордынею –
Мрак темницы с тоской да с унынием.
Горек, горек напиток с травой полынь,
Твой не ищут Источник среди пустынь,
Не желают знать мудрость извечную,
Жизнь бездумно прожив скоротечную.
Я смотрю в небеса – тучи мрачные,
Пусть не будет жизнь всуе растрачена,
Барабанит дождь струями хлесткими,
Много всяких дорог с перекрестками,
Но одна среди прочих – невзрачная,
Тех влечет, в ком душа не растрачена,
Настрадавшись, вкусив беззакония,
Сердце настежь открыв пред иконами,
Где есть образ Христа-Искупителя –
С верой светлой дойдет до Обители
Той невзрачной дорогой тернистою –
В покаяние душа станет чистою!
От дождей земля влагой насыщена,
Да глумятся над ней, как над нищенкой.
Я, прощаясь, уйду, испытав жизни путь в полной мере,
Ровно в срок, предначертанный Божьей незримой рукой,
Выпив чашу до дна, что омыта слезами потерей,
Только звон колокольный не будет наполнен тоской.
Жизнь и смерть неразрывны святой и пронзительной тайной,
Пролегла в них сплетенья великого тонкая нить,
Умирает зерно в благодатной земле неслучайно,
Восходя, прорастая плодом, наполняя энергией жить.
Как черна тень грехов, так сладка благодать покаяний,
Милость сердца всегда превосходит над всяким судом,
В этом мире земном слишком много скорбей и страданий,
И для нас, как для путников, это лишь временный дом.
Только время лукаво, порой потешаясь над нами,
То идет чередой, то безжалостно планы крушит…
И когда я уйду, провожайте меня не слезами,
А молитвами веры, в них также спасенье души.
МАТЕРИНСКАЯ МОЛИТВА
Светлой памяти сына Александра
Вблизи чуть слышно музыка звучала,
С ней нежных голосов сливался строй.
Мать на руках дитя свое качала
Осенней благодатною порой.
Мать и дитя – как чудно единение,
Союз по крови дивен и велик!
Незрима нить от таинства рождения,
Когда пронзает сердце первый крик –
Ребенок входит в мир земной юдоли,
Чтоб чашу жизни в полноте испить –
И радость, и печаль, и терпкость боли,
Пока цела связующая нить.
Для каждого свой путь земной отмерен,
И этот срок никто не может знать,
Но, Боже мой, как тяжела потеря,
Когда детей своих теряет мать.
Когда слова других – всего лишь звуки,
Когда пустыней выжженной душа –
Молитва лишь утешит от разлуки,
Ввысь устремясь, сомнения круша!
Молитва матери поднимет со дна моря,
Коль вера и надежда горяча –
В чертогах Божьих нет ни слез, ни горя,
Не гаснет о спасении свеча!
Та музыка Любви в веках живая,
А в ней Творца незримая рука.
В молитве мать на Милость уповает,
И тайна эта очень велика!
ВРЕМЯ
Я закрыла уста, сердце хрупкое болью стучало
От скорбей и от бед, что идут по земле чередой.
Мысль томилась, и рифма давно не звучала,
Где же грань, где та грань между Светом и Тьмой?!
Как широк путь иных, что ведет к иллюзорным вершинам,
Избавленьем от зноя им мнится пустынный мираж,
Все пророчества мудрых от древних времен уж свершились,
Вавилон был низвержен, напрасно в нем бодрствовал страж.
Только ядом греха Вавилон опоил все народы,
И отпали от истинной веры мужи и сыны,
Много стонов и слез унесли вавилонские воды,
Но блаженны, кто ценностям вечным остались верны.
Мы горды и беспечны, урокам веков не внимаем,
Только ищем виновных, чтоб в бедах себя оправдать.
Но Господь не бывает, поверь, никогда поругаем –
Просто время приходит посевы свои пожинать!
НЕТ НАЦИСТАМ И ИХ ПРИСПЕШНИКАМ!
О нечестивцы, вы, как псы,
С цепей сорвавшись, сбились в стаи.
Уж зла превысили весы,
Над вами вороны летают.
Вы не желали в мире жить,
Подняв пяту свою на брата,
Чтобы невинного убить,
Как Каин – Авеля когда-то.
Иль вы не знали, что есть Тот,
Чей суд земных судов превыше?!
Ложь с клеветою не пройдет,
И каждый свой удел услышит!
Вы, не страшась, творили зло,
Бесчинствовали без предела,
Но ваше время истекло,
И мышца ваша ослабела.
И вот возмездия рука
Настигнет всех неотвратимо!
Россия ж в духе столь крепка,
Что ввек никем неодолима!
О вы, лжецы и лицемеры,
Все ненавистники России,
Вручая души Люциферу,
Распяли на Кресте Мессию!
Любви отрекшиеся к ближним,
Живя в довольствии и неге,
Тасуете чужие жизни,
Смердя в своем безумном беге!
Знать, вы оглохли и ослепли,
Забыв, что русский дух могучий,
От бед и войн лишь души крепли,
Пусть пополам с слезой горючей,
С молитвой веры православной,
Где Божий Свет, затмивший тени!
Вам не понять страны державной
И не поставить на колени!
РУСЬ
Земля насыщена слезами
И молитвами,
Пред святыми образами
Да излитыми.
Очернить, что было белым –
Без смущения –
Тьма бросает в души стрелы
Обольщения.
Умаляет без стыда
Любви величие,
Не дает себе труда
Сокрыть двуличие.
Ей неведомо любить
Многострадальную,
Но врагу не погубить
Мечту сакральную.
С водою чистой родники
Еще разбросаны,
Сладки до боли и близки
Восходы с росами.
И от избытка слез уста
Творят моление
Тому, кто силою Креста
Дал Искупление.
Вот я средь поля, где волной
Колосья спелые,
Увижу ль Русь перед собой –
Святую, зрелую,
Где ее житницы полны
Дарами щедрыми,
Где люди все владеть равны
Земными недрами?!
Но поднимаю выше взор,
Кружатся хищники,
В глазах застыл немой укор –
Русь, ты не нищенка, –
Сыны в лихие времена
Так были преданы,
Что иль разруха, иль война –
Шли до победного.
Закрыто разве слово «честь»
Для поколения?
Земным часам границы есть,
Ведь жизнь – мгновение.
Но веры оживут ростки,
Молитвы слезные,
Я плачу, плачу от тоски
В стране березовой.
ДВЕ ДУШИ
Он:
Поверь, моя любовь к тебе безмерна,
И как же трудно выразить словами,
Но все ж решусь, и это будет верно:
Мелодию любви мы пишем сами.
В ней жизнь звучит от края и до края,
Кто сердцем зряч, ее услышать сможет,
Все сущее пред нею замирает,
Ввек не найти, что может быть дороже.
Соединение двух душ – загадка,
Как звезд алмазы, что влекут неудержимо.
И сердца трепет ощущать так сладко,
Я счастье испытал – ты мной любима!
Доколь Бог даст мне эту чашу пронести,
Настанет миг, и я уйду по Млечному Пути…
Она:
Ты долго встречи ждал в бесчисленных скитаньях,
Но пробил час! Всему свой срок положен.
И все забыть, перечеркнуть, что было ранее,
Ведь этот час на вечный миг помножен!
Ты прав – любовь непросто выразить словами,
Единый ритм ей двух сердец дороже,
И этот ритм мы создавали сами,
Но как же путь любви и прост, и сложен! –
В нем жертвенность присуща в полной мере,
Ты ж растворился в ней, не рассуждая!
Не уходи, мне трудно пережить потерю,
Она и кровь, и сердце остужает.
Доколь Бог даст мне эту чашу пронести,
Вслед за тобой уйду по Млечному Пути…
Член Союза журналистов и Союза писателей России. Родилась в 1940 г. в Челябинске. Окончила журфак Уральского государственного университета им. М. Горького. Автор книг прозы, поэзии, публицистики. Лауреат VIII Челябинского областного литературного конкурса «Прекрасен наш союз» и Международной литературной премии им. В. Набокова, дипломант Южно-Уральской литературной премии 1913 г. и областного конкурса им. А. де Сент-Экзюпери. Финалист Всероссийской литературной премии им. Н. Лескова и Московской литературной премии-биеннале. Развивает традиции магического реализма.
ВОКЗАЛ
Я сижу в каком-то зальчике вокзального типа, сама в сером демисезонном пальто, шерстяной вязаной шапочке, держу в руках небольшую коричневую сумку из мягкой кожи. Хочется погладить, прикосновение приятно. Но вот рядом – громоздкий, неуклюжий чемодан на колесиках. Совсем мне не нравится этот чемодан. Но, видимо, все же он мой. Больше никаких пассажиров рядом нет. Оглядываюсь с интересом.
Все, что со мной происходило до этого момента, начисто выпало из моей памяти. Пока надо понять, кто я, где я, как сюда попала. Зальчик со скамейками, чистенькими, с гнутыми спинками, и рядом стеклянных касс вдоль стены… Он совершенно пуст.… Кассы закрыты. Но вот расписание… Сейчас что-нибудь попытаюсь прочесть… Почему-то внутри меня странное спокойствие. Как будто я в театре. Смотрю пьесу про другую жизнь… Пока не осознала, что надо будет как-то осваиваться в непонятном пространстве… Почему я все позабыла?! Что за дела…
Однако я напрасно надеялась что-то узнать…Это не расписание, тут правила для пассажиров: «Переходите железнодорожные пути только в специально указанных местах»… «Любой переход железнодорожных путей в местах, необорудованных пешеходными настилами, запрещен, несет угрозу жизни и здоровью».
Ладно, пока никуда не пойду! Ни на какие пути! Пока тут посижу и подумаю…
Открываю сумку. Кто я? Сейчас что-нибудь определим… Однако стандартный набор. Носовой платок (терпеть не могу влажные салфетки), ключи (от какой квартиры, интересно, в каком городе?), пластиковые карты… Паспорт! Ага, вот теперь я все и узнаю… Тут же все написано. ФИО, прописка… эт сетара…А вот телефона, смартфона нет! Помню, как называются современные гаджеты – уже хорошо! Посеяла в дороге где-то, наверное…
Севастьянова Мария Петровна! Привет, оказывается, я Маша! Прописка – ну да, Москва! Интересно… Уже кое-что… адрес есть! Надо будет туда как-то добираться… Дома, может, что-то вспомню…Обстановка поможет.
Вот ни о браке, ни о детях отметки нет… Не замужем я, что ли… Что за чушь! Неправильный какой-то паспорт… Я вспомнила, я знаю! Муж Костя у меня и двое пацанов, Семён и Петя…Это мое счастье, и никакие неожиданные ситуации с потерей памяти эти три имени из моей головы не выбьют… Имена эти помнит мой язык…
Но где моя семья – и где я? В какую командировку опять меня понесло… Никаких воспоминаний… Есть в сумке маленькое зеркальце – молодая я, конечно! Выгляжу неплохо!!! Для своих сорока…
И в этот момент медленно отворилась большая дверь и в зал ожидания торопливо вошла семья, старшая женщина и младшая, с ребенком на руках. Одеты они были так, как теперь никто не носит. В шубах, на ногах валенки, а голова старшей обвязана поверх шапки еще шалью…Они шли сосредоточенно, направляясь прямо к выходу на перрон… Сказать, как запрыгало сердце в моей груди, это ничего не сказать. Я должна остановить их, обнять!
Какой-то забытый импульс совершенно инстинктивно подхватил меня и понес… Я остановилась прямо перед ними, чтобы задержать, что-то спросить, сама не знаю, что… Все напрасно!.. Они прошли через мой чемодан, через меня, словно голографические фигуры…
А ведь я узнала! В шали – моя еще молодая бабушка, а юная мать с ребенком – в шляпке, модной бог знает в какие годы, моя мама, точно моя мама, я помню ее такой… Больше с фотографий уже, наверное… И у нее на руках… Это же я, маленькая совсем, в костюмчике… из вельвета… Обнять, обнять – вдохнуть родной запах…
Они удалялись от меня быстро, опаздывали… На поезд. Он уже стоял и пыхал дымом из трубы на перроне… совершенно пустом перроне.
Я вдруг вспомнила, что как-то в одной из командировок из окна вагона увидела много старых поездов, паровозов… Поняла, что страна сохраняет этот старый транспорт на всякий случай. А вдруг электричество погаснет… Война или природные катаклизмы… И вот он, паровоз! Стоит на запасном пути! Как в песне поется… Все я помню, что за ерунда!!!
Но это не тот случай! Поезд подан именно моей маме и бабушке – и они поехали… Да, я вспомнила, мама рассказывала, она родила меня не в городе, а в родном поселке, и только потом они перебрались в город, где их ждал мой папа… Я смотрела из окна, как поезд увозил меня и моих маму и бабушку…Я рыдала… От спокойствия не осталось и следа… А где папа?!
Папа! Его звали Пётр Петрович. Он был инженером на заводе…Умер рано. Как раз когда началась перестройка. Не выдержало сердце. Бандитам служить не захотел… Вот, возвращается память понемногу…
И тут включилось радио. Заговорило размеренным, нарочито доброжелательным женским голосом бота: «Внимание! Встречающая Севастьянова Мария Петровна, вас ожидают в комнате личных свиданий. Справа от главного входа. Вас ожидают…»
Я соскочила и побежала, полагая, что меня ждет папа…
Как это я не увидела сразу этой двери с надписью «Комната личных свиданий». С сумкой, чемоданом иду, дергаю дверь – закрыто! Смотрю, где там громкоговоритель, откуда бот вещал… И не вижу…
Впрочем, нет, дверь бесшумно отъехала в сторону – и я вошла. Опять в пустую комнату, где из мебели только стол и два стула – с той и другой стороны простенького деревянного стола. Допластиковый период?
Села, жду. Заволновалась даже… Вдруг новое воспоминание… Я так же сижу и жду свидания, встречи – в спектакле – это точно не жизнь, а спектакль – мы ставили недавно… Самодеятельность? – Или я актриса… Нет, нет… просто любительский спектакль… Чтоб жилось повеселее… В спектакле я ожидала встречи с бывшим мужем, он вляпался в аварию, и вот сидит на зоне… Но я его не бросаю, потому что в трудной ситуации нельзя оставить человека… Такая благородная я в той пьесе… А тут что меня ждет? И кто?
Как же я всегда любила своего папу. Его собак, с которыми часто гуляла. Собаки были именно его, сначала сеттер Пегас, он куда-то пропал, папа всегда думал, что его кто-то увел… Потом взяли вислоухую спаниельку Альфу…
А мама была кошатница… Разные они были очень… Почему-то детство ярко встает у меня перед глазами… Мое детство…
Да, как же я забыла, ведь у меня была еще и сестра… Как ее зовут? Валентина! Да. Да… Это я уехала в Московию. А она осталась дома с мамой. Точно! Вспоминаю… Надо же… Может быть, это ее я сейчас жду?!
Однако нет! В комнату с противоположной стороны вошел бравый солдат в какой-то дореволюционной форме… В голове возникает слово – гренадер…Фельдфебель!
Эх, как жаль, что нет со мной ни фотика, ни смартфона, сейчас бы запечатлеть для истории… Иначе расскажу народу – и не поверят! А тут доказательство! Вот он, мой визави!
Я смотрела на солдата с немым восхищением! Каков молодец! Наверняка какой-то кровный родственник! Но кто – не знаю… А так обнять захотелось…
– Машенька, не узнаешь меня, да и как ты можешь меня узнать… Конечно, я ведь прапрадед твой. Василий Антоныч Евсеев. Самолично!
– Какой ты мой дед, прадед, прапрадед, ты же молодой совсем?
Почему-то «ты» сказалось просто и естественно, так всегда обращалась ко всем членам семьи, малым и старым…
– У нас тут все молодые… Душа – она всегда молодая, мы не стареем, дорогая.. И послан я сюда от всего нашего Рода, во-первых, чтоб поблагодарить тебя за то, что распаковываешь нашу историю, по архивам трудишься… Подтвердить, что правильным делом занимаешься! И чтоб не бросала, продолжала… А во-вторых, следует тебе и о других обитателях наших миров рассказывать людям в своих книгах…
– Каких, деда Вася?
– Ну, о гномах ты упоминаешь, а эльфы, русалки, и много кто еще живет у нас в соседних мерностях… Надо же знакомить обитателей параллелей…
– Это же все сказки…
– Ну, ты и пиши как будто сказки. Только в сказках вся правда зашифрована. Вот меня и послали, чтоб ты не сомневалась. Увереннее сочинительствала. Бог дал тебе дар. Надо оправдывать! Стараться…
– Да я стараюсь, но…
– Никаких «но»… Семья тебе помогает. Все наши за твоей работой наблюдают, болеют за тебя… Особенно Лёва… Да, мой шурин, брат моей Клаши…
Как интересно! Вот с чем пришел ко мне прапрадед! Точно, вспомнила, я последнее время сидела в архивах и составляла семейную родословную… На брата прабабушки Клавдии выпала совершенно случайно – но ведь случайностей не бывает!
Он был арестован как эсер, по делу покушения на убийство генерала, да какие это были годы, начало века двадцатого… И сослали его в Архангельскую губернию, и он больше не вернулся домой, в родной городок… Я нашла следы его отпрысков уже в Москве, на кладбище, совсем недалеко от того места, где наша квартира…
– Да, Лёва доволен, и мы все довольны, что нас не забывают… Хочешь, я покажу тебе, как мы тут живем?
И тут я испугалась. Одно дело поговорить в комнате свиданий и совсем другое – пуститься в путешествие по миру посмертия… Там еще и на лодке с Хароном как будто надо будет переправляться… Трехглавый пес Цербер кинется… А кто защитит? Ведь нет у меня своего Вергилия, как у Данте!
Воспоминания оживают… Да, конечно, это мой филфак во мне заговорил!
– Испугалась?! Да ты что… Мы заботимся о вас, живых, и не допускаем никаких опасных ситуаций… О тебе, твоей семье, ребятах твоих… Бдим, чтоб дурному не учились… Хорошо, опасаешься – давай просто выйдем на воздух ненадолго, в другой мир… Понимаешь, Земля, планета – это как соты, и в каждой соте – своя отдельная жизнь течет… Тебя сюда вызвали, меня вот к тебе послали, чтобы ты, писательша, могла рассказать людям хоть что-то о многомерности мира, о том, как все устроено… Передала, что сейчас на тонких планах происходит…
– А что-то происходит особенное?
– Сама ведь чувствуешь. Все взаимосвязано. У вас все вибрирует, войны, землетрясения… Новые технологии… Время ускоряется… Думай, значит, у нас тоже неспокойно…
Так вот, значит, я писательша, спасибо, прадед. Да, теперь вся картинка сложилась, лишь не хватало отдельных слайдов в общей ленте жизни…
– Что ж, деда Вася, выйдем, если тебя специально послали. А кто, кстати, послал? Это ты мне можешь сказать?
Мой собеседник молча многозначительно поднял палец вверх… Я вздохнула и поняла, что тут надо больше слушать, чем вопросы задавать…
Однако деда Вася встал, подтянутый, стройный, мундир так красиво на нем сидит, восторг! Я смотрела на своего предка с немым восхищением. А какие усики…
– Давай-ка проще сделаем. Глаза закрой на секунду, а потом открой…
Я доверилась ситуации, деду и честно закрыла глаза. А когда открыла, почувствовала совсем другой воздух. Плотный, влажный…Мы были уже в другом месте. Стояли на веранде лесного домика. Небо было затянуто тучами, лил дождь…
– Мир, где всегда идет дождь… Читала я что-то про такие миры. В фантастике…И это твоя новая реальность? Что-то мне не очень это нравится…
– Вот и мне не очень. А тут сколько душ живут! Перебегают от дома к дому через лес в плащах непромокаемых да под зонтиками… А между прочим, ты не читала. Ты написала про этот мир, и не ты одна! Вас, писателей, много развелось на Земле сейчас… Пишете – и тем самым утверждаете его существование… А что хорошего в вечном дожде?.. Блогеры еще говорят и пишут сколько чуши… Овладели техникой, а русский язык в школе плохо учили, с ошибками, неграмотно…
– Ну, прости блогеров, деда Вася, и меня тоже. Я как-то не думала, что моя писанина может влиять на тонкий мир… Вызывать дождь…
– Мысли материальны, понимаешь ты! Они творят реальность! Те люди, которые принимают роль обиженных, роль жертв, плодят угнетателей, то есть демонов… Ваша религия очень любит развивать идею жертвы – Иисус как жертва, себя в жертву принес людей грешных ради, – а это и так, и не так… Он сам сделал выбор! Но если вы выйдете из роли жертвы, перейдете на другой уровень, то для вас все изменится. Вы можете выбрать роль творца, тогда вы выйдете из этой дуальности: палач – жертва, бить или бежать! И начнете творить миры, полные Любви! Своей Мыслью и Сердцем…Вы сюда для того и пришли, чтобы и душу свою развивать, и мир этот делать счастливее, красивее, добрее…
– Мы все творцы?
– Конечно, кто душу не потерял. Ведь все были созданы по образу и подобию…
– А кто потерял? Пропил, заклал, продал?! Таких много?
– Хватает. И в их телах могут быть и роботы, и всякие неприятные сущности из нижних миров…
Мы сидели в креслах на слабоосвещенной веранде, снаружи монотонно стучал дождь, и беседовали неторопливо о таких сокровенных, важных вещах, о которых в суете обычно нет времени подумать…Я понимала, что пока мой прадед был жив, наверняка, никакие такие мысли не приходили в его голову… После фронта, боев на полях Первой мировой жил со своей ненаглядной Клашей обычной жизнью отца семейства – дом, корова, храм по воскресеньям… Детишки один за другим…
А сейчас тут через него со мной разговаривает не просто мой Род, но, быть может, сама мать-Земля или Солнце, Солнечная система, а то и вся вселенная, вернее, ее Логос, ее Информационное поле.
Я начала понимать, почему вдруг оказалась в этой странной, необыкновенной ситуации. Видимо, я сегодня прохожу инициацию, похоже, получаю новые программы… Прежние, наверное, выполнила… Или куда-то не туда побрела – теперь идет коррекция… Что-то такое.
– Можешь так думать, – вдруг отвечает мой прадед явно на мои мысли. – Но вернемся к теме. Чуть не каждый второй человек на земле сейчас бродит в темноте… Ботом становится, душу потерявши… причин много. Бесы темные их цепляют легко… Пьянство, мат, обман, унижение других… убийства…
– Но кто-то служит на той стороне…
– Да, конечно, эти-то лычки получают за свою службу. Падшие ангелы… Но и им не закрыта дорога к Богу. И они могут раскаяться и обратиться к свету.
– А те, кто продал душу, могут получить ее обратно?
– Пока на Земле живут, могут. Если поймут, что творили, излечатся постом и молитвой … После смерти – уже нет!!! Ты подумай, красавица, что еще должна спросить у меня, а то мне уходить скоро. Срок моей командировки заканчивается. Задание выполнено…
– А как это получилось, что я увидела бабушку и маму, они прошли мимо меня на вокзале? И я сама на руках у мамы…
– Через эту картинку меня к тебе вызывали. Тебя как бы готовили к встрече. Чтоб ты поняла, что в твоей жизни самое, может быть, важное сейчас происходит. Самые глубинные слои памяти просыпаются… Ну, и Первую мировую открывали через Вторую мировую… Страница за страницей… листали время…
– И зачем этот вокзал? Странный? Людей не было…
– Каждый после смерти поедет в своем поезде, один, сам, на свою станцию… Подлечиться сначала…
– А суд?
– Каждого спросят, конечно! Вернее, он сам все увидит в своей жизни, что делал хорошего, – и что нехорошо было…
– Искусственный интеллект уже у вас работает?
– У нас – естественный! Логос Вселенной. Все записывается. Все хранится в библиотеке Акаши. И каждый человек со своими мыслями оказывается частью этого Логоса. А ваш Искусственный – вот это мы еще посмотрим… Но об этом тебе, литератору, не со мной уже надо разговаривать… Вижу, вижу, в библиотеку душой устремилась… Фокус в том, что здесь мысли имеют силу. И о чем ты подумала, то и осуществляется. Давай, кровинка нашего рода, действуй в мире живых. Здешняя информация тебе ой как пригодится. А мы, наша поддержка всегда с тобой. И с твоей семьей. Подскажем. Предупредим, ежели что… Только будь внимательна!
И все… Больше я не видела моего предка. Исчез. Растворился в воздухе. Нет, почти ничего вокруг не изменилось. Веранда осталась, и за стеклянным панорамным окном все так же шел дождь…
А я стала представлять свою библиотеку, где обычно работаю. Не зря же прадед сказал о силе мысли. И постепенно она начала проявляться. Ряды стеллажей, столы, фолианты на полках… Ящики с формулярами…
Сажусь и начинаю разбираться в каком-то старинном архивном деле… Да, о лишении избирательных прав… двадцатые, тридцатые годы… И дело, конечно, Евсеева Василия Антоновича… Как интересно все!
…Кажется, я немного задремала в читальном зале! Бывает же такое! Ну и привиделось! Надо срочно записать!
Память я потеряла, фигушки! Но какой был вокзал…А какой потом дождь… Очень яркий сон!
Но надо спешить уже и домой!!! Меня там ждут муж и дети!!! И мои рукописи… Поторапливайся, Маша, поторапливайся…
УЛИТКА
Далеко-далеко, за горами, за долами, в теплом море жила маленькая Улитка. Жила она в своем розовом с темными штрихами-полосочками красивом прочном домике с винтовой лестницей и острым шпилем. Стенки ее раковины внутри были гладкими, сияющими перламутром. Она очень любила свой домик.
Он появился у нее не так давно. И потому Улиточка особенно им дорожила.
А до того она была личинкой, не так давно вылупилась из маленького яичка. И с удовольствием плавала, летала в океане безбрежности. Знакомилась с миром моря. Нет, не случайно люди называют малюток брюхоногих парусниками. Они как на яхте-паруснике резвятся. Это было прекрасное время детства.
А потом она опустилась на дно и стала ползать. Взрослела потихоньку, начала строить свой домик. Сначала он был мягким и почти прозрачным. Постепенно поднимался, затвердевал, закручиваясь ввысь…
Как и все подростки, Улитка ходила в школу. Там учителя рассказывали о богатствах растительного и животного мира Земли. И как много на планете у них, учеников подводной школы, родственников – моллюсков! Не намного меньше, чем червей! Более ста тридцати тысяч видов! Они живут везде – и в воде, и на суше!
Дождевые черви – они будут постарше моллюсков. Самый древний и многочисленный вид живых организмов на Земле. А на сегодня их биомасса больше биомассы всех живых существ на планете! Они возникли более двух миллиардов лет назад…
А потом пришло и время моллюсков. Улиточка очень внимательно слушала учителей на уроках и хорошо усвоила, что у них, моллюсков, – особая голубая кровь. Так как их кровь образована на основе меди, а не железа, как у всех позвоночных… И малютка очень гордилась этим обстоятельством. Своей голубой кровью. Как у самых знатных и богатых особ среди людей…
Правда, голубая кровь еще течет в жилах пауков и скорпионов, но об этом Улиточка предпочитала не думать.
После занятий в школе она долгими часами ползала по дну, поедая водоросли. Она уже знала, что некоторые ее родственники избрали другой образ жизни. Они стали питаться не растениями, а мелкой морской живностью, не брезговали даже и своими собратьями, пробивая тонкие стенки раковин и впуская туда яд… Когда Улитка слушала объяснения на эту тему на уроке, ее нежная душа содрогалась.
Гораздо больше ей нравилась жизнь других ее родственников – мидий. Они, питаясь планктоном, пропускают через себя огромное количество воды, очищают ее. Создают новый слой ила. Молодцы чистильщики!
Но как много врагов и у мирных моллюсков, и у хищников! Открывая для себя жестокие законы жизни, Улитка неожиданно приняла решение не читать газет, не слушать радио, не вникать в болтовню подруг.
Конечно, все важное она все равно узнает, не пропустит… Подруги не утерпят, доложат.
Они все такие болтушки и спорщицы. Часто ссорились. Из-за того, чей домик красивее, у кого больше на участке вкусной пищи… Многие возмущались порядками, которые установили старшие – осьминоги, спруты.
Улитка не хотела часами судачить или биться за справедливость. Поняла уже, что это бесполезно. Не хотела знать ничего, что происходит вокруг. Кто кого съел на обед и кого – на ужин, ужас! Нет, лучше и не знать! Меньше знаешь – лучше спишь! По вечерам она крепко-накрепко запиралась в своей раковине, плотно прикрывая вход, и долго слушала нежные колыбельные песенки русалок. Родное море, вот оно точно очень любило добрую Улиточку…
Она подросла, и теперь ее главной мечтой стало встретить своего принца с голубой кровью. Более важной задачи не было. Улитка даже видела его во сне. У него был желтоватый, закрученный вверх чудесный домик, самый лучший! Надежный!
Однажды этот сон сбылся. На ее территорию пришел новенький. Тоже из брюхоногих. Его раковина была точно такой, как она увидела во сне.
И она не стала гнать его, доказывая, что это ее собственные владения и она не потерпит чужаков! Нет! Совсем напротив! Она попросила его остаться и поведать о тех местах, откуда он родом… Его рассказы были совершенно волшебными, а его сказки… песни… под аккомпанемент моря… чарующими!
С этого дня Улитка перестала закрываться от мира. Потому что теперь у нее был друг и защитник. Двое брюхоногих ползали по дну вместе, и никакие хищники им были не страшны. Конечно! Политические разборки и передел мира всегда были и остаются во все времена! А их дело – выжить в этом жестоком мире! И только Любовь помогает им сохранить Счастье.
Конечно, они читали газетные сообщения и слушали разговоры соседей о митингах и пикетах против жестокости кальмаров и других мироедов. Хищники, конечно, животные умные, головастые, и знают, как напасть на своих жертв и сожрать тех, кто помельче. Но Улитка понимала, что им неведомо Счастье! Их можно только пожалеть! И за их души помолиться…
Она стала спокойной и уверенной от одной мысли, что ее Принц всегда рядом и не даст ее в обиду. В сущности, хотя в море много охотников, оно тоже всегда бережет и защищает своих самых дорогих обитателей.
Улиточки вместе молились по вечерам, славили свое теплое море. И его волны раскачивались в лад с их молитвами. Жизнь вокруг от их добрых мыслей и молитв становилась гармоничнее, светлее и радостнее для всех жителей водных пространств.
И еще одно обстоятельство. Наконец наступил для повзрослевшей Улитки ответственный и самый важный час, когда она сама отложила яйца. Из них совсем скоро появятся ее дорогие детки-парусники. Это и есть Чудо! Жизнь прекрасна, и их молодая семья счастлива!!!
ЧАСЫ БЬЮТ
Я смотрю на большие часы в деревянном корпусе. Они современные, конечно, но как они напоминают те, которые сто лет назад стучали, я полагаю, я почти уверена, в деревянном двухэтажном, с каменным низом, доме моего деда. Там, где неподалеку стоял белый рояль… И большое кресло-качалка… Я помню запах того дома…
Нынешние часы с маятником бьют негромко, мелодично, не спеша… Наверное, почти так же, как и те, дедовские…
Как неторопливо их звучание…
Внучке, которая сидит за фортепиано, говоришь, играй медленнее, нет, она шпарит по клавишам… виртуозность показывает… а ты покажи чувство, послушай разговор часов на стене…
Она торопится жить, спешит… О, эта юность… Все мы спешили! Куда торопились? Как мгновенно летели мои годы! Как падающие звезды. Не успеешь загадать желание, оно уже исполнилось. И ты поспешно шагаешь дальше, поехать туда, сделать то-то и то-то… Внучка колотит по клавишам, быстрее, быстрее…
Бойся желаний! Они имеют обыкновение исполняться – однако часто совсем не так, как тебе мечталось…
Часы бьют. Медленно. А перед тобой новый час – пуст пока, чист и ясен. Как ученическая парта внучки в школе. Стол мой в редакции. Дома он всегда завален – замыслами, книгами, блокнотами…
Неспешно пойдем не вовне нынче, а в глубину души… Вовне – парк, солнце, чайки…
В глубине – печаль. И чистый лист бумаги на столе.
ВЕЛОСИПЕД
Сколько лет я не садилась на велосипед? Воспоминание теряется в ушедших годах. По спирали за мыслью вниз, в детство…
Я опускаюсь в глубины памяти сейчас, когда вывожу из высокой калитки по аккуратным плиткам двора, усыпанным белыми лепестками осыпающихся цветков черемухи, этот замечательный, сияющий своей технической никелированной красотой велосипед… Взрослый, правда, без нынешних ручных тормозов и прочих усовершенствований… Хорошо сохранился. Прекрасный велосипед из недалекого еще прошлого… Его наладил для моей подросшей внучки наш милый родственник, инженер-электрик и большой умелец Вадим (мы в гостях у моей сродной сестры, и ее сын сегодня с утра вытащил велосипед из подвала, накачал, укрепил руль и поставил как надо седло – все, чтобы внучка моя смогла покататься, порадоваться жизни). Но она еще дочитывает главу в очередной фантастической книжке – она книгочейка, в отличие от всех ее подруг, друзей и одноклассниц. А все потому, что телевизора дома не заводят и смартфон ей выдается совсем на короткое время. Она читает книги!
И велосипед пока в моих руках. Что ж… Вспомним былое…
Это было в далеком детстве. Мы приехали в Москву к родне, и я, еще дошкольница, сажусь на детский велосипед моих братьев… двоюродных, троюродных, неважно… Мы роднимся, и мне дали покататься… поучиться… но я еще не умею с ним управляться… Я падаю, боль взрывается в мозгу… кровь на пузе… платье испачкано… рев… Этот шрамик, памятка моего детства, оставался виден потом долгие годы…
И все же я знала, что сумею освоить это искусство – катание на велике… А расшиблась, поранилась, что ж… Кто растет без ран и синяков!
Конечно, все зажило. Быстро, как заживает у детей, и мы продолжили свою поездку – ехали на запад, в Минск, к тете, в семью профессионального военного, летчика, героя войны… И он скоро посадит меня не только на велосипед, а даже в кабину своего небольшого самолета… На настоящем военном аэродроме, где еще не исчез запах войны. Мы дышали тогда воздухом нашей победы. Шел 1946 год.
Потом, по возвращении на Урал, родители не сразу, но купили мне велосипед. Один, другой… Ни с чем не сравнимое счастье!!!
Как я затаскивала его на четвертый этаж без лифта! Наверное, обычно его поднимал папа, совсем недавно вернувшийся с фронта, с орденом Красной Звезды на груди. Я очень гордилась своим отцом. Какие он пережил годы. Раненый, долго полз к своим, как герой из книжки летчик Маресьев… А тут что? Затащить наверх велосипед! Упрямо сама волокла его по ступенькам, преодолевая каждую… Наши большие дома строились еще до войны. Место для лифта было оставлено, но, видимо, строителям было уже не до эдаких удобств, тонкостей. И этот квадратный столб пустоты всегда немного пугал меня… Однако тащила. Своя тяжесть не тянет.
Велосипед – это свобода, верти руль и крути педали – и ты как ветер – несешься… Да, это радость езды по улицам нашего поселка КБС в Челябинске – тогда еще не было столь много автомобилей, и можно было гонять на велике свободно… Еще веселее кататься с друзьями по улочкам в садовом товариществе – вверх и потом к берегу, к воде вниз – на скорости… хоть и потряхивало изрядно… асфальт тогда еще не проложили на садовых дорогах.
Да и за делом можно было съездить – например, в тот же магазин в саду, когда его потом открыли…
Впрочем, велосипед был со временем отставлен в сторону. Все мое воображение занял автомобиль. Как в песне поется, «папа купил автомобиль» – сначала «Москвич», потом «Волгу»… Но категорически мне сказал: «Ни-ни, и не мечтай!» А я мечтала… В студенчестве я даже начала заниматься на курсах вождения, но как-то не довела это дело до финиша.
Позднее поняла, что все равно надо. Когда работала в редакции, видела, как лихо водит газик наш редакционный водитель Петро, да и сам обожаемый нами всеми редактор частенько садился за руль…
Но лучше всего искусством вождения, как мне кажется, владел мой любимый дядя Антоша, не тот военный летчик, дядя Ваня, к которому мы ездили в Минск, а другой – мамин брат, он с первого дня войны был за рулем. И, между прочим, если посмотреть с высоты сегодняшнего дня, можно сказать, что и до самой смерти дядя Антоша был за рулем. В свои девяносто два года он сам на машине привез жену домой из очередной поездки в сад, поставил дорогого «коня» в гараж и пошел сдаваться врачам. На следующую ночь он умер.
К слову. О смерти. А мой двоюродный брат Борис, сын летчика дяди Вани, умер девятого мая, в Симферополе, на площади, на параде Победы, при орденах. Другой смерти, наверное, он бы и не хотел… Смерть, как бывает у капитанов в море, на капитанском мостике… Вот такие они, мои родственники, военная косточка.
Но сегодня я вспоминаю о велосипеде.
Мне уже пошел девятый десяток, и я долгие годы даже не подходила к велосипеду. Где-то далеко хранятся и заветные корочки водителя-автомобилиста… Конечно, не до того было.
Работа, семья, дети… Теперь внуки… Литературное творчество…
И вот сегодня! Почему бы мне и не попробовать самой сесть на велосипед… Мои руки еще крепко держат руль. Толчок… Нет! Собраться. Вспомнить… Навык ведь не теряется с возрастом. Научился плавать – поплывешь и через двадцать лет! Научился ходить – ходишь! Если, конечно, голова на месте.
У меня пока вроде на месте. Поехали! Тормознем. Ступим снова на надежную землю. Осторожно.
И следующая попытка. Вперед! Поехала!!!
И тут на дороге появляется внучка, которая дочитала свою главу в очередной фантастической книжке. Что ж, ножной тормоз работает…
Надо передавать руль в молодые руки! Всему свой час…
И все же… все же… В Европе, говорят, где велосипед – обычное транспортное средство, дамы в возрасте не стесняются и зажигают на велосипедных дорожках наравне с молодыми… А почему бы и нет?!
Добавить комментарий