Несправедливо забытый писатель-почвенник

07.01.2021, 14:25

Исконно русский писатель-сибиряк, журналист, педагог, страстный защитник природы, охотник и охотовед, всю жизнь посвятивший деятельности по сохранению и приумножению природных богатств матушки-Сибири и описанию удивительных красот этого края, а также познанию человеческих характеров и законов людского общежития, – Ефим Пермитин порядком подзабыт в наше время. Имя это не на слуху. Хотя книги прозаика, и прежде всего во многом автобиографичный роман-эпопея «Жизнь Алексея Рокотова» не являются такими уж редкими, они имеются в наличии в библиотечных фондах нашей страны. Вопрос лишь в их востребованности. Но, опять-таки, вопрос о низком спросе на произведения советских авторов заслуживает отдельного разговора.

А вспомнилось же это славное имя не случайно, – в первой декаде января 2021 года исполняется 125 лет со дня рождения самобытного, даровитого писателя, долгие годы самоотверженно служившего отечественной словесности и оставившего потомкам немалое литературное наследие.

Ефиму Пермитину было суждено прожить большую, непростую, но яркую и интересную жизнь. Он многое повидал, пришлось ему и поучаствовать в Первой мировой и Гражданской войнах, быть ещё в совсем молодые годы и десятилетия спустя сельским учителем, редактором охотоведческого журнала, жить в Москве, вращаться в писательском сообществе, быть членом редколлегии журнала «Земля Советская» и редакционного совета издательства «Федерация», а потом, в силу обстоятельств, вместе с семьей переселиться в землянку на окраине маленького сибирского городка, вновь вернуться в Москву… Жизнь Пермитина, человека крайне прямолинейного, ершистого, исключительного правдолюбца, не терпевшего фальши, угодничества, заискиваний и имитации деловой активности, помотала изрядно, не озлобив при этом, не поменяв его отношения к людям и любимому делу. А таковым, и с достаточно молодых лет, стало для него писательство, воспринимавшееся им как служение.

Казалось бы, откуда могли прорости корни у этого таланта? Где им было взяться в далеком южноалтайском Усть-Каменогорске, да еще и в непростое время великих потрясений, когда у сына столяра-кустаря имелись для раскрытия своих возможностей совсем ограниченные возможности? Да и в семье большой, где было тринадцать детей, трудолюбивой, жившей скучено и дружно, не было тех, кто мог бы привить восприимчивому мальчику любовь к слову. Но это только так кажется. И видится, на первый взгляд.

Однако же, земля русская всегда была богата самородками, людьми удивительными, талантливыми, одержимыми творить, строить, созидать… Были среди них и такие, кого следует относить к народным мудрецам. Знанием, умением, мудростью, прозорливостью отличались такие люди. Вот так и Ефиму повезло с детства расти среди таких людей, внешне простых, неказистых и непривередливых, скромных, порою неграмотных или малограмотных, но знавших жизнь, умевших находить верные решения, позволявшие существовать и духовно развиваться в непростых условиях, в которых находились тогда сибиряки.

К таким людям прежде всего относились родители будущего писателя: Николай Николаевич и Ирина Тимофеевна, люди трудолюбивые, житейски проницательные, имевшие собственные взгляды на жизнь, ценившие семейные узы, порядочность, доброту. Особой какой-то, граничившей с миром грёз и фантазией мудростью, обладала бабушка Ефима, привившая ему любовь к народному языку и фольклору. Она же введет его в пленительный мир русской сказки с её красочным словом: «В сказке каждое слово должно быть, как скатный жемчуг. Потому что хорошее слово мир освещает, потому что слово, хоть и не пуля, а им убить человека можно. И не бог слово, а воскресить человека может оно».

В поле, на охоте и рыбалке, на улицах городка слушал будущий литератор остросоциальные сказки и истории, которые закрепляли в нём убеждение, что «грабители в хоромах живут, а честные люди в тюрьмах гниют», что умным, работящим, честным, храбрым мужикам противостоят цари, губернаторы, градоначальники, купцы – люди жестокие, жадные, смотрящие на простой люд с высока.

С детства, а отец рассказывал детям о великой и притягательной силе книги, дающей знания, Ефима тянуло к учёбе. Учился он с интересом, много читал, помогала и цепкая память. Городское училище и учительская семинария позволили и самому Пермитину стать учителем.

Писателем же Пермитин становиться не собирался. Все сложилось само собой. Необходимо было издавать журнал «Охотник Алтая», инициатором создания и редактором которого становится страстный охотник, работник усть-каменогорского союза охотников-любителей Пермитин, писать для этого журнала рассказы. Так и появились его первые короткие вещи: «Памяти поэта-охотника» и «В осаде». Буквально в пределах календарного года литературная деятельность завладеет им основательно. В период с 1923 по 1925 годы, до переезда в Новониколаевск (старое название Новосибирска), куда он был переведен редактировать новый журнал «Охотник и пушник Сибири», образованный на базе «Охотника Алтая», Пермитин написал около десяти небольших рассказов.

На новом трудовом поприще, в большом городе, каким естественно воспринимался им Новосибирск, обрастая знакомствами в литературной среде, Пермитин начал работать над романом «Капкан», рассказывавшем о нравах и обычаях алтайских староверов-раскольников и пробуждении в их специфичной среде ростков новой советской жизни. Роман этот, поднимавший новый пласт жизни, ранее никем не тронутый и опубликованный в ряде номеров «Сибирских огней» за 1929 год подтверждал мысль сибирских коллег-литераторов о том, что в советскую литературу пришел особый талант, мало на кого похожий, не крикливый и всеядный, а крепкий и основательный.        

Вообще же о детстве, юности, о первых переживаниях, о том, как знакомился с алтайской природой, о том, как воспитывали родители, о бабушке, об увлечениях и разочарованиях, о первых походах на охоту, о первой учительнице, об учебе в городском училище, о работе у жадного и хитрого купца-кондитера, об учительских буднях, о первой любви, о фронтах Первой мировой и Гражданской войн, о становлении Советской власти, о работе в городском союзе охотников-любителей, а фактически, о личностном становлении, – писатель подробно расскажет в первом и втором романах трилогии «Жизнь Алексея Рокотова» – «Ранее утро» и «Первая любовь». И расскажет увлекательно, не заунывно, без излишних отвлечений и подробностей, не влияющих на основную канву повествования. Выпукло в этих романах, как, впрочем, и в других произведениях, проявится и то обстоятельство, что писатель в действительности был мастером портрета краткого, выразительного, в каких-нибудь два-три штриха. И характеристики героям он умел давать ясные и исчерпывающие.

При этом не следует думать, что Пермитин написал сплошь публицистическое, автобиографическое полотно. Нет. Романы эти высокохудожественны, построены по классическим литературным канонам, в них на передний план выдвигаются характеры и переживания героев, образы которых Пермитин своеобразно обогатил и усилил, заострив сюжетные линии, личностные и сугубо социальные конфликты, их драматичность. Да и повествование в них ведется от третьего, а не от первого лица, как можно было бы сделать, будь то документальная повесть или роман. Но и достоверность всего рассказанного не ставится под сомнение. Писателю с первых строк начинаешь верить. Практически с первых глав становится понятно и то, что Алексей Рокотов – это Ефим Пермитин. На сей же счет прекрасный русский советский писатель-сибиряк Афанасий Коптелов вспоминал:

«В Алексее Рокотове, отличном охотнике, редчайшем знатоке зверей и птиц со всеми их повадками, увидел самого Ефима Николаевича. Как-то в минуту откровенности он признался одному из собеседников:

– Алексей Рокотов – я, но на девяносто процентов. Остальное позволило раздвинуть рамки собственной биографии, дало простор авторскому домыслу…»

В третьей книге трилогии – «Поэме о лесах» – автобиографичные события прослеживаются наиболее часто. Большой интерес представляют страницы, рассказывающие о создании журнала «Охотник Алтая» (увидевший свет в январе 1923 года в заштатном Усть-Каменогорске литературно-художественный журнал «Охотник Алтая» стал первым охотоведческим журналом не только в Сибири, но и во всем Советском Союзе), о переезде в Новониколаевск, о работе над первыми книгами, работе мучительной, изматывающей, заставлявшей не спать ночами, волноваться, зачеркивать, переписывать, шлифовать каждое слово… Не менее интересно понаблюдать над первыми шагами советской литературы в Сибири. Перед читателем предстают запоминающиеся образы пионеров литературы края, зачинателей и первых руководителей одного из старейших литературных журналов страны «Сибирские огни» – Л. Сейфуллиной, В. Правдухина, В. Зазубрина, В. Итина, И. Ерошина, К. Урманова. В главах, повествующих о пребывании Рокотова в Москве, Пермитин рассказывает о своих встречах с А. Горьким, М. Пришвиным, И. Бабелем, С. Сергеевым-Ценским, М. Шолоховым. Тут же следует сказать, что с Михаилом Александровичем Пермитин сдружится на долгие годы. Именно Шолохов поможет вскоре после окончания Великой Отечественной войны вернуться Ефиму Николаевичу из Сибири в Москву. Для решения этого вопроса он с прошением побывает у всесоюзного старосты М. Калинина… Сам же Пермитин к Шолохову всегда относился с особым пиететом и трепетом. «Мы, писатели, жили под знаком творений Шолохова годами – говорил Пермитин, – десятилетиями, вновь и вновь перечитываем их, учась и восхищаясь одновременно…» Не уставал прозаик и восхищаться языком великого писателя.      

Особую колоритность романам трилогии, удостоенной в 1970 году Государственной премии РСФСР имени М. Горького, придаёт прекрасный русский язык, коим писатель владел превосходно. Пермитин необычайно любил родное слово, досконально знал его многие таинственные кладовые и умел пользоваться им для создания волнующих картин и сцен, красочных пейзажей. Писателю были в полной мере доступны богатейшие алмазные россыпи русского языка, он с трепетом и любовью отыскивал в этих россыпях именно те слова, которые могли бы наиболее точно выразить сущность того или иного явления, а также характеры героев, их настроения, размышления, живую речь.

Писатель всегда критично относился к своей писательской деятельности. Самокритичность была ему свойственна с молодых лет. О ней он писал и в трилогии «Жизнь Алексея Рокотова», описывая свои переживания перед началом учительства и тогда, когда брался писать первые произведения и позже, приобретя определенный писательский опыт. Обостренная потребность всё делать по совести, должным образом, в рамках нравственных и земных законов, заставляла Пермитина каждое действие пропускать через сито самоанализа и самоконтроля. О своей же писательской работе он говорил и такие слова:

«Труд писателя? С чем его сравнить? Каторжный труд, изматывающий душу и сердце. Здесь я тугодум и медлителен крайне. Вот как будто бы всё знаю: места, где развиваются события, знакомы мне, не раз перемерил собственными ногами, герои знакомы, отлично знаю их язык, манеры, мышление, поведение. А вот порой бьюсь как рыба об лед: не хватает точных, выверенных, звенящих, как хрусталь, слов. От рассказа к рассказу, от книги к книге возвращаюсь вновь к написанному и опять работаю, шлифую: бьюсь, ночи не сплю, сраму боюсь – читают мой роман Михаил Шолохов или Афанасий Коптелов и морщатся: подкачал Ефимша, оставил на поле сорняки. Негоже, негоже…»

Тем не менее, таких ситуаций в писательской судьбе Пермитина было немного. Писал он добротно и содержательно. Вполне конкретно обозначал он и проблематику своих произведений. Потому и критика их воспринимала, как правило, благосклонно, без разгромных разносов и категоричных выводов.                      

Будучи в летах, писатель частенько задумывался о будущем, о молодёжи, о том, какой ей быть, дабы не рассеялись народные скрепы и великий русский жизнеутверждающий дух.  Однажды он так высказался по сему поводу:

«Мир без молодого человека и молодых чувств – мертв, превращен в прах! Писатели обязаны помнить: все в нём, в молодом человеке, – наша светлая надежда, наше будущее; об этом литературу нельзя забывать ни на секунду! Литературные поделочники, ремесленники от пера – злой бич искусства: в силу духовной скудости они не способны поставить первоочередных задач перед молодежью. А задачи великие – воспитывать в духе патриотизма, верности Родине. Да, да! Прописные истины? Общие слова? Нет! Ежедневный труд! И эти великие чувства надо воспитывать. А благородное, чистое отношение к женщине? Само собой, и здесь нужно ежедневное участие писателя. Честность, верность, мужество, патриотизм и героизм – вот что неустанно надо воспитывать в новом поколении с ранних лет. Рыцарское, да, да! Именно рыцарское служение Родине, матери, женщине! Наш великий долг перед народом! Право, это не звонкие пустые слова: это программа воспитания поколения, несущего в будущее наши идеалы. В будущее. В коммунизм!..»

Пермитин, бесспорно, принадлежал к тем писателям, чьи произведения с годами не тускнеют, не меркнут, а остаются такими же сильными в читательском восприятии. Пожалуй, с годами приоткрываются даже некоторые грани, бывшие ранее незаметными. Собственно, само время требует от нас более пристального, с позиций дня сегодняшнего прочтения. Тем более есть возможность что-то сравнить с творчеством таких крупных мастеров-сибиряков, как Г. Марков, С. Сартаков, К. Седых, А. Коптелов, С. Залыгин, А. Иванов. Каждый из них оставил богатое, глубокое и стоящее наследство, к которому есть смысл периодически возвращаться, ну а тем, кто с ним незнаком, обязательно познакомиться.

Современники писателя вспоминали его всегда в хорошей физической форме, «сбитым крепышом среднего роста, круглолицым, с серебристым пушком на темени, белозубым, пружинисто-подвижным, звонкоголосым». Причем таким он оставался и в 75 лет. Наверное, это признак сибирской могучей породы. Могучим, крепким, надёжным и убежденным в том, что в жизни всегда должно побеждать человеческое, – он был и литератором, любившим природу, людей и Россию.

Давайте же не забывать писателя-почвенника Ефима Пермитина.

 

 

 

Автор новости: Руслан СЕМЯШКИН