ПИСАТЕЛЬ УМНЫЙ, ПОД КОНЕЦ ЖИЗНИ ПЕРЕСТАВШИЙ БЫТЬ ДИСЦИПЛИНИРОВАННЫМ. Страна простилась с Даниилом Граниным

№ 2017 / 25, 07.07.2017

В писательском сообществе к Даниилу Гранину всегда относились непросто. Одни считали его баловнем судьбы, к которому долгое время благоволила советская верхушка. Другие полагали, что писатель был ещё тем игроком, который лично расставлял фигуры на литературных картах Питера и всей России. Безусловно, доля правды имелась во всех утверждениях. Хотя в жизни всё было намного сложней.

Гранин писать прозу стал рано, ещё до войны, когда он учился на электротехническом факультете Ленинградского политехнического института и носил совсем другую фамилию – Герман. Но первые его публикации в журнале «Резец» о героях Парижской коммуны никого не тронули. А потом началась война, и молодой инженер превратился в политрука.

К литературе Герман вернулся уже после Победы. Один из рассказов вчерашнего фронтовика из жизни аспирантов «Вариант второй» понравился его однофамильцу – Юрию Герману. Правда, знаменитый однофамилец уговорил молодого литератора придумать себе псевдоним. Так он стал Граниным. И тут любимца Юрия Германа чуть не подкосила кампания борьбы с низкопоклонством перед Западом. Он выпустил повесть «Спор через океан», в которой бдительные комиссары усмотрели не поощрявшееся тогда восхищение Америкой. Правда, сочувствовавший молодому автору литературный генералитет быстро бойкого прозаика от всех обвинений, что называется, отмазал.

Первый серьёзный прорыв в литературе Гранин совершил в 1954 году, опубликовав роман из жизни учёных «Искатели». Эта книга сразу открыла перед ним многие двери. Не случайно в том же году его стали выдвигать во все руководящие органы. Здесь стоит сослаться хотя бы на записку в Москву первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Фрола Козлова от 11 декабря 1954 года, в которой сообщалось, что Гранин вошёл в правление Ленинградской писательской организации и, более того, стал одним из пяти секретарей этой организации (РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 34, лл. 71, 72).
А Фадеев вместе с тремя другими литературными генералами 23 декабря 1954 года в письме в ЦК КПСС предложил Гранина наряду с другими видными писателями включить в правление Союза советских писателей (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 198, лл. 118, 119).

Как говорили, Гранина очень крепко поддержали секретари Ленинградского обкома КПСС Фрол Козлов и Николай Казьмин, а также вхожий в Кремль и на Старую площадь (в частности, в кабинеты секретарей ЦК Суслова и Поспелова) поэт Александр Прокофьев. Оправдывая доверие всемогущих бонз, Гранин в июле 1955 года напечатал в «Новом мире» производственный очерк, который очень понравился секретарю ЦК Дмитрию Шепилову, очень хотевшему занять место главного идеолога страны.

Осечка случилась годом позже. В августе 1956 года Константин Симонов опубликовал в журнале «Новый мир» рассказ Гранина «Собственное мнение». С высоты сегодняшнего дня это было абсолютно пустое произведение. Но в нём критиковался партийный работник. Это не понравилось одному из бывших покровителей писателя Николаю Казьмину, который к тому времени работал уже в ЦК КПСС и занимал пост заведующего отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР. Именно Казьмин 26 сентября 1956 года инициировал записку в ЦК «О серьёзных идеологических недостатках в современной советской литературе», предложив осудить крамольную публикацию Гранина.

Возможно, на этом проработка Гранина и закончилась бы, но вскоре выяснилось, что писатель против своей воли угодил не в ту компанию. Ведь Симонов одновременно дал дорогу не только крамольному сочинению Гранина, но и роману Дудинцева «Не хлебом единым», который вызвал неудовольствие самого Хрущёва. Из-за Дудинцева партийные комиссары вынуждены были ещё раз пройтись чуть ли не по всем авторам «Нового мира».

Уже 1 декабря 1956 года Дмитрий Поликарпов, Борис Рюриков и Игорь Черноуцан доложили секретарю ЦК Михаилу Суслову, что в своём романе Гранин изобразил инструктора горкома партии как «злодея по должности». «Его [инструктора] поведение, – писали партфункционеры, – лишено художественной закономерности, писатель навязчиво подчёркивает в нём только черты бездарного и мстительного чиновника».

Вновь имя Гранина было прополощено буквально через месяц. 4 января 1957 года заведующий отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов, его заместитель Б. Рюриков и два инструктора ЦК И. Черноуцан и В. Баскаков доложили в ЦК: «В искажённом свете предстаёт наша действительность и в рассказе Д.Гранина «Собственное мнение», справедливо раскритикованном общественностью. Писатель вывел тип директора института Минаева, который под давлением инструктора горкома партии Локтева затирает талантливого изобретателя, хотя сам в глубине души сознаёт правоту последнего. Резко критическое изображение карьериста, фальшивого человека само по себе не вызывает возражений, но в рассказе настораживает другое. Минаев в рассказе показан как «жертва обстоятельств». Инструктор горкома партии Локтев, истинный виновник злоключений изобретателя Ольховского, изображён как бюрократ, невежда и перестраховщик «по должности». Д.Гранин даже не пытается убедительно раскрыть характер Локтева. Он просто утверждает, что перед нами «серый недоучка», «туповатый чиновник», «с мертвенным, каким-то прошлогодним лицом, никогда ничего не создавший и не способный создать». Художественная невыразительность и явная предвзятость изображения этого персонажа, вся логика развития рассказа ведут читателя к выводу, что работник партийного аппарата по своему положению, по должности является воплощением рутины и бездушия. В рассказе Минаевы и Локтевы оказываются по существу олицетворением кадров советского государственного и партийного аппарата. Появление их в жизни обусловлено сложившейся будто бы у нас общей обстановкой. Рассказ надуман, в нём нет и попытки художественно осмыслить явления, показать нашу жизнь в её реальных отношениях» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 192, лл. 22, 23)

Страсти вокруг Гранина поутихли лишь к весне 1957 года, за что писатель должен был, по мнению знатоков партийной кухни, поблагодарить в первую очередь Фрола Козлова, Игоря Черноуцана и Александра Прокофьева. Сам же Гранин на какое-то время затаился. А уже в начале 1958 года он выпустил новый роман «После свадьбы», где уже никакой критики в адрес партработников, естественно, и в помине не было. Это была книга о молодом изобретателе, которого наш славный комсомол послал в деревню. Тут у Гранина всё до последней страницы оказалось идеологически выверено. А вскоре в Москве прошёл первый учредительный съезд писателей России. Партийные бонзы тогда обратили внимание на то, что Гранин предпочёл уклониться от публичного участия в разговорах о судьбе литературы. Как 18 декабря 1958 года отметили руководители отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николай Казьмин и Зоя Туманова, Гранин «по непонятным им причинам на съезде не выступил» (РГАНИ, ф. 5, оп. 37, д. 49, лл. 176).

Любопытно, что вскоре руководство «Литературной газеты» возбудило ходатайство о направлении Гранина собственным корреспондентом этого издания, если не ошибаюсь, в Америку. Вроде бы кандидатуру писателя согласовали в отделе культуры и пропаганды ЦК, а также в международном отделе ЦК. Но якобы кто-то из секретарей ЦК усмотрел в создании зарубежных корпунктов «ЛГ» излишество и отказался визировать подготовленные документы.

Тем временем Прокофьев ещё больше приблизил Гранина к себе. Он, в частности, стал всячески продвигать новый роман своего младшего товарища «Иду на грозу». Это потом выяснилось, что данное сочинение не вполне было самостоятельным, а отчасти оказалось списанным с романа «Живи с молнией» Митчелла Уилсона. Как говорили, Гранин должен был стать разменной монетой в сложной игре Кремля и получить весной 1964 года вместо Солженицына Ленинскую премию. Однако в последний момент руководство предпочтение отдало Олесю Гончару, которому Ленинскую премию дали за не бог весть какой роман «Тронка».

По одной из версий, Гранин поплатился за участие в преследованиях молодого поэта Иосифа Бродского. Здесь надо уточнить: Гранин, в отличие от своего патрона Прокофьева, публично Бродского не травил. Он действовал кулуарными методами. Возможно, ему и впрямь показались сомнительными стихи Бродского. Но скорее он, воспользовавшись травлей Бродского, хотел подставить Прокофьева и усесться в его кресло и единолично управлять писательским сообществом в Ленинграде.

Что удивительно: либерально настроенные литераторы, не простив Прокофьеву дела Бродского, в 1965 году всё сделали для того, чтобы заменить одиозного литгенерала на душку Михаила Дудина, но при этом согласились оставить на вторых ролях другого гнобильщика Бродского – Гранина. На первую роль писатель перешёл лишь в 1967 году.

Кстати, сам Прокофьев потом поведение Гранина на выборах 1965 и 1967 годов расценил как предательство и посвятил своему недавнему соратнику эпиграмму «Премудрый карасик». Он писал:

Опять лениво заметался,

И что ты там ни говори,

Опять воды ты наглотался,

Везде пускаешь пузыри.

Впрочем, верхи пока ещё оставались Граниным очень довольны. Новый конфликт у писателя с властью возник в 1969 году. За год до этого Гранин, не сумев преодолеть сопротивление московских и ленинградских журналов, отдал в Петрозаводск, в журнал «Север» Дмитрию Гусарову свою новую повесть «Наш комбат». Цензура, знавшая о высоких покровителях Гранина в ЦК, не стала вчитываться в вёрстку и дала согласие на публикацию. Скандал разгорелся, когда редакция опального журнала «Новый мир» подготовила в поддержку повести Гранина рецензию Л. Лазарева «Бой местного значения». 15 июля 1969 года начальник Главлита П. Романов доложил секретарю ЦК КПСС Суслову: «В рецензии даётся высокая оценка повести Д. Гранина за постановку проблемы моральной ответственности командиров и политработников, допускавших непоправимые ошибки в период войны в обстановке культа личности, страха и неуверенности. Повесть Д. Гранина содержит черты дегероизации подвига народа на войне, однако в рецензии Л. Лазарева идейная направленность этого произведения преподносится как нравственная проблема послевоенного времени».

Гранин потом утверждал, что его за повесть «Наш комбат» власть в 1969 году чуть не сожрала. Якобы специально из-за этого собирался пленум Ленинградского обкома КПСС. Но всё это чушь. Никто бить писателя не собирался. За него тогда горой стояли первые лица Ленинградского обкома КПСС. Больше того, Гранин настолько уверенно тогда себя чувствовал, что в начале ноября 1969 года осмелился воздержаться на секретариате Союза писателей РСФСР и отказался подчиниться партийному указанию и не проголосовал за исключение Солженицына. Вот что по-настоящему рассердило власть – несогласие с линией ЦК в отношении Солженицына, а не повесть «Наш комбат». Правда, потом партийные комиссары всё же выкрутили Гранину руки и заставили его поддержать исключение Солженицына. Но больше столь откровенно Кремль и Старая площадь Гранина уже не поддерживали. Не случайно он в год своего 50-летия так и не получил второго вожделенного ордена Трудового Красного Знамени. Более того, спустя пару лет обком дал команду заменить его на посту руководителя Ленинградской писательской организации графоманом Олегом Шестинским.

Гранин тоже после истории с Солженицыным сделал для себя некоторые выводы: на какое-то время он затаился и на рожон долго не лез. «Д. Гранин, – писал о нём в 1980 году Игорь Золотусский, – писатель умный, но дисциплинированный <…> Ум у него сторожит и караулит и не допустит к своевольничанью ни чувство, ни воображение».

После вынужденного ухода из «Нового мира» Твардовского Гранин быстро восстановил дружбу с новым редактором журнала Валерием Косолаповым, которым когда-то, работая в «Литгазете», сватал его в Америку. Несмотря на возражения цензуры, Косолапов пробил публикацию в «Новом мире» статьи Гранина. Начальник Главлита Романов пробовал возмущаться. 15 ноября 1971 года он доложил в ЦК КПСС: «Очерк Д. Гранина «Священный дар», не подписанный к печати в прошлом году, был вновь представлен в 1971 году для девятого номера журнала. Несмотря на то что автор внёс в него отдельные поправки, очерк продолжал иметь нежелательный политический подтекст. Используя исторические примеры борьбы прогрессивной литературы XIX века с общественной реакцией и властью, автор подводит читателя к выводам о трагическом положении творческой интеллигенции в любом обществе, о том, что в русской литературе ещё со времён Пушкина существуют произведения-доносы, обслуживающие официальную идеологию. Такой «официальной» литературе всегда противостоят подлинные таланты, которые, как правило, находятся в конфликте с властью. Этот же материал без существенной правки был представлен и в одиннадцатый номер журнала. Главный редактор журнала т. Косолапов на беседе в Главлите заявил, что, по его мнению, очерк Гранина посвящён исключительно историко-литературоведческим проблемам, и решил публиковать его под свою ответственность».

Но Романов жаловался напрасно. В начале 70-х годов власть использовала Косолапова и Гранина в своих целях. Она как бы демонстрировала миру, что после ухода Твардовского из «Нового мира» якобы мало что изменилось, что в журнале по-прежнему сильны либеральные тенденции и либералы, как и в прошлом, у этого издания в почёте. Неудивительно, что всё ограничилось вызовом Косолапова в отдел пропаганды ЦК и лёгкими упрёками.

В какой-то момент Гранин предпочёл уйти в тень, взяв на себя роль серого кардинала в сообществе либеральных писателей Ленинграда. Как говорили, его очень невзлюбил пришедший в 1972 году к руководству Ленинградским обкомом Григорий Романов. Но что мог сделать Романов, если у писателя остались серьёзные покровители в Москве?! Гранину в те времена вроде благоволил даже председатель советского правительства Косыгин.

Новое победное шествие Гранина началось в 1978 году после присуждения ему Госпремии СССР за слабую повесть «Клавдия Вилор».

Отмечу: Гранин всегда много писал. Но его книги так и не стали художественным явлением. Они имели скорее политическое значение (особенно «Блокадная книга», созданная в соавторстве с Алесем Адамовичем, и «Зубр»). А после краха Советского Союза вдруг выяснилось, что вся предыдущая борьба и с партократами, и с охранителями оказалась напрасной. Новому режиму оказались ненужными книги как демократов, так и партократов. Литература очутилась на краю пропасти.

Вновь власть стала подымать имя Гранина в начале «нулевых». О нём заговорили первые лица страны. Возможно, в ответ Кремль ждал, что писатель станет лебезить. Но он оказался выше всей этой суеты. Гранин стал открыто протестовать против градостроительной политики в Питере «Газпрома», ругать инициативу министра культуры России объединить две крупнейшие библиотеки – бывшую Ленинку и бывшую Салтыковку, выступать за сохранение исторической памяти. Не думаю, что властям это нравилось, но они проявили терпение и продолжили возвеличивать писателя.

Что будет после смерти Гранина, пока неясно.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО