ОТ ВЯТКИ ДО КАМЧАТКИ. Велика была Сибирская губерния при царе Петре, и много в ней было разных званых…

№ 2017 / 37, 27.10.2017

Из глубины веков дошёл до нас каламбур, который связан с топонимом, обозначавшим не только огромную территорию за Каменным поясом, но ещё и столицу Сибирского ханства. «Сибирь» – это слово можно было легко переиначить: «себе бери». Кому пришло в голову истолковывать именно так «страну возможностей необычайных», сказать не берусь, но есть подозрение, что это мог быть и князь Матвей Петрович Гагарин, ставший в 1711 году первым губернатором Сибири и полновластным хозяином огромного края от Вятки до Камчатки.

 

Мы сами государство!

 

Напрасно я искал в Интернете изображение потомка Рюриковичей, ставшего государственным преступником, – там лишь предполагаемый портрет, по которому, очевидно, в нынешнем Тобольске и отливали мемориальный барельеф «царя Сибири», увековечив память о человеке, который дал «добро» архитектору-самоучке Семёну Ремезову на единственный за Уралом, по-настоящему картинный Тобольский кремль. Своего стольника и соучастника многих «пьянейших» сборищ, два года раздумывая над мерой наказания, император публично казнил на Троицкой площади перед Юстиц-коллегией и в назидание семь месяцев не велел снимать с виселицы обезображенного мертвеца, мздоимца и казнокрада в земной жизни. Говорят, ещё и сепаратиста, имевшего злой умысел отделения Сибири от России и якобы неоднократно заявлявшего открыто: «Мы сами государство!»

16 TobolС натуралистичного эпизода, когда перебравший мальвазии государь скачет на кобыле к виселице и в исступлении тычет мертвеца длинноствольным пистолетом, а труп срывается с перекладины в лужу под ингерманландским небом, начинается новый роман Алексея Иванова «Тобол. Много званых». Интрига, обозначенная в прологе «Мертвец», настраивает читателя на дальнейшее знакомство с князем Гагариным, который, в соответствии с классикой жанра, должен стать главным героем повествования.

Но этого не происходит. Возможно, по той причине, что алтайский писатель Александр Родионов уже сработал на упреждение, создав под занавес минувшего века своё большое полотно «Азъ, грешный», где сибирский губернатор выписан отнюдь не чёрными красками. Иначе бы не было высказывания лауреата Шукшинской литературной премии: «Когда соприкасаешься с прошлым, душа восторгается – от того, что всё это было. И горечь от того, что мы всего этого не знаем».

А князь Матвей Гагарин – как раз та самая тайна, которая нам до сих пор так и неведома и потому оставляет литераторам немалый фантазийный простор. В самом-то деле, Алексашка Меньшиков прятал миллионы рублей в английских банках, и ему всё сходило с рук, тогда как родовитый боярин «погорел» на сумме, меньшей в разы, но к завершению следствия почти всё в казну добровольно вернул. (По нынешним меркам, надо бы отступиться от человека, если уж он и сам собрался в монастырь, а это намного круче, чем домашний арест г-жи Васильевой и г-на Улюкаева!)

Пожалуй, следует признать близкой к истине версию, которой в романе «Тобол» придерживается Алексей Иванов. Виной всему был крах авантюры с «золотой» экспедицией полковника Бухгольца по верховьям Иртыша, к озеру Зайсан. В необходимости этого предприятия убедил сибирский губернатор: единственный из всех приближённых к царю, он был наделён полномочиями принимать послов и отправлять посольства. «Деньги – суть артерии войны», – наставлял царь подданных, приказывая им драконовскими мерами пополнять казну, а тут была не просто потеря денег – Россия лишалась золота. Не секрет, что Пётр специальным указом заставил Сибирь копать древние могильные захоронения, как только Гагарин показал ему золотые украшения, найденные в курганах кочевников. Возможное обострение отношений с инородцами были чистой ерундой по сравнению с лёгкой наживой, «гешефтом», которым не пренебрегал и сам Пётр Алексеевич, отправляя личные торговые караваны в Поднебесную. Между прочим, неудачные вояжи купцов первого лица Российской империи покрывал из своего кармана не кто-нибудь, а губернатор Сибири.

 

 

А где его взять, этот бич?

 

Царь сам провоцировал расцвет коррупции в государстве: сколь бы это ни казалось абсурдным, но такой вывод можно сделать при чтении романа «Тобол». «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест», – известные поэтические строки с полным правом применимы и к непредсказуемому поведению Петра. Он постоянно пребывал в скитаниях в пределах страны и за границей, и хорошо, что в Сибирь его нелёгкая не занесла, иначе бы растерзал он ещё раньше Гагарина, а с ним и Ремезова за нелегальную постройку Тобольского кремля. Хуже того – приказал бы сие строение разрушить. Только в северной столице, созданной им, великим западником, по образу и подобию Амстердама, разрешалось возводить «поэму в камне», а больше – нигде не моги.

Здесь, в Санкт-Петербурге, он мыкался от дворца к дворцу, останавливаясь на постой у приближённых, которым нельзя было ударить в грязь лицом: хочешь не хочешь, а тянись за соседом! Гагарин тут преуспел – всё в его дворце было на широкую ногу, до назначения в Сибирь и во время командировок в столицу старый щёголь всегда поджидал внезапного визита царя. Неужели Пётр не понимал, что богатства его дружков, с которыми он, собственно, и поднимал Россию на дыбы, берутся не из воздуха? (Тогда наши предки ещё не знали финансовых спекуляций на курсах валют и нефтяных котировках.)

И всё же тема коррупции, столь актуальная в нашем царстве-государстве, не стала в эпопее доминантой. Изображая мазками очень противоречивую личность, каким и останется в нашей истории первый император, Алексей Иванов довольно тонко подводит читателя к мысли, что учиться у Петра особенно-то и нечему. Разве что провести печальную параллель: многострадальному Отечеству вновь нужен бич Божий. Но был ли таковым царь, сокративший на четверть крестьянское сословие, основную тягловую лошадку государства, и оставивший экономику в полнейшей разрухе, а державу – без наследника?

Даже институт фискалов, учреждённый Петром, оказался ущербным. Эти полномочные представители были максимально заинтересованы в том, чтобы всяческими способами, включая ложные доносы и подделку документов, утопить кандидата на заклание, поскольку им отходила половина имущества того, кто был уличён в казнокрадстве. Нет ничего удивительного в том, что и обер-фискал Алексей Нестеров, копавший под Гагарина и всё-таки вырывший ему яму, вскоре тоже будет казнён как растратчик большой суммы денег.

Сам роман родился необычно – из сценария к фильму, участие в котором писатель в дальнейшем прекратил: слишком много вопросов возникло к переделкам режиссёра. В итоге Иванов превзошёл самого себя: у него получилась не совсем обычная вещь, роман-пеплум, где есть элементы фэнтези, обилие равнозначных героев, в развитии даётся жизнь сибирской столицы и с краеведческой дотошностью передан колорит эпохи. «Тобол» настолько кинематографичен, по всему роману так много рассыпано метафор, что вряд ли сам фильм способен конкурировать с книжным вариантом. Разве может соперничать «важнейшее из искусств» с мастерской прозой, которая помимо блестящих описаний природы, к примеру, одним штрихом раскрывает состояние остяцкого князя Пантилы после принятия им обряда крещения: «Распахивался мир, который шире тайги, длиннее Оби и выше северного сияния»?

 

 

«Магический реализм» как творческий метод

 

Критики не раз выносили приговор Алексею Иванову: типичный антихристианский писатель! Если речь только о сквернословии, то в «Тоболе» его попросту нет. Зато созданы убедительные образы православных священнослужителей, которые, в отличие от бухарского шейха Аваз-Баки, выбирают не коварство, но евангельскую проповедь.

– Если всегда око за око – весь мир сделаем слепым, – призывает не мстить за смерть царёвых людей отец Филофей (Лещинский), который только чудом не погиб в пламени, уже обречённый племенем остяков на сожжение.

Но, похоже, только природа сурового края внимает словам православного пастыря, пополняя ряды духовенства: «Неподвижно высились узкие ёлки, тёмные и долгополые, словно священники». Губернское чиновничество не слушает миссионера, причисленного нынче Русской православной церковью (РПЦ) к лику святителей, – в непокорное поселение служилые люди идут с огнём и мечом, и это тоже предмет исследования литератора, для которого столкновение разных цивилизаций на пространстве Сибири становится главной темой романа.

Только в самом Тобольске сошлись разом все: исповедники православия, старообрядцы-кандальники, лютеране (пленные шведы), мусульмане (жители Бухарской слободы) и, конечно, аборигены Сибири, язычники, коих судьба забросила в стольный град как товар на невольничий рынок. Симпатии писателя и, надеюсь, читателя – на стороне «униженных и оскорблённых»: бунтарки Айкони, которую любимый «князь» (пленный швед Табберт) обманным путём заставил украсть картографическую книгу Семёна Ремезова с его описанием Сибири. Доверчивой холопке в знак протеста ничего не остаётся, как поджечь дом Ремезовых и бежать, ведь воровство для остяков – самый страшный грех.

Но «женщина великого леса и великой реки» выходит победительницей – ей помогает родная земля и, конечно, духи, появления которых требует в романе «магический реализм» как творческий метод Алексея Иванова:

«В тот поздний час только сторожа и воры Тобольска увидели, что высота над русским городом вдруг пугающе углубилась, словно исчез какой-то предел, и темнота зыбко задрожала предчувствием чего-то волшебного. Размытая лазоревая полоса стрельнула через весь небосвод от Льдистого океана до джунгарских степей, а потом друг за другом крутыми извивами стали зажигаться ленты прозрачного неземного света – вишнёвые, золотые, алые, изумрудные, малиновые».

Это шёл на помощь главный бог остяков Сынга-чахль и медленно пил жертвенную кровь на вспоротой руке Айкони…

 

Николай ЮРЛОВ

 

г. КРАСНОЯРСК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.