СТРИПТИЗ В ПУСТОТЕ

№ 2017 / 42, 01.12.2017

Вадим Месяц – человек в литературе не новый. Он успел прославиться и как издатель, и как поэт, но на этот раз Месяц выступил в роли прозаика со своим новым сборником «Стриптиз на 115-ой дороге», уже успевшим войти в списки многих литературных премий.

Во время прочтения сборника складывается впечатление, что рассказы автор расположил в хронологическом порядке, так как, на мой взгляд, первые два оказываются слабее последующих. В «Станции Вавилон» Месяц пытается создать динамику и киношный «экшн», а получается «дёрганая» проза с пафосным героем, которого автор раскрывает не через реплики и поступки, а с помощью собственных ремарок. Его персонаж как бы вскользь упоминает о своих случайных половых связях и друзьях из криминального мира, он всячески эпатирует, то рассказывая о том, как он пил спирт из алюминиевой кружки вместе с Табаковым, то хвастаясь, как спрыгнул с поезда на станции «Вавилон». Неологизмы (такие как: «нутряный страх») и попытки сочетать друг с другом несочетаемые слова («задвигал монументальные тосты») не дают забыть о Месяце как о поэте, но в прозе оказываются неуместными. Финальные слёзы героя же совершенно не вяжутся с его дерзким образом, а оттого кажутся неправдоподобными.

«Всё смешалось в доме Облонских» – именно так хочется охарактеризовать второй рассказ под названием «История моего спиннинга». Связующее звено в повествовании здесь – спиннинг, появляющийся в тексте всего несколько раз, большую же его часть составляют обрывочные рассказы главного героя. Широким жестом он оставляет кипу прощальных писем в кармане впереди стоящего кресла, идёт в гости к чёрным гангстерам. Одно событие сменяет другое, Месяц зачем-то вводит в рассказ говорящую рыбу (то ли сказочный атрибут, то ли галлюцинацию). И остаётся лишь один вопрос: «А при чём здесь спиннинг?»

Но вдруг, начиная с третьего рассказа, всё меняется, и мы погружаем в разрозненный роман, лишь формально разбитый на отдельные произведения. Рассказы Месяца объединены одними и теми же героями и бесконечными реминисценциями, лейтмотивом через них проходит безумная, но такая яркая юность. Его персонажи молоды, полны поэзии и любви, но вместе с тем и желания разрушать. В «Диких» всё становится на свои места: их буйство юности подобно первобытному инстинкту. Герои смотрят на огонь и думают о диких людях, но ведь и они сами дикие люди, поглощающие стихийную эстетику марксизма – «Штерн вернулся к большевистской теме и заявил, что на корабле гуляет советское мещанство. Буржуазные недобитки. Мы ожесточились ещё сильнее». Слушающих Led Zeppelin и не уважающих писателя Горького, героев едва ли можно назвать примерными комсомольцами, но в коммунизме их привлекает вечный поиск справедливости для всех. Это они, вечно пьяные от молодости (или от безысходности?), готовы поджечь теплоход или отправиться на съезд украинских националистов забавы ради. Они оказываются то в заложниках в Тамале, то в милиции на Ленина 10. Над ними не довлеет рок, лишь какой-то внутренний трагизм, экзистенциальная дыра, требующая заполнения хотя бы не жизнью, нет, её имитацией. А ведь люди разрушают, когда им нечего созидать.

Через роман-рассказ проходит целая галерея женщин: наспех созревшая Иветта, крутая Лора, аристократка-Лилит, непальская проститутка с чёрными руками, Нора, то ли Софи Лорен, то ли блоковская незнакомка, − они могут фигурировать сразу в нескольких рассказах или исчезать так же внезапно, как и появляться. Это изобилие женщин, их случайность ещё более указывают на неустанный поиск героями своего зелёного огонька.

Женщина у Месяца – это совсем необязательно что-то возвышенное и романтическое. В рассказе «Франкенштейн» жена, напоминающая истеричную мать, пытается сделать из своего супруга идеальную модель мужчины (Франкенштейна), отвечающего всем её требованиям. Она не понимает ни его симпатией, ни его увлечений («Она считала, что я специально издеваюсь над ней, сообщая о собственном счастье»), но они всё равно продолжают жить друг с другом. Свободолюбивый герой иронизирует и над ней, и над институтом брака в целом. Но ревнивая и озлобленная супруга к его иронии, правда, совершенно глуха. И, кажется, что всё так и останется по-прежнему: он будет язвить, а она – скандалить («Я улыбался во весь рот, радуясь тому, какого трезвого и принципиального человека из меня сделала жена»).

Также Месяцу прекрасно удаётся подбирать совершенно неожиданные и по-своему удивительные ситуации. В рассказе «Борман и Мюллер», по гротеску своему напоминающему метафизический реализм Мамлеева, главный герой пытается спасти своего кота от участи подопытного в медицинском институте вместе со случайной девчонкой. А в «Дороге к Сильвии» знакомится с увальнем Энди, увлечённым рисованием и Россией, и когда Энди угоняет его машину и разбивается насмерть, герой горюет совсем не об авто, а об этом чудаке.

Месяц бывает серьёзен и страшен. «Стриптиз на 115-ой дороге», вынесенный в название сборника, отличает разительный контраст. Автор подробно описывает комичных мужичков средних лет, исполняющих стриптиз на потеху танцовщицам, а буквально в следующем абзаце один из них, Искан, обнаруживает дома труп своего сына, умершего ещё несколько дней тому назад. Резко и страшно, как автомобильная авария.

Вадим Месяц почти весь сборник забавляет своей иронией, одиозными персонажами и комическими положениями, но на выходе читатель остаётся с ощущением тоски, преследующей и героев рассказов «Стриптиза на 115-ой дороге». Месяц обращается к самому сокровенному: первой любви, воспоминаниям о дедушке, сентиментальным играм с сыном, а потом разбивает всё абсурдом или трагедией, но неизменным остаётся лишь одно – пустота, от которой нельзя убежать.

Возможно, кто-то скажет, что Вадим Месяц опоздал со своим сборником лет на двадцать, что эпоха, запечатлённая в его рассказах, давно ушла в небытие. Но разве не будет ли интересно людям, видевшим лишь одну Россию, капиталистическую, окунуться во времена, когда матрасы меняли на книги, а джинсы являлись символом упадка нравственности?

 

Алла НОВИКОВА,

студентка Литинститута