БЫЛ ЛИ ХРИСТОС «НОВЫМ РЕАЛИСТОМ»?
О романе Олега Зоберна «Автобиография Иисуса Христа»
№ 2018 / 8, 02.03.2018, автор: Алексей ТАТАРИНОВ (г. Краснодар)
Когда речь идёт о воплощении евангельской истории в границах художественной литературы, важен вопрос: ЗАЧЕМ? Что за акт творчества происходит и чем он обусловлен? Почему автор не смог – тот случай, когда стоит – просто помолчать и не начинать?
Ф. Мориак в рамках модной экзистенциальности познаёт истинного Богочеловека («Жизнь Иисуса»). Л. Андреев с сумасшедшей откровенностью выводит на сцену главную фигуру своего творчества («Иуда Искариот»). Н. Казандзакис не может молчать о сильнейшем желании спать с женщинами и спасаться при этом от ада («Последнее искушение»). Х.Л. Борхес додводит до логической точки гностическую логику и предлагает методику правильного чтения («Три версии предательства Иуды»). Ж. Сарамаго демифологизирует христианство, с коммунистической прямотой веруя, что миф об Иисусе – начало всякого страдания («Евангелие от Иисуса»). Кому-то священное необходимо, чтобы провести сакрализацию своего социального юродства («Евангелие от митьков»). И т.д. и т.п. Но не будем долгими.
Я думал, что изначальный акт текстотворения сближает О. Зоберна с Н. Мейлером. Вот уж зануда, автор «Евангелия от Сына Божия»!
В серьёзной старости Мейлер женился на протестантке, впервые прочитал Новый Завет и решил изложить языком современного обывателя его основной сюжет. Все благочестивые детали американец сохраняет. Его кощунство не мировоззренческое, хуже – стилистическое. Формально соглашаясь со всем божественным и чудесным, ответственно шаркая за каждым сюжетным действием, он взрывает всё вокруг дурной, плохо написанной речью Иисуса. Отвратительнейший ход – показать евангельского героя как среднего американца, уставшего от самого себя. Хитрый Мейлер знал, что делает.
Больше всего я боялся, что этот акт скуки накроет и зоберновского суперчеловека. Однако сразу скажем, что в «Автобиографии Иисуса Христа» пересказ известного – не метод. Посмотрим, в какую речь превращается герой:
«Мне было тридцать лет, я был сообразителен, здоров… Я не знал, сколько у меня к тому времени было детей. Женщины приходили к нам и уходили… Я был одинок, даже когда возлежал с двумя женщинами сразу… Часть полученной прибыли раздавалась болтливым нищим, чтобы поддержать мою репутацию, а остальное тратилось на то, что все мы называем простыми человескими удовольствиями… У меня всегда была склонность к торговле… Если комедия продолжится, то после смерти возведут храм в мою честь… Если же целеустремлённый путник под сводами моего храма приласкает юношу или девушку, горячую и гибкую, их стоны будут самой лучшей, самой животворящей музыкой для меня и благоуханный свет низойдёт на них… Быть жертвой – противно природе…»
Так говорит Йесус Нацеретянин. Плохо глаголет, тело своё словами постоянно поглаживает. Но на слабенького Мейлера не похоже. Больше напоминает искреннее самолюбование предавшегося воспоминаниям эгоцентрика. Сколько же крутизны и публичной игры интеллектуальными мускулами!
Подойдём с другой стороны. Всегда мечтал увидеть текст, в котором глубина евангельской речи Христа проходит через созданные веками литературные фильтры и оказывается художественным богословием, усилившим звучание древних слов. Посмотрим, как с этим делом у Олега Зоберна.
«А что есть Бог, если не радость встречи и удовольствие? Упоительная власть и блаженный покой… Но что вечно? Все растворяется в бездне… Бог – это возбуждение, внезапная тяга к тому, чтобы соединить несоединимое: мышь и змею, уродство и наслаждение, добродетель и ярость… Если Бог, конечно, существует… В хрустальных глазах козы (в это время её с упоением насилует эллин) – сама суть Вселенной: бесконечное равнодушие и холод безумия… Проказа – лучший символ человеческой жизни… По-настоящему верить можно только в смерть… Насколько прекрасно само свойство смерти – небытие, свободное от всего, лишённое даже намёка на страх или гордыню, трусость или предательство…»
Сколько же банальной чернухи в этом богоискательстве, хвастливого торжества депрессии! Что ж, в пустыне мироздания Бог лишь призрак воспалённого ума, а смерть настолько очевидный факт, что вроде бы собираешься говорить о Творце, как почти неожиданно для себя скатываешься к речениям о тотальности небытия, о сплошной коррозии мироздания, которая без лишнего милосердия знакомит человека с перспективами уничтожения.
Многословие и пустота. Много слов о пустоте как об онтологии нашего существования. В этом тезисе Зоберн стереотипен и не одинок. С ним почти вся современная литература – и русская, и западная. Кто-то об этом пишет красиво, поглаживая обречённые головы, как Михаил Шишкин. Кто-то с гламурным унынием, как Мишель Уэльбек. Один, как Лимонов, с лихим квазифаустианством. Другой, как Литтелл, с фашистским декадентством.
На левом фланге засмеются: «Да брось, Татаринов, напрягаться! Парень хохмит со своим Йесусом, а ты так серьёзно относишься…» На фланге правом – риторика другого цвета: «Такие тексты без дьявола не пишутся, ему и служат…» Пройду меж полюсов – ради литературоведческой и мировоззренческой серьёзности. Отнесусь к роману Зоберна как к симптому.
Во-первых, Зоберн хорошо осведомлён о том, как делаются тексты подобного рода – литературные апокрифы. Надо обратить специальное внимание на ряд как бы периферийных фигур – Магдалину, Лазаря и, конечно, Иуду Искариота. Йесус спасает Марию не знаменитой фразой о камне, который бросит безгрешный (не сработало…), а смачным половым актом с Магдалиной в окружении ошарашенной толпы злых иудейских мужиков. Безнадёжно умершего Лазаря предприимчивый Йесус присыпал землёй и быстро создал какого-то высокого гомункула – из грязных тканей, глины и других местных материалов. Иуда появится в самом финале, чтобы объявить Йесусу о своей любви и верности, а также сделать предложение. Иди, ты Учитель, на все четыре стороны, а я, ночью особенно похожий на тебя, умру вместо – как Иисус Христос. Так тому и быть. Пошагал главный герой творить дальше врачебные дела и половые акты.
Надоедает этот приём – понижение уровня каждого фрагмента. Чтобы совершить чудо в Кане Галилейской, стоит выдоить из себя побольше натуральной крови, чтобы сошло за вино… Или писал это некий гимназист-материалист из далёкого Девятнадцатого? Или снова они – эти гимназисты-нигилисты – сильно востребованы?
Во-вторых, надо Олегу Зоберну пройтись по понятным страстям своего большого, хоть и условного поколения. Сношаются все и всюду! Сочувственные комментарии Йесуса к восторженному соединению эллина с козой обречены стать важным символом писательской кухни Зоберна. Деньги! Йесус похож на бессребреника, как вышеупомянутая коза на прекрасную израильтянку. Главный герой романа показан как создатель мощной финансовой пирамиды. Она пришла в упадок, но поначалу – делами и словами Йесуса – работала исправно. Симон купил место сенатора, Матфей превратился в издателя, Филипп открыл «великолепный лупанарий». Кайф! Местный наркотик нравится всем – и евреям, и римлянам. Кстати, он заметно пополняет кассу. Слова! Вот интересная страсть… Надо разбить слова на атомы. Поскольку атомы составляют всё сущее, слова могут собираться из них по моей воле где угодно, в любом количестве и в любой час. Снова о важном принципе – о соединении многоговорения и пустоты.
В-третьих, совсем кратко. Юмора, хоть какого-нибудь пресловутого карнавального смеха в романе – ноль. Сказал бы, что сам Зоберн… Но следуя литературоведческой грамоте, скажу иначе: повествователь в «Автобиографии Иисуса Христа» серьёзен как преподаватель истории КПСС лет сорок назад.
В-четвёртых, прёт из текста чудовищная власть массовой культуры, неудержимое влечение к ней. Иисус-Йесус предстаёт в роли исповедующейся вип-персоны: десятки камер, все углы освещены, лучшие журналисты задействованы. Именно по законам этой массовости герой видит затуманенными очами гибель «Титаника», слышит разговор двух российских церковников наших времён. Разумеется, они жирны, лицемерны и криминальны. А какие персонажи посещают Йесуса в романе! Маги, ессеи, римляне, служители Ахурамазды. И все с комплиментами, с подарками…
В-пятых, спасибо Олегу Зоберну вот за что. Мне часто кажется, что в нашем мире нет ничего страшнее фарисеев, и бороться с ними необходимо до последней капли крови на всех фронтах бытия. Вот Йесус как раз и борется с фарисейством. В итоге, остаётся он сам – в абсолютном центре, с обнажённым фаллосом, с дикой гордыней, с готовностью на любой компромисс. … И всё с той же мыслью о том, что нет ничего хуже разных системников-государственников. Видимо, бывают сюжеты, когда есть черти помрачнее многократно побеждённых и униженных фарисеев.
Мне неоднократно приходилось писать о «новых реалистах» – и с радостью, и с иронией, и с надеждой на их будущее, и без этой надежды. Сейчас я говорю не о Прилепине–Шаргунове–Сенчине, а об особом поколенческом духе, который прошёл разные стадии и утвердил себя в качестве мировоззренческого проекта.
Так вот зобернский Иисус Христос в моём понимании как раз и выражает рецидивы этого духа.
Квазитрадиционализм, большой интерес к интересному прошлому – это раз.
Почти нулевая метафизичность, запрограммированная «нормальность» в отношении к христианству без всякого «горячо», без действительного «верую» – это два.
Неудержимая страсть к успешности, к изображению своей гениальности, даже когда платформа для этого слишком мала – это три.
Желание страстей, видимая зависимость души от необходимости описания половой любви, поэтика досконально описанного тела – это четыре.
Пугающее отсутствие глубины, замаскированное под бесконечное ток-шоу – это пять.
Ранний автобиографизм, желание творить «литературу» из своего, самого дорогого и любимого, нарциссизм – это шесть.
А ещё зашкаливающая откровенность при изображении всего неблагополучного, обреченного социально истлеть.
Думал ли Зоберн при написании романа о так называемом «новом реализме»? Не знаю. Может, пародировал? Нет информации.
Думал и думает текст. Он способен из любого самого серьёзного автора сделать смешного клоуна. Потому что мысль произведения шире авторского замысла.
P.S. Зоберн написал «неправильный» роман об Иисусе. Рубанов представил «правильный» роман о Патриоте. Я и его прочитал. Всё думаю, чем они похожи? Не вышеуказанными ли шестью пунктами?
г. КРАСНОДАР
Гениальность СверхЧеловека. Освободить людей главное из-под гнета Собственности. А писать о себе как герое – это хорошая школа. Со временем все придет – и мастерство, и успех у читателя. Фантазия разовьется, и будут эпические романы выходить из-под пера.