ЗА ПОСЛЕДНИМ ПОВОРОТОМ…

№ 2018 / 9, 08.03.2018, автор: Александр БОБРОВ

Прощаюсь на страницах «Литературной России» с её желанным автором, тончайшей поэтессой и мудрой писательницей Ларисой Васильевой. Только что я целовал ей руку в фойе ЦДЛ, она сидела на кресле с гостями 15-го Съезда Союза писателей России и роняла какие-то властные замечания. Мне, например, летом говорила: «Время летит быстро. Подумай, что можно сделать к 200-летию Некрасова. Это – наш третий и недооценённый поэт!». И вот – убийственная весть…

 

Сбежала с белого крыльца,

толкнула тяжкие ворота,

и даль ясна

до поворота,

а кажется, что до конца.

Лариса Васильева

 

При жизни Ларисы я этого не говорил, но теперь – признаюсь: именно она стала для меня настоящей наставницей – русским учителем («Васильевой – дань сердца и вина!» – написал я ей на первой книге). Ещё студентом Литинститута после громкого выступления в ЦДЛ с гитарой я был замечен и попал в огромную группу писателей, полетевшую на Дни советской литературы в Краснодарский край. Это был застойный 1972 год. Первый секретарь крайкома Медунов принимал нас шикарно. Руководил представительной делегацией Герой Соцтруда Алим Кешоков, который, как все фронтовики – особенно танкист Сергей Орлов, относился к Ларисе с отеческой теплотой. А она, как молодая коллега, взялась опекать ещё более молодого меня. Познакомила прежде всего ещё в самолёте с Виктором Фёдоровичем Боковым, которого боготворила. Рассказывала о других – своим грудным голосом, иронизировала, приободряла… В гостинице, после первого же ужина с вином, собрала небольшую группу поэтов и приказала петь. Мне было неудобно, и я начал с Окуджавы: «Простите пехоте». Она прослушала подчёркнуто равнодушно и сказала: «Теперь своё!». Я спел «Колокола Суздаля», она вскочила, приобняла и поцеловала. «Вот – это и впрямь твоё!».

В Москве созвонились, и она пригласила на дачу, на станцию Луговая, где потом, через много лет, я снимал её для программы «Русский дом». А тогда мы отправились на соседний луг. Говорили о поэзии, о планах, она рассказывала о встречах с Гагариным о том, как внушала ему, что он – представитель не только СССР, но прежде всего великого русского народа. Внезапно перекинулась на моё будущее: «Ты не должен увлекаться этими модными веяниями, рассчитывать на дешёвый эстрадный успех Евтушенок, заигрывать с теми чужаками, от кого в литературе так много зависит. У тебя – русский, славянский путь. Перечитай Тютчева, вникни: «панславянизм – хоть имя дико, но мне ласкает слух оно»… Пусть гитара, но она должна звучать, как гусли. Я буду тебя звать Садко».

Тот разговор в летний полдень запал мне в душу, перевернул многое в сознании – так убедительно говорила Лариса. Потом мы встречались у неё дома по всяким литературным делам, она помогала мне отобрать стихи для подборки в «Юности», на открытие книги «Дань», продолжала поддерживать всё самое русское и органичное во мне. Потом уже и я начал её публиковать в «Литературной России», в том числе заметки и стихи из Англии. Мы общались, как коллеги, она всегда впрягала в работу, требовательно спрашивала: «Что можешь написать для уникальной книги «Душа Москвы» – Лужков на банкете обещал деньги выделить». – «Могу написать о московской песне» – «Замечательно! Жду».

За огромными издательскими и общественными проектами продолжала оставаться Женщиной и Поэтом:

 

…и голос мой неповторим,

не потому, что так хорош,

а потому, что не похож

ни на кого…

Года пройдут

и новый голос приведут,

и для него начнутся вновь:

          Судьба,

          Война,

          Мечта,

          Любовь… 

 

Позвали Война и Судьба, потом была книга про отца и создание Музея танка Т-34 на Дмитровском шоссе, приезжал туда, брал интервью, помогал пропагандировать в эфире. Лариса рассказывала о былой славе, обо всех своих «Кремлёвских жёнах»: «Меня обобрали все. После смерти мужа Олега я осталась благодаря Ельцину, как и все, с одним рублём. Но помогли выжить западные и восточно-европейские издательства. «Эксмо» мне даже 8-томник испортил. Но мне уже некогда было заниматься литературой – музей захватил. По сравнению с ним всё стало так мелко…». Всегда делал то, что просила, а то и повелевала старшая сестра по песне. Перед первым своим большим юбилейным вечером в ЦДЛ сказала: «Я хочу, чтобы только три мужика были на сцене – Сергей Михалков, Юра Кузнецов и ты». Кузнецов прочитал своё стихотворение о чайке (Лариса – с греческого чайка), в котором есть гениальная деталь: «против ветра роняет перо», а я стихи, написанные в Новгороде:

 

Так ли уж ты от меня далеко?

Стихла гостиница. Надпись «Садко»

Светится ночью зелёным.

Бывало,

Ты меня в юности так называла –

Брата меньшого по песне. Ну, что ж,

Может, и был на него я похож

Тем, что осенние лебеди-гуси

Клики роняли, а слышались – гусли.

Звук их доныне готов мне помочь…

 

Полночь. Один. В Новегороде ночь.

Дремлет гостиница рядом с лугами,

Видится всадника тень меж стогами.

Верю, спешил он, во мгле пропадая

Полой, Ловатью –

К отрогам Валдая,

К водоразделу великой земли…

 

Нам не бывать друг от друга вдали!

 

Постоянно чувствовал её рядом на огромных расстояниях Русской равнины и Европы, всегда читал её стихи и явственно слышал красивый грудной голос. Его, как и гусли Садко, всегда будет доносить нестихающий ветер…

 

Александр БОБРОВ