ЗАЧЕМ ПРЯТАТЬСЯ ОТ ОППОНЕНТА

Рубрика в газете: Газета в моей судьбе, № 2018 / 13, 06.04.2018, автор: Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Потому будет долгим и повествование. Но, надеюсь, оно того стоит, поскольку отражает не только мои лично-семейные события, но и важные исторические вехи рубежа нулевых/десятых. Начну с личного, а там проглянет и общественное.

Женился я в 2010-м, в этом же году, под занавес его, стал отцом. В связи с этим уехал в Томск (жена хотела быть рядом с мамой в столь ответственный момент), а в 2011-м я бывал в Москве «наездами» – месяц там, месяц тут. Хотя «тут» было для меня, конечно же, в Томске – всепоглощающее и всё освещающее небывалым светом оптимизма отцовство. Там, на малюсенькой кухне, ночами, почти как Шукшин своего «Стеньку», начал писать-собирать вторую книгу прозы – «рассказ в романах», изданный в 2012-м в ОГИ – «Верность и ревность», там же собрал книгу стихов «Хао сти», изданную «Литературной Россией» в 2013-м. Всё это (сохранять писательскую идентичность) помогало мне делать и сотрудничество с «ЛР», хотя и не на постоянной основе – предлагал сам статьи, получал иногда заказы на остро-политические темы, давал обзоры литературных событий и персонажей Томска, брал интервью у Вадима Макшеева, Василия Афонина, Александра Климычева, с которым сошёлся потом ближе остальных и общался практически в каждый приезд. Приходившие «в цифре» скромные гонорары «ЛР» поддерживали семейный бюджет, что было тогда важно, а работа в Интернете не предполагала постоянного пребывания в столице.

М. Андреев и Д. Чёрный

 

В Москве, в кабинете главного редактора познакомился с одним из интереснейших поэтов наших дней Михаилом Андреевым, дружба продолжилась в Томске. Продолжается и поныне там: гуляем и дружим почти семьями. Однако моё фрагментарное, пунктирное участие в политической московской жизни – пришлось как раз на «болотный период», и об этом придётся рассказать подробнее, чтобы понять, как происходила моя окончательная «пришвартовка» к «ЛР». 2011-й год в самый интересный его момент я застал в Москве: ту самую историческую пресс-конференцию в Независимом пресс-центре на Пречистенке перед Первой Болотной (декабрьской) заявлял, собственно говоря, я. А было это вот как: после взбесивших всех своими заоблачными фальсификациями выборов в Госдуму была акция протеста на Маяковке – День Гнева. Ноябрь я проводил как раз в Москве – а вот декабрь планировал томским, поскольку нам исполнялся годик в декабре, пропустить день рождения Верочки Дмитриевны я не мог. Так вот: сам на Маяковку не пошёл (поскольку кто-то должен был заниматься новостями на ФОРУМе.мск), а вот главред оного сайта Анатолий Баранов – пошёл, и был там арестован, но мало того – в автозаке ещё и избит (правда, как опытный самбист он ставил блоки, что спасло от перелома рёбер, но всё же некоторые удары «прилетали»), ночь провёл в «обезьяннике».

Дни стояли мрачные, выпал первый жидкий снег. Утром Анатолий Юрьевич мне позвонил, позвал в мировой суд Мещанского района, который оказался совсем близко от моего дома – на Петровских воротах. Попросил одного – помимо диктофона и фотоаппарата принести побольше кофе, ночь и утро без какой-либо пищи провёл ведь. Я пришёл и принёс большой «американо», пообщались с немного похудевшим за ночь главредом в узеньком коридоре третьего, самого верхнего этажа, там встретил и нашего общего знакомого, из КГБ родом, ныне адвоката. Вместе с ним опять пошли в «Кофе-Хауз» на Страстном, взяли «на вынос» и чтоб там попить-поговорить. Но долго не рассиживались – скоро назначили наше слушание. И вот оттуда, из коридора суда, пообщавшись по телефону с ещё одним нашим общим знакомым, известнейшим экономистом, а потом со Стасей Удальцовой, я и сформулировал название пресс-конференции «Общегражданский протест» – откуда это слово впрыгнуло в утреннее сознание, сложно сказать. Праведный гнев подсказал. Потом его широко использовали все СМИ, особенно либеральные. На перекрещивающихся ниже Петровских ворот политических лучиках и возникла пока всего лишь «прессуха». Пока судья негромко гнал заготовленный текст приговора (штраф) за то, что пострадавший в автозаке товарищ Баранов «мешал проходу граждан», мы хитро записывали эти речи на диктофоны в мобильном, и потом на сайте опозорили эту «мещанскую Фемиду». Это и в СМИ начиналась уже «болотная волна», хотя пресс-конференция должна была всего лишь объявить о «сложном решении», которое принял Координационный совет оппозиции – уйти с площади Революции на Болотную. Лимонов до сих пор считает, что если б не оказалось либерал-соглашателей в КС и они бы не пошли договариваться с мэрией Собянина (с этого года был уже Собянин), то акция на площади Революции перешла бы в мирный захват Госдумы – при числе в сто тысяч протестующих это было легче лёгкого.

Я был записан в числе выступающих на «прессухе», однако когда пришёл и увидел где-то 20 телекамер (чего в этом пресс-центре не видал никогда, а бывал-то тут десятки раз), то понял, что ожидается историческое событие, и наверное слова таким небольшим персонажам, как заявитель пресс-конференции – не дадут. Меня в президиуме, поработавшего для фокусировок камер, мягко подвинула сама пожилая «хозяйка дома»: «Мы ждём девушек» – девушками были Стася Удальцова (Сергей сидел в очередной раз и держал голодовку) и Женя Чирикова. Ещё в президиуме был, конечно же, мой старый знакомый, а прежде и шеф в аппарате Молодёжного левого фронта – Илья Пономарёв, а так же Александр Краснов, глава мятежной пресненской Управы, которая в 1993-м году была на стороне Верховного Совета, неформальный и закулисный лидер московских национал-патриотов (просвещённых), опекун Армии воли народа и запрещённой уже, закрытой газеты «Дуэль» (всё же выходящей под названием «К барьеру», но уже не теми тиражами). Комната набилась до потолка – фотографам пришлось ползать под столами. Я отретировался к окну в «стоячие места президиума» и вдыхал парфюмы влюблённых в Немцова пожилых дам (которые просили чуинг-гам – и после исторической «прессухи» я как раз нашёл один в кармане своей натовки, и выдал). В этой «подвижке» меня из спикеров выразилось и общее – то что оппозиция «подвинулась» с Революции на Болотную.

В эфире царил оппозиционный подъём, работало каспаровское «Общественное телевиденье» (название потом утащит ОТР), там и собирался КС, а я… Как и планировалось, уехал в Томск. Потом эта самая пунктирность, словно того Пушкина в день выступления декабристов чёрная кошка, удержит и от майской Болотной – хотя уезжал я вечером, а она уже прошла днём 6-го мая… Зато я был в феврале на Болотной, когда уже вышел Сергей Удальцов, и ему дали неуважительно мало времени для выступления доминировавшие тогда на сцене митинга либералы. Всё это время я писал в «ЛР», а бывая в Москве – заскакивал на чай, делился планами.

Тут надо сделать и небольшое отступление, вспомнить, кто первым привёл меня сюда – Алексей Кожевников, год стоял 2009-й. Причём, было это почти по-соседски, если не учитывать, что из «Нашего Современника» его тихо сплавили – сперва перевели на полставки (это при семи тысячах «полных»), а после и вовсе. Вячеслав Вячеславович, бодро нас встретив, сказал обычное «ждём громких статей» – и тут я вспомнил, что в «НС» со времён работы там Лёхи осталась лежать моя большая статья о Леониде Губанове (Куняев-сын вроде как заинтересовался темой). Статью извлекли, сдули пыль, и напечатали на той же неделе – год стоял 2009-й. Позже, уже с Сергеем Шаргуновым мы загуляли сюда же в гости. Тема была поважнее: я уже подумывал, где издать книгу публицистики (собранную для «Алгоритма», я её получил назад – причём с издевательским переназванием файла – Dmitry Hernyi: херовый, короче), а может и прозы («Верность и ревность» намечались).

– У них всё есть, и издательство! – широким, локтеватым жестом охватывал Сергей невидные мне пока просторы сотрудничества…

Правда, с первого раза, вот так с улицы выйти на тему издания книги – не удалось, и это, конечно, к лучшему. Я посматривал на Романа Сенчина, ему-то здесь тоже всё не даром давалось, включая выпущенную в 2006-м книгу-сборник прозы, пару лет трудился до того… Кстати, он же и прислал мне на почту заказ – проинтервьюировать Удальцова, что я с радостью и сделал, будучи в феврале и немного в марте в Москве-2012. Интервью попало на первую полосу, момент был самый тот… Атмосферу того собрания, подвал в офисе «Движения За права человека» Льва Пономарёва – я запомнил хорошо. Тот же самый, как на «прессухе», забитый плотно зал-подвал, человек тридцать-сорок, народу нанесло с пробудившихся улиц разного – были и офисные красавицы с удивительным лаком на ногтях, уже выполняющие в Левом Фронте оргработу по мобилизации городского пролетариата, и какой-то близорукий господинчик-политтехнолог в купеческом (судя по избыточно меховому воротнику) пальтище, узревший в Сергее харизматичного лидера… Даже на правах старого товарища мне пришлось ждать не только окончания собрания, но и потом ещё немного, чтоб улучить 20 минут вождя для интервью. Предчувствие великих потрясений окрыляло старых подпольщиков, помнящих ещё подвал Анпилова на Пролетарской и собрания Авангарда красной молодёжи начала нулевых. «Массовые ненасильственные акции протеста – вот наш путь» – повторял Сергей на собрании, ощущая вес своего низкого голоса во влажной атмосфере подвала. Всё это я с радостью принёс на передовицу «ЛР», которая шла в ногу с рассерженными горожанами.

Однако, так и не разогнав Госдуму к марту, народ должен был уже выбирать президента. По идее – ничего, кроме бойкота этих выборов ожидать от коалиции оппозиции не собирался никто, особенно рассерженные горожане. К протесту медленно подключались и прочие города помимо столиц, пропели свою ироничную песню десантники на февральском митинге (по трансляции на огромном экране) – обыграли в песне в духе Юры Хоя и «Сектора газа» тему презервативов (спутанных с белыми лентами), вброшенную тогдашним премьером: «Для нас всех белый цвет свободы призыв, и лишь для тебя – презерватив».

Товарищ наш Сергей внезапно позвонил мне в феврале и позвал на собрание писателей в Фаланстере. Я сперва удивился: а что за собрание? Думал, может, какая цеховая резолюция в связи с выборами-фарсом (а так потом и скандировала Пушкинская площадь 5 марта, после выборов) будет? «Ну, там будет Зюганов, Удальцов, Садулаев, Емелин…» По натуре я комсомольско отзывчив, поэтому без сомнений пошёл, буквально с поезда, в унтах – холодно было. Оказалось, что это «собрание писателей» ни что иное, как мероприятие, организованное конкретно Шаргуновым в поддержку кандидата в президенты Зюганова. Я пришёл туда пораньше и дружески, интимно пообщался с товарищем Развозжаевым и его близкой знакомой из Твери – он был в какой-то сонной эйфории, а в комнатку, где мы общались, уже вносили в ресторанных утятницах горячие блюда, которыми кандидат в президенты должен был угостить писателей в конце встречи…

«Горячим блюдом» вечера была не еда – ею был товарищ наш Удальцов, севший слева от Зюганова и под присмотром его помощников, занявших позиции секьюрити (барнаульского миллионера Димы Новикова и думского комсомольца с позабытой мной фамилией, помощника Юры Афонина бывшего и лидера ЛКСМ), вещавший. Выглядело это буквально как сеанс пиар-донорства: вот он, слева, человек, олицетворяющий революционные, советские, социалистические чаяния всей страны, а вот справа, на расстоянии вытянутой руки – другой, давно зарекомендовавший себя как эдакий порожняк (выражаюсь тут мягко, не его именины). И вот, не по принуждению чьему-то, не под угрозами – Удальцов вместо ожидаемого всеми бойкотирования президентских выборов заявляет, что Левый Фронт – за Зюганова. Как это, чем это объяснить? Что – думские выборы были нечестными, а президентские вдруг будут честными? Что, Зюганов мало имел времени, чтоб доказать не одну словесную, а деятельную приверженность «идеалам социальной справедливости» (как он стыдливо именует научный коммунизм и марксизм-ленинизм)?!

Но вот она, картина маслом – и без того похудалый после всех своих голодовок Удальцов и румянящийся в душноватой комнате среди книг, и без этой донорской акции вполне себе пухлый миллионер (по официальным декларациям, на думских хлебах раздобрел) Зюганов. Правда, с пиарной точки зрения он приблизился за «болотные дни» как раз к своей идеологической сути – щёлкни по нему, и раздастся тихая гулкая пустота изнутри, как в колоколе без языка. Ну, вот Удальцов и дал ему «свежую кровь» (так называлась незабвенная полоса в «НГ» другого Сергея, который это дельце и обтяпал). Писатели задавали Зюганову вопросы – вроде как демократия, можно и колкие. Однако тёртый политик, Зюганов отвечал что хотели слышать, при этом не забывая добавлять программную муть. Когда его занесло в восхваления Дэна Сяопина, Борис Купреянов, фаланстерский глас – иронично высказался в том роде, что он бы на эти реформы точно ориентироваться в политике не стал. Зюганов огорчился не сильно…

Всё это время Удальцов, словно боясь препятствовать «перетеканию пиарной крови», молчал. Поэтому вопросы и задавали Зюганову, чему были рад он и Шаргунов: кажется, мероприятие удалось. Я тоже задал вопрос ребром: «Готовы ли вы стать нашим тараном на пути в Кремль?». Зюганов отшутился – во мне, мол, достаточно веса, но вообще-то ребята я, как и Александр Зиновьев, считаю, что эту власть «надо переумнИть».

Не знаю, как власть, а вот цвет современной литературы, собранный там и тогда, он перехитрить явно смог. В качестве бонуса было преподнесено Шаргуновым Зюганову известие о вступлении в КПРФ Германа Садулаева. Потом литераторы и политики пили вино и откушивали ресторанных яств, принесённых туда заранее и ещё горячих, я с этой части сбежал, однако, подозреваю, что именно там и тогда было принято решение об «отжатии» одного интернет-портала у журналистской четы – под хорошее финансирование одного из околозюгановских буржуев. Благодарность устроителю мероприятия – редакторство на этом портале. Комичность ситуации добавляло то, что будущий кошелёк портала, московский строительный магнат Кумин числился в мосгордумских выборных буклетиках КПРФ (для встреч с избирателями) как специалист по рабочему движению. Что ведь не ложь: как эксплуататор труда гастарбайтеров, он безусловно специалист…

Я потому так подробно (уворовывая из романа) этот эпизод показал, что там и тогда показались уже ушки будущего предательства «болотной коалиции», которая конечно же не была монолитна – однако верно и то, что не будь у Удальцова такой подозрительной сговорчивости с Зюгановым, а встань он на позицию бойкота президентских выборов – возможно, и вся история протеста пошла бы иным путём. Вот так доля «революционной крови» на наших глазах была перелита в пустоту парламентаризма – причём только что освистанного на Болотной и на проспекте Сахарова «донорами»… Где логика борьбы? Многие эти вопросы позже меня терзали – и подробно я их прописал в продолжении «Поэмы Столицы», а сейчас вернёмся в год 2012-й.

На президентских выборах мы придумали способ документальной фиксации неучастия: брали открепительный талон и сканировали его (то есть демонстрировали, что он у нас остался на руках, не использован). Коалиция тех, кто неистово требовал роспуска «нелегитимной» Думы, разваливалась и по этому вопросу: Навальный вдруг пошёл на поводу партии тех самых «жуликов и воров» (призывая голосовать за кого угодно, кроме кандидата «ЕдРа») и обеспечил явку того самого креативного класса и хипстеров на эти выборы…

Готовился мартовский митинг на Пушкинской, куда вылезли уже помимо Немцова и Каспарова забытые иконы либерализма: Явлинский, Рыжков, Митрохин, Касьянов и… Торжествовала демократия: КС проводил сетевой опрос, кого из писателей и деятелей искусств хотят граждане видеть на митинге, граждане выбрали Сергея Шаргунова, что было приятно нам всем – новым реалистам дают трибуну! Я пришёл туда по перекрытой Тверской со стороны Фаланстера, поздоровался за руку в толпе с экс-справедроссовским распорядителем Александром Морозовым, большую тёплую ладонь Акунина пожал зачем-то (хотя он для пропаганды социального регресса в монархический «а ля рюс» сделал больше всех остальных писателей и даже Никиты Михалкова). На Пушкинской (я подходил уже к Известиям») Шаргунов начал красиво и молодо: «Когда мне было двадцать лет – уже был Путин, ничего не изменилось, заморозки, застой…» (не дословно цитирую, что запомнил). А в Нижнем Новгороде своё громкое и весомое «Россия без Путина!» тогда скандировал и Захар Прилепин, поддержанный либералами и родными другороссами. «Пасьянс» мог сложиться как раз к весне и неминуемой уинаугурации. Но…

Что потом, 6 мая было на Болотной – не видел, именно в этот день я садился в поезд и ехал проторенным маршрутом в Томск. Уже там узнал, что были серьёзные столкновения, начал даже писать песню про родство полицейских дубинок и нефти, которую правящий класс сверхприбылями ворует у народа (исполнить на Марше миллионов её так и не удалось – осенью…).

Зато 12 июня я был в Москве. Тот прошлогодний утренний эпизод в мировом суде Мещанского района на Петровских воротах (с которого в моей субъективной хронологии и начинается «болотный протест») словно стал углублением в пространстве, ключом для его расшифровки, и магнитом для Маршей миллионов, как громко они были названы, авансом… Но народу было действительно много – причём не где-нибудь на этот раз, не на проспекте Сахарова, не на Ленинском проспекте (эта его часть теперь называется Якиманкой), а в пяти минутах от моего дома. Сам заварил той пресс-конференцией, сам вот и встречай.

Я вышел пораньше, чтобы пройти к «Чеховской» беспрепятственно, однако колонны уже начали собираться. Левая часть, попадающая как раз на мою сторону бульвара, возле закрытой Собяниным 24-й больницы – уже пестрела флагами РОТ Фронта, РКРП, однако больше всего было знамён Левого Фронта, к ним я и причалил. В этом левом секторе ещё не начавшегося шествия закипали стихийные митинги. Вот бородатый спикер набирающего популярность интернет-канала, Красного ТВ Олег Двуреченский в мегафон пел оду РОТ-Фронту, «первой подлинной партии рабочего класса», и его слова зажигали десятки глаз студентов, молодых рабочих из Подмосковья, которые держали красную с белыми буквами растяжку «Права не дают, права берут»…

Через полчаса на проезжей части Страстного бульвара уже было не протолкнуться, ближе к памятнику Высоцкому виделась через холм и правая часть, либералов с националистами – там было не меньше, а даже больше. Белые нагрудные и нарюкзачные ленты виднелись именно там и подплывали к нам, слушая зажигательную речугу Удальцова в образе терминатора (тёмных очках), до него выступила и Дарья Митина, а потом с правой стороны нарисовался наш общий знакомый в зелёной, как лето, рубашке – Серёжа Шаргунов, со всеми дружелюбный, рукопожатный. Было много телекамер – преимущественно зарубежные. Среди примкнувших к авангарду левого потока виднелись с соответствующими транспарантами целые подмосковные и московские райкомы КПРФ, наплевавшие на запрет ЦК, наложенный на участие в «болотных» шествиях и митингах. «Переполнилась подвигом площадь» – как писал Сулейман Стальский, кажется…

С. Шаргунов и Д. Митина

 

Колонны двинулись не по команде полицаев, а потому что уже не вмещался народ на маленьких Петровских воротах. На третьем этаже дома, соседствующего с тем самым Мещанским мировым судом, мелькнули кудряшки Ильи Варламова, он с аппетитом фотографировал нашу движуху, а мы ощущали себя бойцами авангарда. Здесь все шли знакомые, ощущали одно – не просто выравниваем шаг и транспарант «Россия без буржуев», а ведём отсчёт нового времени. Зажглись-вспомнились все «кричалки» этого, «болотного» призыва: «Мы здесь власть», «Жулики и воры, 5 минут на сборы»… Прошагав «рыбный» – дом, что разделяет половинки Петровского бульвара, мы увидели и знамёна «правого сектора» шествия. Там были оранжевые «Солидарности», триколоры имперские и демократические. Некоторые наши кричалки перелетали через сам бульвар и отзывались скандированием справа: «Россия будет свободной» (от чего, от кого?) был самый общий лозунг. Двигающийся со своей колонкой на колёсиках уличный музыкант Олег Мокряков подпевал в перерывах скандирования то «Бандьеру россу», то Цоя, то даже «Битлз», но всё это было к месту. «Товарищ, смелее, гони буржуя в шею» – звучало, когда мы проходили белые камазовские автозаки и напуганных срочников в 3-м Колобовском переулке. Нет, не мы пугали – многочисленные и безоружные, а монолитность скандирования классово ясных лозунгов. «Хэй-хэй, смерть буржуям, смерть буржуям» – был и такой, конечно. А ещё была такая потешка, для перерыва – когда колонна останавливалась и ждала минуты три (впереди что-то перекрывали): «Кто не прыгнет – тот буржуй». Молодёжная часть демонстрации весело прыгала (сама «считалка» произносилась ритмично в мегафон). Я был одним из ведущих, само собой – глотка быстро осипла, передавал мегафон менее креативным ветеранам оппозиции. Если б не школа нулевых – что бы мы вбрасывали в эти сотни горящих глаз и давно не высказывавшихся ртов?

Из течения колонн возникали всё новые знакомые лица – вот Лёнька Развозжаев ближе к Трубной площади поздоровался, узнавая на ходу, как мои дела семейные, где я сейчас. Какой-то отчаянный, двигающийся быстрее, чего-то недоговаривающий. Словно решающий, посвящать меня во внутренние расклады или нет – но если я то тут, то там, полусибиряк, полумосквич, то вряд ли, вряд ли… Над Трубной, куда нас пустили не сразу, пришлось постоят на светофоре возле дисково-винилово-книжного магазина, барражировал вертолёт, видимо, на случай, если колонны повернут на Неглинную – первый из двух шансов рвануть к Кремлю в «угаре» коллективного разжигания всевозможной розни по признаку «представители власти». Уже на подъёме с Трубной возле меня оказался один из координаторов левой украинской «Боротьбы» Андрей Манчук, говорящий негромко, как-то конспиративно (просил не фотографировать и не упоминать потом нигде в Сети, что он был здесь – видимо, в Киеве не должны этого знать), мы вместе глянули назад при очередной остановке… Да, это было зрелище, которого мы ждали долгие годы: поток от Петровских Ворот не иссякал, краснознамённый поток справа и триколорный (увы) слева. Андрей смотрел с явной завистью – кажется, История открывает свои порталы в иные времена именно здесь, и революционная ситуация зреет не на их островке Союза, а у нас.

Наш левый сектор шествия приветствовал памятник Н.К.Крупской (с моей подачи) и гневно встречал офис «ЛУК-ойла»: синхронизация внутри демонстрации не прошла даром. Однако когда началось слияние колонн как раз возле этого «проклятого» места, на повороте на проспект Сахарова, мы встретили облом, вполне предсказуемый. На ещё слышную кричалку «ре-во-люция» дама из правого сектора шествия (белой ленточки на ней могло и не быть, но демократический бэкграунд так и светился), пожилая и рассудительная, сказала: «Ой, что вы, не дай бох, революция это всегда кровь». На что я ответил ей: «Ну, тогда продолжайте ходить сюда как на прогулки».

Однако, сливаясь, колонны являли из своих глубин и симпатичные моменты – лица, шеи, плечи легко одетых интеллигентнейших девушек. Умниц, настроенных на перемены. Мы как шли первыми так почти и дошли до сцены (которая как бы отделяла эту часть проспекта от Садового Кольца), однако нас всё же оттеснили, и я стал глядеть назад. В какой-то миг мне показалось что чаровниц с умными глазами больше всего в «облаке» имени Pussy Riot, откуда возник и мой давнишний рок-товарищ Антон Николаев. Мы бурно общались в этом жарком мареве, словно снимая «Заставу Ильича наоборот» – ведь именно здесь шла демонстрация (Хуциев мне рассказывал в 2002-м, что этот эпизод снимали вообще первым, до всего сюжета) в сторону Красной площади. Однако на сей раз поворота к Лубянке не предполагалось. Столичный народ наслаждался общением до начала митинга. Вот сквозь «облако без штанов» имени Пуссек – специально брутально! – ломанулись имперцы (то ли из ДПНИ, то и чёрт знает кто ещё), повалили мужичка-интеллигента, вскользь дав ему по фейсу. Это был явный враждебный рейд – они так прорывались к сцене. Дяденьку подняли, отряхнули – было это в двух шагах от нас с Антоном.

Скоро начался митинг, заставивший нас выбираться из масс: со сцены прозвучала дичь про «праздник», про некое «самое лучшее в новой России, связанное с этим днём и флагом» – так, видимо, одна из залётных звёзд Болотной Женя Чирикова реагировала на обилие триколоров слева. Считали отделение РСФСР от СССР, однако, тут праздником немногие. Немцов вещал всё же более умело, не отпугивая одних ради лести другим, он начал с переклички в духе рок-концерта («я не вижу ваших рук!»): «Левые – здесь?» (народ орёт «здееээсь!») «Националисты – здесь?», «Демократы – здесь?». Всё это слушать мы вскоре устали с Антоном и пошли ко мне домой – дарить ему «Поэму столицы» и свежевышедшую «Верность и ревность». Да и как-то душновато стало вдруг над массами, назревал дождик. Неохотно покидал я «цветник» интеллигентных, из-за духоты расстегнувших верхние пуговички, барышень, глаза которых горели надеждой на честные выборы и вообще – сияли какой-то похожей на любовь, светлой верой в силы своего народа… По пути мы с Антоном присели в кафе-«стеклопакет» перед кинотеатром «Мир», я выпил поллитра пива «Хайнекен» за Антонов счёт, он – грейпфрутового сока. Ему пить нельзя – психика… Рассказал ему про сотрудничество с «ЛР», новых реалистов, про общение с Романом Сенчиным – Антон живо отреагировал, сказал, что мечтает поехать в Минусинск, пожить там годик, вжиться в атмосферу, чтобы экранизировать роман «Минус»…

Потом был августовский съезд Левого Фронта, постановивший объединять общегражданский протест и забастовочное движение: пока работают станки, протест будет только роскошью столиц. Сам Левый Фронт рос, был на слуху как оргструктура, приток активистов не прекращался даже ночью (в штабе дежурили круглосуточно), внимание телевидения и СМИ – тоже не ослабевало. Президиум съезда выглядел уже как альтернативная власть, переполненный зал подтверждал тенденцию гражданского неповиновения. И мне, привычному в ЛФ к работе на культурном направлении – досталось в этот раз прежнее, когда Удальцов после съезда рассудительно распределял по комиссиям. Только я уже был не одинок, а вместе с товарищем кАрмен, как звал её Удальцов, на тот момент (или чуть позже) любимой женщиной Дмитрия Аграновского (девушка из ЛФ исчезла, наверное, в тот же миг, как и из постели Аграновского)… Движение к политической стачке вырисовывалось чёткое, и грядущий, сентябрьский Марш миллионов должен был поставить этот вопрос в общую повестку дня. Собирался он там же и шёл тем же маршрутом.

В этот раз я дошёл до «Чеховской» и даже заглянул в правый сектор. Потому что не знал точно, как распределил КС колонны. Справа выпившие в доме с колоннадой свой дневной латте и капучино, в «Кофе-хаузе» (где всё это на закате ноября 2011-го и начиналось – наше кофейное с адвокатом ожидание начала слушания «дела Баранова»), либералы из «Солидарности» рассаживались прямо под оградой бульвара, закуривали «Кэптан блэк» и «зубочистки». Кто-то, наверное, из ветеранов-демократов вспоминал август 1991-го, когда «культура кафе» ещё была недосягаема: не зря боролись, авось и на этот раз свалим «чекиста»! Было в этом сидении-курении нечто философское и обречённое. Я понял, что мне не сюда, вернулся в свою струю – и тут увидел сперва Катю, недавно влетевшую в ЛФ, она шла в каких-то несвежих спортивных штанишках и в фанатском красном шарфике (кажется, «Спартака»), а ещё дальше увидел Удальцова в кожанке… Катя Мочалова (кажется, такая была её фамилия, в духе коммуналки в Лебяжьем переулке) шла в мою сторону, Удальцов шёл вперёд. О Кате надо сказать пару слов, она ведь была олицетворением той аполитичной, но совестливой прослойки коренных москвичей, из коммуналки прямо возле Кремля была она родом. Её черпанул этот протест, и она стала заниматься оргработой, добровольно – писала всем членам исполкома СМСки, обзванивала… Всё держалось на харизме Удальцова, и он это знал. Катюша, крашено-рыжая, волнистоволосая, зеленоглазая и полноватая, но именно настолько чтобы быть притягательной, этакая правнучка булгаковской Геллы, лет двадцати двух – на съезде была босиком. Её не смущал бетонный пол сарая «Сахарницы», она была в оранжевом сарафанчике сексуально-босая, грязнопЯткая, как Кортни Лав на выступлении «MtvAwards» году так в 1997-м. Катя сунула мне флаг ЛФ на спиннинге, «Контрольный выстрел» (газету ЛФ), и пошла дальше к «чеховской», а я настигал Удальцова. Флаг, который я нёс, почти доставал до троллейбусных проводов 15-го и 31-го – и я подумал, что такое движение вспять маршрутам, которые возили меня 10 лет в школу, что-то наверное символизирует. Некое ослушание и плавание против течения (автомобильного, которое тут всегда наоборот). Удальцов же, видный впереди, пока вразвалочку шёл к Петровским воротам, моментально обрастал соратниками, к линии старта (пешеходному переходу) он пришёл уже в окружении человек пятнадцати, а там его и телекамеры поймали. «Не отступать, додавливать олигархию и её ставленников в Кремле!» – вёл он пропаганду даже без мегафона. Мы с моим товарищем Егором Махоркиным из группы «Анклав» готовили акустическое выступление – если нас позовут на сцену, песня про нефть и дубинки имелась в списке…

Однако некоторый разброд уже ощущался: колонны-то шли громко, как и прежде, но без развития (а общественное движение обязано чего-то добиваться, ритуальные шествия убивают всякое просветление общественного сознания) и какие-то комичные, нацистско наряженные барабанщики-белорубашечники под имперскими триколорами у правой части шествия казались единственным креативом: «русские просыпаются, русские требуют» – это они ещё в феврале на Болотной малоголосо скандировали… В этот раз, словно это мы и пробурили «пространство дозволенного» прошлым митингом, сцена расположилась в самом конце проспекта Сахарова (как в самый первый раз в этом месте – пропущенный мной, второй митинг «болотной кампании»), то есть за Садовым кольцом, у Каланчёвской. Переходя Кольцо я заметил пересекающего наш поток своего знакомца из Томска, младшего брата первой любви жены моей Полины (он был у нас на свадьбе), – человека крайне аполитичного, даже аутичного, но вот даже его, компьютерщика, поднял со дна протест наш…

Митинг, однако, вышел смутный и не монолитный, хуже чем в июне. Противодействие самоорганизации масс уже велось со стороны Системы, и Даниил Константинов был арестован – сын одного из основателей Фронта национального спасения (основного действующего лица в Верховном Совете в октябре 1993-го года). Это он создал Лигу обороны Москвы (ЛОМ), которая в случае победы революционных сил (даже самой малой) стала бы новой силовой структурой – Даниил парень и лидер решительный, хоть по убеждениям и националист (который за национализацию крупных средств производства, нефти, газа, – а значит наш тактический союзник). Но ему «пришили» дело об убийстве, и вот на сцене уже стоял не он, а его отец Илья, и зачитывал речь, полную тревожных метафор: «Протяните за решётки казематов режима руку помощи своим братьям по движению – и она нальётся жаром искреннего негодования, новой несокрушимой силой». Я видел своего знакомого (с 2007-го года – мы тогда под началом Подберёзкина и его отца трудились пару месяцев в спойлерской антиКПРФной Партии социальной справедливости) Даниила перед зимним сорванным заседанием КС в Домжуре – он был с парнями в кожанках и «бомберах», глаза парней умно горели, а кулаки крепко сжимались. Они стали бы прекрасными чекистами – без кавычек и оффшорных миллионов. Стали БЫ – дело было за малым, за перерастанием протеста в революцию. И вот, ЛОМ уже «упаковали».

Ленинский проспект (Якиманка), 2012, февраль

 

Митинг общегражданский постигла «осень протеста» – РОТ-Фронт, перекрикивая происходящее на сцене, проводил на задворках собственный митинг, где-то на уровне серой новостройки Росбанка, и нам с Егором ротфронтовец Александр Батов предложил спеть в кругу этого минимитинга. Сие было абсурдом, так как даже устно выступающие в мегафон, едва перекрикивали основную сцену. С неё же неслись слова Удальцова, отчего-то сейчас кажущегося в сумерках и в своих терминаторских очках чужим и, как Ельцин, нарочито субъективным: «Я решил не снимать очки, пока наши требования не будут выполнены, я решил лично никуда отсюда не уходить…» – он призывал к сидячей забастовке, но митинг уже разбегался, и он это, наверное, видел даже сквозь затемнение очков. В чём тут был прокол, чья слабинА, чья орг-недоработка – чёрт нас всех знает. Ни о каком продолжении митинга (майданном) мы оповещены не были заранее (Катей в СМС, например). Мы вот с Егором, хорошо сыгравшись в две акустики и подготовившись, ощущали себя обманутыми своей же левой колонной, левым сектором, дезорганизованным и внутри себя противоречивым – и пошли общаться в ближайшую кофейню, по ту сторону Росбанка которая, в Орликовом переулке. Егор рассказал о планах написать книгу о некоем боевике-одиночке, созвучную последнему альбому «Анклава» («Борец против своего времени»), я советовал издать книгу в «Литературной России», Егор работал тогда в банке подборщиком персонала, «тимбилдером», и мог бы достойно финансировать этот проект, включая раскрутку…

А потом прошмыгнула на НТВ «Анатомия протеста – 2». То есть Даниил Константинов-то был только первой ласточкой в клетке. Велась планомерная и многоуровневая «антиболотная» кампания, и мы видели её информационную верхушечку только («Титаник» общегражданского протеста наплывал на айсберг Системы со всеми его преимуществами вертикальной интеграции и административно-командными плюсами). Вскоре в Киеве был выкраден Лёнька Развозжаев, выкраден при участии украинских спецслужб (что мы узнали позже – СБУ времён Януковича дружила с ФСБ). Эту новость я услыхал по мобильному от Анатолия Баранова в момент прохождения Храма Христа-спасителя с белорусской девушкой-композитором Светой (из группы «Братство конца»), которую приглашал к участию в записи хикметовской «Песни пьющих Солнце» с нового альбома «Эшелона», моей группы, уже лишившейся первого своего вокалиста (Иван Баранов «отпал» от записи альбома в 2012-м как раз). Побежал к компьютеру оформлять будоражащую новость…

«Закат вручную» – вот что происходило с «болотным протестом», который протоптался на месте ровно год. Поворот его влево не состоялся, либералы не стали пехотой ЛФ, вышло как раз наоборот… Мы, однако, продолжали жить в прежнем ритме: я уехал в Томск, а вернулся оттуда, прямо с поезда – на закрытие «Нонфикшны». В закуток ОГИ и литературного кафе, где после выступления (а я прямо с чемоданом приехал, в свитере с высоким воротником, в унтах и тёплой шапке) у микрофона с «Верностью и ревностью», попал на широкий алкогольный фуршетик и благотворительную для ОГИ распродажу старых (советских) и не очень старых книг, томиком всего Введенского обзавёлся…

А Двенадцатого декабря мы увидели Лёньку Развозжаева уже в Басманном суде в первый раз после похищения, пыток (о чём узнали из СМИ). Приято было встретить в коридоре ещё до суда и Романа Сенчина, и Сергея Шаргунова, и Дмитрия Аграновского (которого, как потом поведал Сергей, он с трудом уговорил защищать Лёньку, а Сенчина с трудом уговорил ходить на суды). Мы сидели в небольшом зале легендарного Басманного суда, на задней скамье, почти как школьники – я и Сергей. Лёнька находился в полагающейся клетке, на вид бодрый, однако сообщал суду о патриотах России, которые пытали его «на подвале» (этот термин появится через год – но суть именно такова). Мы сидели молча, переговаривались взглядами, но отчётливо понимали: машина заработала, и судья с холёной лысиной, напоминающий биллиардный шар из слоновой кости, явно посвящён во все политические подноготные этого дела. На слова Аграновского, что Развозжаев был зарегистрирован как политический беженец «шар» отвечал: «жалобу обозрели, спасибо» (есть такой термин адвокатуры – «дать на обозрение»). Жалобы в ЕСПЧ тоже не смущали «шар», он выполнял очень высоко оплачиваемую работу, и конечно же Лёньку ждала не только эта клетка, а и долгая тюрьма до показательного процесса. При этом он Шаргунову, когда мы проходили мимо, говорил из клетки, что стихи написал для опубликования на «Свободной прессе» и пришлёт. Так оптимистический подъём 2011-го завершался в 2012-м трагедией уже отдельных людей, словно детонаторы удалённых из массы, которая… «не рванула». Ни к Кремлю, ни вообще в плане политического активизма дальнейшего. Мировую экономику и нашу страну «на околице империализма» ждал долгий кризис при оставшейся формации, а мы теперь стали завсегдатаями Басманного суда, а наше «совместное» время – то есть когда мы окажемся хотя бы в едином пространстве, форматировало буржуазное правосудие. Пришлось ждать весны, и когда Лёньку, прокатив до зловещего Иркутского централа по давно забытому «делу о шапках», вернут в Москву (вернут ли живым, это было большим вопросом).

В следующий раз в Басманном уже был отведён для слушаний (по мере пресечения) зал слева, если выходить с лестничной клетки, в первый раз – ближайший правый. В зале стояли полицаи с собаками (!) – то есть ожидался максимальный накал. Запускали не всех, мест было не более тридцати, мне помог членский билет Союза журналистов Москвы. Эта обстановка – полицаи стояли буквально на страже у президиума и «бильярдного шара», который в чёрной мантии смотрелся весьма комично. И улыбался как-то неуместно часто (впрочем, получая сотни тысяч в месяц, можно, и презрительно поулыбаться остальному, бедному «подсудному» миру). Лёньку ввели через полчаса после того, как всех рассадили в зале и окружили собаками. Он уже привык к наручникам, однако на наши бурные аплодисменты всё же поднял приветственно руки, а потом после недолгих препирательств с «шаром» зачитал подготовленную речь. В ней, словно всё ещё договаривая на митингах, он начал с того, что Россия будет свободной, что он видит себя посланником той сотни тысяч, что собралась на Болотной (и миллионов что сопереживали им) в первый раз, и что свои личные испытания расценивает, как подлый ответ власти на мирный протест. Попутно поведал и о путешествии в Иркутский централ, как там, после испытаний «наверное, мне помог бог», как уверовал… Нет, в этот раз Шаргунова уже не было рядом – но я был уверен, что его душа радуется. Всё-таки «сломали» революционера. «Ещё один пришёл к богу» – хотя и сам он стал говорить «слава богу» с ударением на последнее слово совсем недавно, после нового года (мы встречались на даче по-соседски). Некие глобальные общественные перемены, резкий поворот от революции к реакции я ощущал и в этом конкретном случае, но расскажу не здесь, конечно.

К концу заседания в душном, переполненном маленьком зале Лёньке стало плохо – он переволновался, а «иркутский вояж», пребывание в «пресс-хатах», постоянная борьба за жизнь – сильно подорвали здоровье. К Басманному суду вызвали «скорую», зафиксировали высоченное давление. Из Басманного суда в этот раз вываливались покурить, не выдерживали накала его братья, покрупнее один, почернее другой, – словно сам он в них, невидимый сейчас, отражался, их лица перекашивала ненависть к этой власти и её суду, а карие глаза словно искали выхода. Выхода не было, он брезжил лишь в том самом месте и времени, где собиралась критическая масса – сто тысяч, делегировавшие Лёньку. Видно, нашего героя из народа специально и выбрали, чтобы с помощью неотступных СМИ показать, как ощущающая больше родства с Романовыми, чем с советской властью, «питерская» группировка будет поступать с каждым, кто посягнёт на её «поляну», а особенно посягнёт идейно. Нет, в речи с листа у Лёньки не было ничего уж явно коммунистического. Это был странный конгломерат из свободолюбия и социал-демократии, я бы там больше упирал на экспроприацию нефти и газа у захвативших их «друзей власти», однако Лёнька пел своё и имел стотысячное право: не казнь, но всё же показательная производилась над ним одним. Удальцова пускать по этому пути всё же побоялись: достаточно одного, Серёгу держали просто под домашним арестом. Однако его февральский день рождения народ пришёл отмечать к его балкону, где он показался с матерью – вверх летели шарики. Солидарность, уже не в тех масштабах, но «болотная» – жила. Вот и на очередном митинге, уже в 2013-м, пришедшемся на Болотную, числом уже весьма жиденьким – либералы запускали памятные шарики (в гамме триколора) в небо. А внизу оставались портреты «узников Болотной» (включая Костю Лебедева, который был купленным агентом ФСБ) – вот всё, на что либералы способны, подумал я тогда. Шествия теперь не завершали митинг: голоса лишились все.

Кстати, не за весь креативный класс, но за невидимую его часть могу замолвить и хорошее слово: в 2012-м Сенчин позвал меня в колумнисты на гонорарной основе на очередной сайт. А вот пару лет до этого сайт, существовавший на небольшие вливания одного из «кошельков» партии «Справедливая Россия» – тоже нуждался в моих комментариях, вполне адекватно оплачиваемых (умолчу о посреднике, друге Левичева, ибо нынче и они в политическое небытие попали). Тем требовалось бодрое евросоциалистическое, этим, сенчинским – ироническое, которые «ты умеешь», как выразился Сенчин… Увы, и тут «недолго музыка играла» – ни одного моего текстика тот, новый сайт не опубликовал и, глядя на захлёбывающийся протест, закрылся. «Оказался недолговечным» – так звучала эпитафия более успешного его колумниста Сенчина.

Однако если одни сайты закрывались, то другие цвели: ранней осенью всё того же 2012-го я пару раз заезжал по пути с дачи в новейший офис в доме 12 на Большой Спасской, в редакцию «Свободной прессы», где скромно, но уже царствовал наш друг Шаргунов. «Я рейдер» – шутил он, памятуя о переходе издания из рук их создателей на коммерческие рельсы и новые витки посещаемости. «Приглашаю всех сотрудничать: не дашь ли телефоны Баранова и Мухина?». Дал. Там я подарил Серёге «Верность и ревность», которую он охарактеризовал после беглого прочтения: «о том, кто как кого е**л». Впрочем, такая дружеская ирония была уместна и приятна, ведь недавно и я в «ЛР» без каких-либо купюр разбирал его «Книгу без фотографий». Близость редакции к вокзалу – манила, мне было удобно там добежать до компьютера иногда, столь срочные новости случались. Там вот как раз, в начале лета, мы и узнали об акции Pussy Riot «Богородица, Путина прогони» в ХХС – «Мы будем следить за этими дурами», – кратко рулил редакцией Сергей на минипланёрке. Приезжая оттуда с дачи по той же самой Ярославке, он уже был «заряжен» суждениями отца, акцией наверняка не обрадованного.

Находящееся в двух шагах от «мятежного» проспекта Сахарова (который зимой едва вмещал всё тех же рассерженных горожан), жилище редакции на первом этаже казалось распахнутым всем политическим ветрам: «тут будут кабинеты Удальцова, Болдырева, Делягина» – воодушевлял нас Сергей. Нас – в данном случае это меня и Антона Секисова, уже работающего на «СП». Писатели и поэты выстроились в колумнисты «СП», сайт выглядел как логично продолжающая «болотные прения» площадка.

Как-то раз, когда я выставлял с редакционного компьютера новость на свой сайт, что Сергей только приветствовал, в редакцию занесло осенними ветрами шеф-редактора Захара Прилепина. Он шёл коридором между столов с компьютерами и трудящимися за ними сотрудницами «СП», шагал словно ничего и никого не видя. Смешная нездешняя модная шапочка была на нём. В глазах его, казалось, надолго отразилось голубоватое ещё, но больше уже серое осеннее небо. Не заметил он и меня – впрочем, я сидел у окна, от прохода далече. Стол Прилепина располагался дальше, в крайней комнате, встык с Серёгиным буквой «Г» – демократично, но и показательно. Случайно, было дело, я за неимением других компьютеров сел туда и полез на мэйл-ру, попутно узрев немыслимое количество приходящих писем. Вспомнился «Брюс всемогущий». А в этот раз, минут через пять после явления поэтически завороженного осенью Захара (может, поглощённого писательской работой там, под пеленой «неба») – Сергей заглянул в мой закуток и позвал: «Иди, поздоровайся с отцом Захарием!». Я направился к чёрному столу, но был встречен холодным, скептическим, смиряющим взглядом, теперь нацеленным не в безбрежные небеса, а в коридор: «А, поэт… Привет.»

Бывало и иначе, в вотчине моего издательства ОГИ «Билингве» весною 2010-го – мы чокались водочкой и со взаимно воодушевлёнными взглядами, там дзынькали стопочками ещё Владимир Бондаренко, Роман Сенчин, и конечно наш Серёжа, это была презентация малобюджетного сайта «Русский Литературный Форум», название типа того… Захара явно обидел мой недавний, августовский ответ на ФОРУМе.мск на его «Письмо товарищу Сталину» – заголовок очерчивал чётко идеологию: «Товарищ Сталин – господину Прилепину». Своим письмом Захар, походя, тоже дробил «болотную коалицию», стравливая либералов со «сталинистами» (то есть нами – и я в ответе пояснял, почему сейчас это вредно). Пожав сильно его неохотную руку, я повернулся и отшагал обратный путь до компьютера в соседнем отсеке: оставил Захара небу, хотя поговорить было много о чём.

Вернёмся, однако, из осени 2012-го в весну 2013-го. Левый Фронт как подсудная организация (ведь расследование по «делу Удальцова и Развозжаева» требовало поиска свидетелей, подельников, и даже меня как куратора культурной работы вызывали на Петровку-38 на «опрос») по версии «органов» не смел теперь демонстрировать где-либо на массовых акциях свою символику, об этом предупредила прокуратура. На это предупреждение организация отреагировала иронично: налепила на знамёна, в центр звезды, чёрные брикеты с надписью «Цензура». А вот я, будучи опять «пунктирно» в Томске, пришёл на Первомай нагло со знаменем ЛФ (попутно привёз флаг и местным активистам Российского Социалистического Движения, организации в которой состоял Костя Лебедев, – завёз по их просьбе из Москвы знамя, ощущая себя почти связным подполья) без чёрной наклейки – и преспокойно шёл впереди колонны студенческого профсоюза и КПРФ. Ветер весенний дул сильно в лицо нам, а московские «кричалки» хорошо вбрасывались в новый городской пейзаж. Шаг в шаг с нами рядом, но по тротуару шли «э-шники» (отел УФСБ по борьбе с политическим Экстремизмом), все в чёрных кожаных куртках, упитанные. Единственный на весь Томск флаг ЛФ, когда мы проходили здание старейшей в городе аптеки, вдруг сдул с пластикового древка ветер – но мало того, он ещё принёс флаг точно в руки эшника! Однако он после демонстрации вежливый эшник отдал его нашей колонне (хотя мог бы использовать как вещдок).

На митинге, что расположился на Новособорной площади, я выступил по просьбе организаторов из РСД/КПРФ, сообщил о том, как идёт «дело Левого Фронта», призвал к солидарности с нашими товарищами. Познакомился после митинга с профсоюзным лидером, которого с завода «выдернула» не только обойма уже победивших на местных выборах активистов РСД/КПРФ, но и «болотная» политическая активность страны. В здании почти напротив ТГУ за ним (и активистами) теперь была закреплена комната, с интернетом. Холодный томский май заставил нас посидеть-погреться в этом помещении, я прямо оттуда поставил новость о демонстрации на свои сайты и пошёл пешком в сторону Областного рынка, к Академгородку.

Лето для моей малой семьи было традиционным: жаркая Турция на два месяца, второй раз с дочкой летим. Это было счастливое в семейном плане и одновременно странное (в интимном) лето, в тайны которого я углублюсь, опять же, в другом тексте, а тут замечу только, что не терял связи ни с активом, ни с политической «волной» родины, которая, увы, спадала… Там, в Турции я продолжил писать начатый зимой роман-эшелон «Времявспять», жена занималась йогой на красивой открытой террасе, Верочка смешно встраивалась в её изгибы. Внизу, в маленьком бассейне, ступая в него первым, я часто ловил себя на мысли, что ропщу на нечто личное, в то время как мои товарищи… Да, они от подобного комфорта далеко: Лёнька уже прошёл испытания Иркутским централом, а что ждёт его уже после суда? Устраиваясь под нагревшейся за день плоской крышей нашего съёмного пентхауса, я в зное кухни-гостиной писал в ноутбуке роман, как бы восстанавливая политический «онлайн» не просто с товарищами, а со всей «движухой нулевых» (романные события – 2000-й год, концерт «Гражданской Обороны», автобиография «Эшелона»), которая выплеснулась на Болотную и ныне сходила на нет… Это было красивое, если считать по количеству наших загоравших на солнце душ, безусловно (большинством «голосов» – там была и тёща и сестра Полины, наша турецкая «гидша») счастливое время, островок тепла посреди ненастья, но в нём не было чего-то главного, что могло счастье продлить, о чём я обязательно напишу – тут поучается нечто вроде анонса.

Лето, весьма долгое, как бы растянутое нами до сентября, до свадьбы Полининой сестры (коей посвящён рассказ «Турецкая свадьба» в ближайшем сборнике прозы) – всё же прошло. Поиздержавшись в Турции, я задумался о второй работе. К тому же, осенью, хотя бы поздней – мы должны идти уже в детский сад. Напомнил я товарищу Шаргунову, что мог бы стать неплохим сотрудником «СП», на эту тему даже пообщались на даче у него – на этаже, уставленном литературой «романо-фила» (царизма поклонника), батюшки его. Вышли на крытый балкончик, и там Сергей мне сообщил, что колумнистов достаточно, а вот вакансия в рекламном отеле есть, вроде бы, оклад 45 тысяч, но надо пройти испытательный месяц. Я ухватился даже за эту, явно непрофильную работу: запись альбома «Эшелона» стоила денег (студия, сведение), а тут ещё семья должна переехать.

Д. Чёрный, С. Удальцов

 

Это выглядело так: хватая какую-то экономическую новость в сфере недвижимости Подмосковья, я садился перед монитором и не отходя от него часа четыре (!) вымучивал из себя текст на совершенно непонятном мне языке, с экономическими оценками волотильности, тенденций-фигенций. Это была подлинная мука – писать на языке вражеского класса, но я стоически сносил её, отсылал текст за текстом, и вроде бы Юлия Понежа в том рекламном отделе была мной довольна. В день по тексту, в два – статья, вот таков бы мой испытательный срок. Статьи в соответствующем разделе «Недвижимость» (Кумин же не просто сайт финансировал, он хотел профита с него, как минимум попутной рекламы «изделий»). За это время (без энтузиазма жены моей) я всё же перевёз семью в Москву, чтобы начать ходить в садик, и вот декабрь-месяц, мой испытательный срок, иссяк, я ожидал выплаты обещанного «сорокета», написал Юлии…

И получил нескорый ответ, сводящийся в следующему: «Мы рассчитывали на подъём посещаемости, но ваши статьи нам мало помогли, поэтому от ваших дальнейших услуг отказываемся». Понежа так сказала ещё и о том ворохе вымученных материалов, который я продолжал слать, неопубликованном, – а, оказывается, уже не рассматривался как автор, не то что сотрудник. «За опубликованное получите гонорар – десять тысяч». То есть неопубликованное – вообще никак не оплачивалось, хотя времени на него было угрохано порядочно. Я поведал Сергею об итогах «сотрудничества», он повздыхал: я, мол, не всем там командую, рекламный отдел стоит выше, это бизнес… В общем, та чисто моральная победа правящего класса, которая была одержана над «Болотной» – похоже, впечатывалась и в сознания отдельных её героев. Все те микросвязи, которые крепли в 2011-12 и обещали перерасти в сеть, которая «упаковала» бы саму власть – рвались на наших глазах и в наших сознаниях.

Тем временем шёл уже Евромайдан в Киеве. Там было и холодно, и горячо, и многие из революционно настроенных в РФ поначалу радовались уличным боям и победам там: всё-таки можно, это только у нас не получилось!.. 2014-й наставал в зареве побед «воинов света», побед баррикадных, которые отмечали как едва ли не свои собственные все наши «болотные» либералы. Симпатизировал им и Роман Сенчин, как бы выбирая всё же, к какому берегу пришвартоваться. Он писал время от времени для «СП» – моднейшей уже площадки свободомыслия. А я приносил всё новые стихи Развозжаева в «ЛР» – он даже открытое письмо Евтушенко выдал в заключении корявое, но пафосное. Роман опубликовал лишь одну подборку, неохотно, а далее… Далее был «Крымнаш», «Одесский холокост» и день рождения товарища Шаргунова, на котором собрался весь истеблишмент, от Глазьева и Проханова до Венедиктова и ещё чёрт знает кого – читайте рассказ «Дедовщина (возле Лимонова)».

Патриотический подъём не просто «пересобрал» разбросанное после Болотной общество – он умудрился повернуть работу умов и глоток вчерашних непримиримых митинговщиков в нужное правящему классу русло. И вот уже Захар со своей недавно вышедшей «Обителью», получившей подозрительно мгновенно «Русского букера» (премию либералов) признавался в любви президенту, которого ещё год назад призывал свергнуть. Не отставал в этом направлении и Сергей – взявши чётко курс на Госдуму, роспуска которой требовал тоже не так давно… Все разбегались, рассеивались по новым ячейкам старого общества, экономический кризис, «разводные» процессы с Украиной резко повысили ценность дружеских связей, безработица наступала, рубль стремительно падал ниц перед долларом. А я по-прежнему не нашёл второй работы.

К декабрю 2014-го, уже награждённый «Ясной Поляной» Роман Сенчин имел конфликт с главредом «ЛР», о чём я узнал задним числом. Роман не мог позволить, чтобы в его газете (а проработал он в ней десятилетие, она чётко ассоциировалась с ним) ругали Владимира Толстого, который был не последним решающим лицом «Ясной Поляны». Критику Толстого, опубликованную в «ЛР», пока Роман гостил у родителей своих в Сибири – Роман отверг, после чего логично было уволиться. Тем более что и политический выбор на данном этапе – в сторону либералов, которые, недавно оппозиционные, тоже приникли к сислибам, системным братьям своим, кремлёвским, был Романом сделан. А «ЛР» всё же считала себя если не оппозиционной, то открытой всем политическим мнениям и любой критике. Меня позвали, и я пришёл уже не на гонорары, а на место Романа. Сумма оклада была совсем небольшая, близкая к нынешнему прожиточному минимуму, но на фоне полученного вместо 45 в «СП» – и она грела…

Внутри газеты оказавшись, я понял, что это и есть доля пролетария. Сергей наш Шаргунов, избравшись от КПРФ в Госдуму уже разъезжал в служебной машине с мигалкой, а я… таскал пачки газет из излишков тиража по «яслям» в метро. Название «ясли» для этих лотков придумал как раз Лёнька Развозжаев в год нашей работы в «Независимом обозрении», кстати. На «Достоевской», выгружая порой по шесть пачек в вестибюле и оглядываясь вокруг как подпольщик, я ощущал, как слова с моих передовиц вливаются в поток пассажиров (газеты иные в этих лотках бывали редко). Таская на тележке эти газеты, я конечно иронически думал – «каждому своё» по итогам вчерашних неповиновений и брожений, не проедет ли мимо товарищ Шаргунов одинокий в салоне думского кабриолета?..

Перспектива работы в газете сулила не только выпуск ближайшего романа, но и (компенсирующий) прямой контакт с идеологическим противником. Более того, я по должности и правил все статьи той контры, которую бы в жизни не встретил. Всех этих реакционеров-государственников, для которых нет разницы между социализмом и царизмом, «была бы Россия жива»… Но «кто, если не я» возникал вопрос. Зачем прятаться от оппонента, когда можно выходить на ту же площадку и крыть аргументами, а зачастую и знать его аргументы заранее. Это – тоже пролетарская доля, быть в гуще той уцелевшей политической культуры, не говоря уже о культуре более широкой.

Дописывая «Времявспять» и воображая уже книгу в формате одной из последних сенчинских, вышедших в «ЛР», я в редакции как бы отодвигал, расширял и личные, и общественные горизонты, видные из моей амбразуры. Уже была создана из обломков КПРФ и ЛФ Объединённая коммунистическая партия, процесс регенерации шёл… Понимал я и что даже на примере газеты ужавшееся до нескольких человек «политическое представительство», разнообразие позиций – отражает положение и утихшее, но брожение в стране. И остаться в стороне от него я не мог себе позволить. Поэтому и глядел снизу вверх на вчерашних коллег-новреалистов, из-под ноши газет, замызганный снежурой в процессе выкладки газет, доставки её в ЦДЛ (вместо Сенчина, тоже) – с чувством небывалого превосходства.

 

---

Дмитрий Владимирович Чёрный родился 10 марта 1975 года в Москве. Окончил Московский психолого-педагогический университет. Работал школьным психологом. В 2001 год стал бас-гитаристом рок-группы «Эшелон». Первый поэтический сборник «Выход в город» выпустил в 1999 году. Автор романов «Поэма Столицы», «Верность и ревность» и «Времявспять».