Виктор АРДОВ. ВСЁ ЛИ ИЗВЕСТНО ОБ АХМАТОВОЙ (Ответ на второе письмо Г.М. Рюд-Белаковской)

№ 2018 / 15, 20.04.2018, автор: Виктор АРДОВ

Уважаемая Ганна Марковна! Простите, что я не сразу ответил по существу на Ваши вопросы о некоторых подробностях жизни А.А. Ахматовой. Мне надо было подумать и проконсультироваться кое с кем – в части фактических данных.

Итак, отвечаю на ваши вопросы в том порядке, в каком Вы их ставите в Вашем ко мне письме от 24-го ноября 66-го года.

Вы просите моего разрешения упомянуть мою фамилию в Вашем труде об Ахматовой. Это делает честь Вашей деликатности. Но ведь существенно здесь то, в каком контексте будет упомянуто моё имя и какова общая концепция Вашей будущей книги. Я уже писал Вам, что Вас сторожат опасности: биография нашей великой поэтессы изобиловала острыми эпизодами. Её имя подымали, как знамя, люди и группы, с которыми она меньше всего хотела бы блокироваться. Наконец, просто много лжи и клеветы сказано об Ахматовой в эмигрантской русской, а вслед за тем – и в мировой печати. Она очень огорчалась, читая неверные сведения о себе, о своём времени и т.д.

Не обижайтесь на меня за то, что я снова Вам напоминаю о сём, ибо я хочу принять участие в работе, честно освещающей облик нашего покойного друга, а быть вовлечённым в неверное освещение биографии и творчества Ахматовой мне было бы больно. А ведь в Вашем распоряжении значительное количество иностранных изданий и трудов и, как я думаю, совсем мало работ об Ахматовой, изданных в СССР.

Знаменитое её стихотворение «Мне голос был…» осталось до последних дней Анны Андреевны её кредо. Позиция Ахматовой в дни Отечественной войны, сформулированная в стихотворении «Мужество», – вот что надо ставить во главу угла, создавая книгу об Ахматовой.

Ещё раз прошу прощения у Вас за мои ламентации, но думаю, Вы меня поймёте правильно: Вы взялись за тему всем нам очень дорогую и – крайне сложную…

Будете в Москве – милости просим ко мне. Вам, вероятно, известно, что Анна Андреевна за последние 30 лет, приезжая в Москву, обычно останавливалась у нас, чему мы с женой моей – Ниной Антоновной Ольшевской – всегда были рады. Вы пишете нам именно по этому адресу. В западной печати кто-то назвал этот дом «легендарной Ордынкой». Разумеется, легендарность относится к Ахматовой, а не к моему скромному семейству. Но Вас мы приглашаем навесить «легендарную Ордынку», дабы смогли посмотреть ту «келию», что служила приютом Анне Андреевне не день и не месяц, а – целые годы…

Теперь – о семье родителей Анны Андреевны. Детей было четверо. Два брата и две сестры (включая А.А.). Брат Виктор Андреевич ещё жив: он существует в Нью-Йорке на пенсии. В 65-м году, когда Анна Андреевна ездила в Оксфорд получать диплом доктора гонорис кауза, брат навестил её там – в Лондоне.

Подробнее надо написать об отце Анны Андреевны. Родился он в Крыму. Его отец был участником обороны Севастополя в 1854-м году. Выслужился до офицерского чина из матросов. Андрей Антонович Горенко – отец поэтессы – служил по морскому ведомству, преподавал математику в военно-морских учебных заведениях. Выйдя в отставку, был приглашён на службу во вновь созданное министерство государственного контроля. Первым министром (он назывался в царской России государственный контролёр, но был членом совета министров империи) оказался Tepтий Иванович Филиппов. Он-то, по словам Анны Андреевны, и стал покровителем статского советника Горенко. Статский советник примерно равен английскому бригадиру: следующий чин генеральский с присвоением титула «ваше превосходительство». Это были особы пятого класса по табелю о рангах…

Крайне интересной фигурой был Т.И. Филиппов. Смолоду – студентом Московского Университета он дружил с Тургеневым и Герценом, Аксаковым и Грановским и т.д. Обладая замечательным голосом, Тертий Иванович не только талантливо пел сам, но и собирал народные песни. Герцен в «Былое и думы» и Тургенев в «Рудине» описывают его. Среди школьных товарищей Филиппова были братья Островские – Александр Николаевич – великий драматург, в Михаил Николаевич – впоследствии министр государственных имуществ. Ф.И. Шаляпин в своих мемуарах пишет, что не вечере у Т.И. Филиппова встретил знаменитого рассказчика К.Ф. Горбунова.

Зачем я сообщаю всё это? Затем, чтобы показать моральный уровень отца нашей поэтессы. Его связи с Т.И. Филипповым рекомендуют нам с лучшей стороны этого морского офицера, ибо даже среди растленной бюрократии царской России ведомство государственного контроля славилось неподкупностью.

О матери своей Анна Андреевна неоднократно повторяла, что в юности та состояла в партии Народной Воли. Была выдана замуж за пожилого помещика лет пятидесяти, имея от роду 16 лет. Убежала от мужа и вышла замуж второй раз уже по любви.

Анна Андреевна читала всегда очень много. Я бы сказал: профессионально много и на многих языках – по-французски, по-итальянски, по-английски английскому и итальянскому языкам научилась самостоятельно; говорила по-английски плохо, а понимала и читала решительно всё). Она была в курсе мировой литературы всегда. Стихов читала не слишком много.

Её оценки прозы зависели прежде всего от идейной стороны книги. Сердилась на падение нравов и принципов в литературе. Говаривала часто: «Этот Фрейд сгноил всю мировую прозу!». Фрейда вообще не любила и приводила множество возражений против его теории. Не всегда эти возражения были справедливы, но показывали они стремления Ахматовой к моральной чистоте.

К стихам Анна Андреевна была крайне требовательна. Много молодых поэтов и поэтесс приносили ей на суд свои произведения. И единственный пункт, в котором Анна Андреевна была беспощадна, были именно стихи. По доброте и деликатности она была способна слукавить и похвалить что угодно: платье, кушанье, зрелище и т.д. А про стихи говорила всегда, что думала. Бывало, зажмурится, опустит голову, но выдавит из себя: «Простите, но это мне не нравится…». А насколько она была чутка к поэзии, откроет нам такой эпизод: вскоре после войны довольно известная поэтесса пришла к Анне Андреевне и прочитала ей свою новую поэму, посвящённую памяти убитого на войне мужа. Выслушав 500 строк, Анна Андреевна изрекла: «В этой поэме главный недостаток тот, что вы посвящаете её памяти мужа, а в сущности пишете про вашу нынешнюю любовь к другому человеку».

Поэтесса-гостья призналась, что так оно и есть. Остаётся добавить, что ни имени мужа, ни имени нового объекта любви в поэме названо не было. И таких случаев – проникновения в суть произведения – было много…

Да и вообще Анна Андреевна отличалась удивительной чуткостью. Можно было бы говорить об её телепатических способностях. Например, дочь падчерицы Анны Андреевны Ирины Николаевны Пуниной – Аня, в то время девочка лет двенадцати, спросила однажды поэтессу: «Почему ты идёшь открывать дверь раньше, чем позвонят?», А сама Анна Андреевна рассказывала:

– Однажды я выходила с улицы Герцена на Невский проспект. И вдруг я почувствовала – вы, наверное, знаете: как это бывает?.. – вдруг почувствовала, что сейчас увижу Маяковского… И точно: по Невскому навстречу мне шёл Маяковский. Он поздоровался и пробасил: «а я только что подумал: сейчас увижу Ахматову!»…

Из стихов Анна Андреевна чаще читала классиков: Байрона, Шелли, Броунинга, Китса; Гёте, Шиллера, Рильке; Бодлера, Гюго, Ламартина; Леопарди, Данте, Петрарку и т.д. Интересно бы изучить систему эпиграфов из других поэтов в произведениях Ахматовой. Они расскажут нам о многом…

Театр не очень любила. В советское время редко посещала спектакли. Да и до Революции, например, ни разу не была в Художественном Театре в Москве. Когда Ахматову познакомили с Качаловым, Москвиным и другими корифеями этого прославленного Театра, они очень удивились, узнав, что она не знает их репертуара. Однако: у нас в доме был сборник, посвящённый очередному юбилею Художественного Театра, с обильными фото-иллюстрациями. Ахматова полистала этот сборник и сказала свой приговор, так сказать, заочно: «Ну, так; теперь я вам скажу: всё, что относится к современности, они умеют делать хорошо, а исторические пьесы у них не удаются; особенно плох у них должен быть Шекспир». На мой взгляд, это – удивительно верно!

Кино – хорошее – любила. Охотна смотрела телепрограммы, если не показывали особенные глупости и пошлости.

Я уговорил Анну Андреевну посмотреть в московском цирке знаменитого клоуна Карандаша. Это – гениальный артист, внешние данные полукарлика-полудитяти, его ритм, его голос и комическое дарование неповторимы. И Анна Андреевна пришла в восторг от примитивного циркового комика. По-моему, он того заслуживал.

 

Виктор АРДОВ

 

Я давно дружу с артистом Аркадием Райкиным. Райкин пришёл к нам домой и без грима в крохотной нашей столовой играл для Анны Андреевны свои интермедии. И опять Анна Андреевна одобрила его талант. Она признала справедливыми определения польских критиков для этого артиста: «Паганини эстрады» и «Гений метаморфозы». Надо было видеть, как светлело лицо Анны Андреевны, когда она смеялась. Юмор поэтесса чувствовала удивительно тонко и широко. В нашей с нею дружбе большое место занимало именно обоюдное, если так можно выразиться, чувство смешного.

А.И. Райкин и его супруга были единственными советскими людьми, присутствовавшими в Оксфорде при вручении Анне Андреевне диплома. Они намерены написать свои воспоминания об этом торжестве.

Мне приходится остановить здесь описание литературных вкусов Ахматовой, ибо в кратком письме нельзя больше сообщать материалы по такому важному и сложному вопросу. Я не только, я один должен и могу говорить о сём. Очевидно, уже пишутся и есть готовые страницы, в которых мировоззрение поэтессы, её пристрастия и антипатии в области культуры, изложены подробно и точно. Я и сам намерен вернуться к такому серьёзному моменту в жизни нашего покойного друга, каким я считаю систему её взглядов на политику и культуру.

Среди вопросов, поставленных мне в Вашем письме, нет вот таких серьёзных проблем: отношение Анны Андреевны к музыке, живописи, архитектуре. А ведь её вкусы в этих областях крайне существенны для понимания всего облика поэтессы.

Итак – о музыке. Ахматова очень любила хорошую музыку. её эмоциональная натура легко поддавалась воздействию симфонического оркестра или больших солистов. Она дружила со Святославом Рихтером, который преклонялся перед дарованием Ахматовой. Святослав Теофилович часто бывал в доме артиста Л.Н. Журавлёва (чтеца). А Журавлёв – поклонник таланта Ахматовой и постоянный посетитель её и в Москве и в Ленинграде помог этому знакомству.

Пока возраст не заставил Анну Андреевну отказаться от посещений концертов, она навещала и Московскую Консерваторию и Ленинградскую Филармонию, большой зал которой, как известно, расположен в здании бывшего Дворянского собрания. Ахматову очень привлекало творчество Стравинского и Прокофьева, Д.Д. Шостаковичу она по собственной инициативе послала книгу своих стихов с надписью: «Со временем обо всех нас будут говорить, что мы жили в эпоху Шостаковича». Комментарии тут излишни.

Неоднократно я слышал из уст Анны Андреевны похвалы Дмитрию Дмитриевичу, который в свою очередь уважительно отзывался о творчестве Ахматовой. Он иногда навещал её в те дни, когда поэтесса жила у нас. Обычно такие визиты оговаривались заранее. Иногда они были сопряжены с каким-нибудь делом. Например: Ахматова просила Дмитрия Дмитриевича, который давно уже является депутатом Верховного Совета СССР, похлопотать за кого-нибудь перед властями…

Однажды Анна Андреевна сказала накануне прихода композитора: «не так-то просто разговаривать с Шостаковичем!».

А через несколько дней после этой беседы (которая прошла вполне гладко и доставила обоим собеседникам удовольствие; мы старались в таких случаях не мешать разговору этих двух людей), стало известно от сына Шостаковича – Максима Дмитриевича, который дружит с моими сыновьями, что композитор, направляясь к нам, произнёс: «о чём же мне говорить с Ахматовой?..»

Разумеется, пошлой обиходной музыки – особенно шумно-модной Анна Андреевна не любила. Но юмор в музыке ценила высоко.

Ахматова с презрением относилась к казённой живописи. Её вкусы в этой области в какой-то мере постигаются из её эссе о Модильяни. Но можно добавить, что Пикассо и Шагала она очень любила. Она была широко эрудирована в изобразительном искусстве. Знала итальянцев Возрождения, великих французов XIX века. А из русских художников прошлого признавала тех, кто не стал жертвою дурнопонятого натурализма. Группа «Мир искусства», состоявшая из современников самой поэтессы, пользовалась её симпатиями. Анна Андреевна была знакома со многими участниками этого объединения. Основной персонаж «Поэмы без героя» – жена художника Судейкина. Но и последующие живописные направления не были чужды Ахматовой.

К числу её друзей принадлежал видный мастер из группы «Бубновый валет» – А.А. Осьмеркин. Его портрет Ахматовой показывает нам поэтессу на подоконнике в светлой комнате во время белой ночи… Приезжая в Москву, Ахматова непременно по телефону связывалась и Осьмеркиным, дружила с его женою, навещала их в их квартире-мастерской на ул. Кирова (бывшая Мясницкая). Рядом с Осьмеркиными жил и Александр Тышлер. В эвакуации в Ташкенте Тышлер много рисовал Анну Андреевну. Она любила эти необычные карандашные рисунки и к своим книгам часто предлагала портреты работы такого своеобразного непохожего ни на кого мастера. Ценила Анна Андреевна и своеобразную талантливую живопись Тышлера.

Отдельно надо говорить о том, кто и сколько раз рисовал и писал Ахматову. Я недостаточно компетентен, чтобы взяться за такой список. Наверное, в нём будут десятки изображений – графических, живописных, скульптурных…

Анна Андреевна всегда проявляла интерес к архитектуре. Однажды она заметила, что Лев Толстой был равнодушен к красоте зданий. Он знал только одно: старое или новое здание – то, в котором живут персонажи его произведений. А сама поэтесса остро ощущала красоту старого Петербурга. Впрочем, в 37-м году, когда я шёл по Фонтанке, провожая её домой из Дома литераторов (бывший дом графа Шереметьева на набережной у Литейного моста), Ахматова спросила:

– На вас действует ленинградский пейзаж?

Я ответил восторженно. И в самом деле: когда долго отсутствуешь, первые дни в этом неповторимом городе в нём поражает всё.

Ахматова вздохнула и промолвила:

– А я уже привыкла, к сожалению…

Анну Андреевну и в архитектуре сердили бессмысленные колонны и портики, насаждавшиеся у нас в сороковых годах. Но подлинную старину она любила. Каждый год в Москве непременно ездила поглядеть на церковь царя Алексея Михайловича в селе Коломенском. Теперь город уже пошёл дальше, за эту бывшую царскую вотчину. И всё-таки деревянный храм на берегу Москва-реки производит удивительное впечатление. Подле него река делает излучину, и с пароходов тоже хорошо видны детали колоколен и лестниц. Заметен даже царский трон, помещённый в крытой галерее храма.

Ездила Анна Андреевна и в Загорск – так называется теперь городок, который вырос вокруг Троицкого монастыря, воздвигнутого Сергием Радонежским в XIV веке. Впоследствии, после канонизации Сергия, этому селению присвоено было название Троицко-Сергиев, а в 20-м году город был переименован. Но весь ансамбль зданий Лавры – то есть старинного монастыря сохранён. И по сей день Московский Патриарх имеет резиденцию в этой Лавре. Живописность старых стен и церквей очень привлекательна. Туристы навещают Загорск постоянно. Многие художники писали этот пейзаж. Среди них – видный мастер начала ХХ века 
К.Ф. Юон. И друг Ахматовой Осьмёркин целый ряд полотен создал с изображениями Лавры с разных точек зрения.

Ахматовой доставляло наслаждение вновь и вновь любоваться голубыми в серебряных звёздах куполами Троицкого собора…

Высоко ценила Анна Андреевна и поразительное творение великого архитектора Растрелли: Андреевскую церковь в Киеве. Это здание в стиле барокко буквально взметнулось в воздух над обрывом, который падает до самого Днепра метров на 500. Но не только церковные здания привлекали поэтессу.

Она умела ценить современную архитектуру. Замечательный дом, построенный по проекту Корбюзье в Москве на ул. Кирова, очень ей нравился. Она с интересом знакомилась со многими воспроизведениями дворцов, арок, монументов в альбомах и на картинах. Мне запомнился афоризм, который произнесла Анна Андреевна: «архитектура в каждой эпохе бывает своя, и ничего переделать в этом нельзя: если уж выдалась плохая архитектура, так она и будет плохой до самой смены эпох».

Вы спрашиваете меня, уважаемая Ганна Марковна: правда ли, что Анна Андреевна была до конца своих дней верующей? Надо сказать, что её приверженность к каноническим воззрениям русской православной церкви осталась нетронутой до самой смерти. По её стихам можно понять, сколь велико её уважение к христианской религии вообще, а – православию в частности. Анна Андреевна очень высоко ценила Достоевского; меньше любила, но отдавала должное гению Льва Толстого. И обоих этих гениев называла полуиронически «ересиархи». По отношению к Толстому такое определение не требует объяснений: вся его деятельность по разрушению официального православия заслуживает этого эпитета. Удивительным кажется то, что Анна Андреевна полагала разрушителем церкви Достоевского, который сам многократно декларировал в своих произведениях – беллетристических, философских, публицистических – приверженность к православию. Но Ахматова в собственных его комментариях и вариантах, в которые изливал Достоевский взаимоотношения своих героев и свои лично с Церковью, усматривала «отсебятину». Она полагала, что Достоевский чересчур уж по-своему распоряжается и с этическими, и с религиозными, и даже с обрядовыми элементами православия. Отношение великого писателя к самому катехизису не совпадало с каноническими воззрениями Ахматовой. Впрочем, на общую оценку поэтессой произведений Ф.М. Достоевского это не оказывало значительного влияния: она, как сказано выше, преклонялась перед ним.

Однако помнится, что эпизод из братьев Карамазовых: посмертное гниение старца Зосимы – казался Анне Андреевне одним из проявлений «ереси» со стороны автора.

Существенным представляется мне и то, что в эстетическом ряду поэзии Ахматовой специфическое благолепие православных обрядов (сильно отличных от обрядов католических) занимало значительное место. Поэты всегда опираются в своей конкретной эстетике на готовые смысловые ряды. (Вспомним, например, Элладу и её мифы, обычаи, историю у Пушкина). Ахматова неоднократно обращалась к церковным категориям и феноменам в своих стихах. Она это делала органично, ибо для неё самой концепция православной церкви была очень близкой к её мировоззрению. Не зря же в решении 46-го года упоминается в качестве сферы творчества Ахматовой и «молельня».

Смею сказать, что нашу поэтессу надо назвать не просто «верующей». Скорее тут можно говорить о прикосновенности к философии восточной церкви в том её виде, который сложился в России. Нельзя забывать, что если западная католическая церковь во всём мире испытывала непосредственное организационное влияние римского папы, то православная церковь после завоевания турками Византии осталась без мирового вождя. Константинопольский патриарх – пленник султана, не мог оказывать сильное воздействие на подчинённые ему формально страны Азии, Европы, Африки. Самостоятельность и своеобразие русского православия создали формы и среду, отличные от сходных нравов и обычаев в других странах – особенно на Востоке. И это понятно.

Так вот – не только для Ахматовой, а для многих других деятелей русской литературы и русского искусства важной стороною жизни народа были православные обычаи России. Например: выдающийся художник М.В. Нестеров долгие годы искал выражения русской жизни в том слиянии северной природы с церковной архитектурой – и даже больше: с той ролью, какую православная церковь сыграла в становлении русского национального государства. Сергий Радонежский – вдохновитель князя Дмитрия Донского на борьбу с татарами, стал героем картин Нестерова. Писатель Н.С. Лесков также понимал значение православия в жизни страны и народа. О Лескове М.Горький сказал, что этот автор искал и находил положительные типы и образы в народе – мнение удивительно мудрое и широкое. А вы перечитайте Лескова и увидите: как своеобразно относится он к православной церкви, с которой русский народ «сосуществовал» тысячу лет и которую он приспособил к своему национальному характеру и быту. Ещй один пример: опера Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о граде Китеже».

Я не имею в виду многочисленных произведений о быте духовенства и казённых восхвалений казённой церкви. Тут – гораздо более глубокое, иногда, прямо-таки подземное течение во всех пластах русской культуры. И именно сюда надо отнести вопрос о православии Ахматовой.

Существенный штрих: в 1941-и году при нападении гитлеровцев на СССР русская православная церковь, возглавляемая выдающимся иерархом – патриархом Сергием, сразу и безоговорочно стала на сторону советского государства против врага.

Идём дальше по Вашему письму.

Ольга Берггольц болеет. Её тревожить не надо.

Постараюсь Вам послать фотокопии автографов Анны Андреевны.

Сейчас происходит процесс освоения и приведения в порядок большого архива поэтессы. Существуют там и организационные затруднения. Но очень скоро всё её наследие окажется на хранении в Пушкинском Доме Академии наук СССР, в Отделе рукописей Ленинградской Публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, в Центральном Государственном Архиве литературы и искусства в Москве. Возможными станут систематические исследования большого количества рукописей и библиотеки покойной поэтессы, письма к ней читателей (а таких писем очень много, ибо с самого начала своей литературной деятельности Ахматова привлекала к себе внимание, интерес читателей, радовала самые широкие слои народа своей неповторимой лирикой). Уцелела и переписка Ахматовой с деятелями литературы и искусства. Обильна литература об Ахматовой: тут и исследования учёных, начиная с академика В.В. Виноградова, тут и стихи, ей посвящённые – многих и многих поэтов; тут, наконец, портреты Ахматовой – о чём я говорил раньше.

Почему я говорю о таких, казалось бы, вполне ясных делах?! Потому что в ближайшее же время могут появиться на свет и новые произведения Ахматовой, и новые документы, освещающие подробности её творческой и личной биографии и т.д. Вам надо оставить возможность в Вашей книге найти место для всяческих новинок и сюрпризов.

Тема об Ахматовой неисчерпаема. И, естественно, я не смогу в одном письме сказать хотя бы десятую долю того, что следует знать о великой поэтессе и что доныне ещё не опубликовано. А Вы располагаете малой частью того, что увидело свет…

Но вот фраза самой Ахматовой, которую, мне кажется, Вам следует знать. О первых своих книгах, выходивших в десятых годах и составивших ей быструю славу, Анна Андреевна говорила: «Это – мои юношеские стихи». Очень точное и важное замечание! Непосредственная женская лирика «Чёток», «Анно Домини», «Белой стаи» и т.д. охарактеризованы здесь своеобразно, но правильно: впоследствии тематика стихов Ахматовой расширилась безмерно. Ей стали по плечу самые значительные темы столетия. Её поэтические оценки эпохи и страны, войн и сложных исторических перипетий обрели характер необыкновенной силы и пророческой прозорливости. И тут стало ясно: сколь ни талантливы лирические стихи молодой Ахматовой, далеко не вся её поэтическая палитра выражена в первых книгах. Существенно также и то, что глубина и широта новой тематики не убили в поэтессе её прежних достоинств: Ахматова продолжала писать лирику вполне интимную с прежней – нет, с новой! – силой.

Не поймите предыдущий абзац за желание моё навязать Вам мою концепцию. Я бы не посмел коснуться этой стороны творчества Анны Андреевны, если не хотел довести до вашего сведения столь важный афоризм самой поэтессы. А написав ею, не в силах был удержаться от комментариев…

Анна Андреевна жила в Петербурге-Петрограде-Ленинграде, начиная с десятых годов. От 41-го года до 44-го была в эвакуации в Ташкенте, затем снова вернулась в Ленинград. Она и прежде часто наезжала в Москву. А в 30-е, 40-е, 50-е и 60-е годы, может быть, более половины времени обитала в Москве: того требовали её литературные дела, да ей и нравилась московская жизнь – более живая и привольная для неё.

Литературный фонд Советского) Союза – организация, созданная в 1934-м году но инициативе Горького и имевшая цель помогать писателям в бытовых вопросах (вспомним, что в прошлом веке существовал Литературный фонд, в котором добровольно работали и Чернышевский, и Тургенев, и Салтыков-Щедрин и, так сказать, «дии минорес») – Литературный Фонд СССР пожизненно предоставил Анне Андреевне дачу под Ленинградом. Эта местность неподалёку от посёлка Териоки, где была дача Репина, называется ныне Комарово (в честь президента Академии наук СССР Г.Комарова – ботаника). В Комарове написаны многие стихи. Известна, например, пиеса, начинающаяся словами «Здесь всё меня переживёт», именно о домике в Комарово и саде вокруг деревянной «будки» (так называла Анна Андреевна свою деревянную хижину).

В 64-м году Ахматова была в Италии, где ей дали сицилийскую премию в Таормине. В 65-м году, как уже я сказал выше, Анна Андреевна была в Англии. Проездом в Англию пересекла Францию, Германию и Польшу.

Теперь о мужьях А.А. Ахматовой: первый муж был Н.С. Гумилёв. 2-й В.К. Шилейко. 3-м был Н.Н. Пунин – талантливый искусствовед, скончавшийся в начале 50-х годов. Его труды по истории живописи и поныне в ходу. С Пуниным Анна Андреевна разошлась до войны. Уже в конце 40-х годов появился у Анны Андреевны новый друг – профессор В.Гаршин, племянник писателя Всеволода Гаршина.

Вопросы Вашего письма на сём заканчиваются. Останавливаюсь и я. Если угодно, напишите мне ещё: отвечу непременно и всё, что знаю, сообщу Вам. Я полагаю чрезвычайно важным, чтобы у автора, пишущего про Ахматову, да ещё для зарубежных читателей, были возможно более полные сведения обо всех сторонах жизни поэтессы.

Посылаю Вам копию краткой автобиографии Ахматовой и статью о вручении ей премии в Таормине западно-германского писателя Рихтера.

Желаю Вам успехов и здоровья в новом году.

Декабрь 66 г.

В.Ардов

 

РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348