МОИ ВСТРЕЧИ С АНДРЕЕМ ВОЗНЕСЕНСКИМ

№ 2018 / 18, 18.05.2018

Давно уже, во времена шестидесятых минувшего столетия, молодая поэзия привлекала людей разного возраста и профессий. Тогда, в 63-м, приехал в Горький поэт Андрей Вознесенский. Пригласил его в волжскую столицу Анатолий Смелянский, молодой завлит театра юного зрителя, ныне ректор Академии МХАТа.

1. Тропа к Андрею Вознесенскому

 

Поэтический вечер Вознесенского должен был начаться в 19 часов в актовом зале пединститута. Но уже за час до начала вход в институт закрыли: всё-таки помещение рассчитано максимум на несколько сот человек. Зима, морозно, у входа толпа, надежды никакой. И тут поступает сообщение, что со двора по деревянной доске, заканчивающейся у окна туалета третьего этажа, несколько смельчаков уже штурмом взяли здание института.

Я – бегом во двор. У прочной деревянной половицы, уходящей в небо, небольшая очередь десятка страждущих смельчаков, среди них – даже две девушки! И вот наступает мой черёд. В считанные секунды сброшены с ног зимние сапожки, узлом прикрепляю их к ремню. Остаюсь в носках, так легче добраться до вершины, то бишь освещённого окна в туалете. И вот команда: – Пошёл! Не более двух человек на доску!

Она не напрасна, ведь кажущаяся прочной, довольно широкая доска, может не выдержать, сломаться… И вот я на тропе к Вознесенскому. Прямо перед собой вижу спину, исчезнувшую в вожделенном проёме, снизу меня подгоняют голоса очередников.

Следуя олимпийскому девизу – «Быстрее, выше, сильнее», полусогнувшись и цепляясь руками за качающийся настил, перебираю ногами. Финальные волевые усилия, и окно уже рядом. Хватаюсь за чью-то дружескую руку, рывком втаскивающую меня в туалет. Бросив взгляд вниз, поражаюсь своему безрассудству: отсюда с высоты всё кажется довольно далёким. Лиц не разглядеть, заметны лишь мерцающие светлячки сигарет.

Надев ботинки, тороплюсь в актовый зал. У широко распахнутых дверей тоже толпа. И вскоре, буквально минуту спустя, появляется Вознесенский. Со сцены, усиленный микрофонами, звучит его голос, но самого поэта в тот памятно-альпинистский вечер я так и не увидел.

Спустя несколько лет, уже вначале семидесятых, мне довелось смотреть «Антимиры» А. Вознесенского в театре на Таганке – в Москве и Ленинграде. Всего спектакль этот прошёл свыше 800 раз, играл в нём Владимир Высоцкий, а в первые пару лет и сам Вознесенский. Попал я туда по счастливо-демократическому принципу, установленному главрежем «Таганки» Юрием Любимовым: иногородним студентам и журналистам администратор театра выдавал контрамарки на галёрку. Приходилось смотреть стоя, но те «Антимиры» помню и до сих пор. Правда Андрей Андреевич в них уже не играл…

 

 

2. Андрей Вознесенский: «Это поистине королевское вино!»

 

Андрея Вознесенского я всё-таки узрел тремя десятками лет позднее, во Владимире. Поседевший, слегка погрузневший мэтр, после того как его представил Владимир Миодушевский, главреж нашего кукольного, с задорной улыбкой дерзкого Д`Артаньяна открыл поэтический вечер с цикла ранних стихов. В первом отделении прозвучали «Осень в Сигулде», «Монолог Мэрилин Монро», «Бьют женщину», «Пожар в Архитектурном», «Гойя», многое из «Антимиров». Публика воспринимала их восторженно, казалось, именно камерный зал кукольного театра и предназначен для столь интеллектуальной поэзии.

Во втором отделении Вознесенский читал стихи, написанные в последние годы. В них лирика и юношеский задор уступили место современным ритмам нашего времени. Мне эти стихи показались не менее притягательными, чем те, что звучали в первом отделении. В кулуарах разгорелись споры о прошлом и настоящем поэзии Вознесенского. Пробираясь сквозь толпу, я шёл к выходу, как тут меня поймал светлой памяти актёр нашего драмтеатра Володя Лаврентьев.

– Рановато уходишь, старик, – вполголоса начал он. – Давай к Георгиевичу наверх в кабинет. Там уже фуршет готовят, будет и Андрей Андреевич.

Я, понятное дело, не отказался. В тесноватом кабинете главного режиссёра набилось около двух десятков человек: артисты, писатели, журналисты, пара восторженных поклонниц, всех и не упомнишь. Мы сдвинули столы, началось застолье.

Автограф Андрея Вознесенского

 

Первый тост за родной для него Владимир провозгласил сам Вознесенский. Что и неудивительно: ведь именно в нашем городе в 1960 году вышла его «Мозаика», громом прозвучавшая на весь Союз, и тут же опалённая огнём партийной критики.

Потом пошли, потекли разговоры, разного рода истории и воспоминания. Лицо Вознесенского, баловавшего нас иными не для широкой публики стихами, то скрывалось, то возникало в клубах сигаретного дыма. Тост следовал за тостом, и неудивительно, что спиртное вдруг закончилось. Родник иссяк…

Как водится в подобных ситуациях, все начали прикидывать, кому из молодых бежать в магазин. Как тут Миодушевский неожиданно извлёк две бутылки портвейна «Три семёрки». – Вот завалялись, – смущённо произнёс хозяин. – Конечно, не «Хенесси», напиток на любителя…

– Так это же великолепное, поистине королевское вино! – торжественно провозгласил Андрей Андреевич. – Столь изысканный портвейн, уверяю вас, не найти в лучших ресторанах Москвы.

Надо ли говорить, что после столь пламенного восторга поэта наше застолье вспыхнуло, подобно костру, в который подбросили свежих дров, с новой силой, затянувшись до глубокой полуночи. «Три семёрки» пошли на «ура», исчезнув столь же стремительно, как и выпитые ранее шампанское и коньяк…

Помнится, Андрей Андреевич был раскован, общителен с земляками, всё-таки Владимир – его родной город. В ходе беседы он весьма откровенно отвечал на любые вопросы. Среди них оказалась парочка моих, оба явились эхом Переделкино, в котором я недавно побывал.

Касаясь подробностей тяжбы редких раритетов между дочерью Ольги Ивинской и наследниками Бориса Пастернака, Андрей Андреевич, как известно лучший из учеников великого поэта, ответил:

– Рукописям Бориса Леонидовича, наверное, лучше будет в России. Это всё-таки общенациональное достояние. Что касается Ольги Всеволодовны… Она ведь стала поэтическим ангелом, скажу без преувеличения – музой Пастернака. Так, наверное, её и следует воспринимать. Ей, в значительной степени, мы обязаны тем, что создано Борисом Леонидовичем в послевоенные годы, вплоть до самой смерти. Разделять их, ставить между ними какие-то барьеры было бы, наверное, неправдой.

Вещественным доказательством моего присутствия на вечере Андрея Вознесенского неожиданно стали книги Володи Миодушевского. Среди фотографий в них есть одна, бесспорно свидетельствующая об этом. В них на первом плане запечатлены Андрей Андреевич с нашим главрежем и его любимой куклой «Китаец», а где-то сзади них в правом углу снимка объектив ухватил и часть моей физиономии. Правда, с одним глазом, но полностью – наглым любопытным носом…

А. Вознесенский и режиссер В. Миодушевский с куклой Китайцем

(мой любопытный глаз на заднем плане)

 

Не могу не поделиться с читателями свидетельством любви владимирцев к Андрею Вознесенскому. Так Заслуженный врач РФ, главный рентгенолог области и поэт Александр Селиверстов, отталкиваясь от знаменитой «Параболы», посвятил А. Вознесенскому такие стихи:

 

Пора была, пора была,

Свобода в нас пробилась!

Нас жизнь-параболой вела,

И как с детьми резвилась.

 

Мороз на оттепель давил,

Завёртывал листочки,

Поэт параболу чертил

И строчки прятал в точки.

 

И в точках укрывал любовь

Надежды и терпенья,

Сердца, изношенные в кровь,

Мгновения везенья.

 

Бессилья гнев и пота соль,

И торг, и искушения,

И покаяния и боль,

И мщенье и прощение.

 

Пора была, парабола!

Кривая не замкнулась,

Душа поэта – кабала,

С ней намертво схлестнулась!

 

 

3. Ученик Андрея Вознесенского Александр Ткаченко был поэтом и футболистом

 

Как бы продолжая Бориса Пастернака, у Андрея Андреевича тоже был свой любимый ученик – впоследствии известный поэт, писатель и футболист, игравший за команды мастеров – Александр Ткаченко. Я был знаком с Сашей, у меня есть его книги. А когда пару лет назад шла телепередача, посвящённая А. Вознесенскому, среди прочих о нём рассказывал и Александр Ткаченко. Увы, он неожиданно ушёл из жизни в 2007 году, опередив на три года своего учителя.

Мне хорошо запомнился тот весенний день 69-го года, когда на литературном объединении при владимирской газете «Призыв» я увидел симпатичного молодого человека – 25-летнего Сашу Ткаченко, игравшего полузащитником за наш «Трактор». Стихи, которые он читал, действительно, были хороши. Их форма – крепко сработанная под Маяковского «лесенка», необычный ритм, эдакий поэтический дриблинг, сразу приковали внимание. Помнится, отвечая на вопросы, Ткаченко скромно заметил, что его стихи одобрил Андрей Вознесенский, а в Симферополе у него вышел первый поэтический сборник.

Замечу, что только два поэта – Михаил Луконин и Александр Ткаченко – играли за команды мастеров. М. Луконина, игравшего за ещё довоенный сталинградский «Трактор», и А. Вознесенского Александр Петрович считал своими учителями в литературе. Как футболист А. Ткаченко играл в симферопольской «Таврии», московских «Торпедо» и «Локомотиве», питерском «Зените», «Тракторе». Потом на предсезонных сборах под Батуми в жёстком стыке с соперником получил тяжёлую травму позвоночника. Несколько месяцев лечения завершились суровым вердиктом врача: «Всё, с футболом, Саша, надо заканчивать, иначе можешь стать инвалидом».

Уйдя из футбола молодым, на пике спортивной карьеры, А. Ткаченко не затерялся подобно многим бывшим спортсменам. К тому времени он уже печатается в журналах – «Новом мире», «Юности» и целиком переключается на литературу. Им издано около 15 поэтических сборников, а в последнее десятилетие он успешно работал в прозе. Результативность писателя Ткаченко оказалась повыше, чем в футболе: его стихи переводились более чем в 20 странах, он с успехом участвовал в международных фестивалях поэзии в США, Италии, Голландии.

В 1997 году выходит книга А. Ткаченко «Футболь», – своего рода эссе о закулисье футбольной жизни. Оказалось, тут, как в театре, есть свои актёры, режиссёры, маэстро и вторые роли, а жанры – от триллера до драмы и трагедии. Александр Петрович подарил мне её, среди книг о футболе и известных футболистах (в моей библиотеке их около тридцати) более откровенных и пронзительных строк об этой игре я не читал.

Пространно рассуждать о достоинствах книги Ткаченко бесполезно, её надо читать. Рядом с созвездием великих имён – Льва Яшина, Эдуарда Стрельцова, Валерия Воронина, Виктора Понедельника, Валентина Бубукина (кстати, против некоторых полузащитник Ткаченко сражался на поле) – мелькают имена владимирцев, его одноклубников.

Любопытны отклики о «Футболь» маститых писателей – А. Арканова, Ф. Искандера, В. Ерофеева, А. Битова, Б. Окуджавы. Андрей Вознесенский отозвался о ней по-поэтически восторженно: «Поэт мяча и удара Александр Ткаченко подвёл к нашим воротам свою очередную прозу – 9! Не будем разбирать технику, как бьёт – щёчкой или пыром, но это серьёзно и убедительно. Николай Заболоцкий нарисовал у бегущих несколько ног. Я вижу три ноги у А. Ткаченко. Этот гол забит третьей мощной ногой! Всех судей – на мыльные оперы!».

Мне же среди отзывов запомнилась и фраза московского литератора Валерия Попова: «Прочитав эту книгу, становишься бодрым, весёлым, хитрым. Сразу начинаешь думать: кому бы забить гол?».

Весьма символично, что Александра Ткаченко с Андреем Вознесенским познакомила легендарная «Капа» – Капитолина Афанасьева, первая редакторша «Мозаики» Вознесенского, снятая после её выхода с работы. Вот что написал об этом Александр Петрович:

«…Она сказала: вы должны ходить ко мне. Но тайно. И я целый год тайно ходил к ней, и она ставила мне руку. Я писал в месяц по 10–15 стихотворений… Первое – она мне дала огромный список книг, и я тайком от футболистов (стесняясь, скрывался) стал ходить в библиотеку. Говорил: «пошёл по бабам»… Я этот список быстро прочитал, как бы понял, что к чему, но мне всё это не нравилось. Рамки! А я хотел быть свободным, как на поле, где мне – как нападающему – предоставлялась полная свобода. Твори! И Капа… Главное, что я ей верил беспрекословно. «Это выкинуть. А это дописать. Слабовато. Получилось». И через год она сказала: «Ну, Сашенька (она так меня называла), теперь я больше не могу вам помочь – вы от меня достаточно набрались». Я говорю: «А теперь кто?» А она: «Только вы сами. Есть ещё один человек – Вознесенский. Он вам может помочь постигать мастерство поэзии». И она дала мне его телефон. Было это в 68-м году – так давно, что кажется неправдой.

В один из приездов из Владимира в Москву, я по этому телефону позвонил. «Я звоню от Капы». А для Вознесенского «Капа» было как закон. «Она мне посоветовала показать вам свои стихи». «Конечно. А чем вы вообще занимаетесь?» – сказал Андрей (потом мы долго, вспоминая это, смеялись). «Я – профессиональный футболист». Молчание в трубке – и он сказал: «Саша, а может быть, не надо встречаться?». Сейчас бы я ответил, что не надо так не надо. А тогда во мне была юношеская наглость и самоуверенность (сейчас этого нету), и я сказал: «Надо, Андрей Андреич!» И мы договорились о встрече… И я пришёл к Вознесенскому, читал ему свои стихи… Он одобрил, но сказал, что в моих стихах должен появиться человек. И года два я, проезжая с владимирской командой через Москву, забрасывал Вознесенскому стихи, потом звонил, и он мне в двух словах давал оценку. И однажды, когда я ему в очередной раз позвонил, он мне сказал: «Саша, я вас поздравляю. Вы стали поэтом».

С лёгкой руки А. Вознесенского затем Александр Петрович возглавлял редколлегию, а также был её членом в журнале «Новая юность», стал вице-президентом российского ПЕН-клуба, в 2000 году он был избран председателем оргкомитета Международного конгресса ПЕН-клуба в Москве, активно занимался правозащитной деятельностью. Известно, что быть правозащитником в России – тяжкая обязанность. А. Ткаченко довелось выступать в защиту поэтессы А. Витуховской, писателя В. Сорокина, офицера Г. Пасько, он же настаивал на скорейшем расследовании убийства Галины Старовойтовой.

Прожил А. Ткаченко до обидного мало, 63 года. В 2007 году сдало сердце, поддерживаемое кардиостимулятором. За десять дней до смерти, 28 ноября в Доме русского зарубежья с триумфом прошла презентация его последней книги – «Сон крымчака, или Оторванная земля», высоко оцененная писательской Москвой. Церемония прощания с А. Ткаченко состоялась в Центральном доме литераторов, после чего гроб с телом доставили в Переделкино. Он был захоронен на писательском кладбище, где покоятся выдающиеся представители русской литературы…

В сборнике об А. Ткаченко – «Сердце, которое не сокращалось» (2009 г.), есть и мои строки, но особый интерес представляют воспоминания об Александре Петровиче Андрея Вознесенского и Зои Богуславской.

Вот строки Андрея Вознесенского: «…Ткаченко появился у меня со стихами студентом-второкурсником и футболистом владимирского «Торпедо». Мы подружились. С тех пор я бывал у него в Крыму, читал стихи на творческих вечерах, иногда приглашал его выступать вместе со мной. Потом помог ему переехать в Москву. Саша всегда дарил мне свои новые сборники, которые я прочитывал с неизменным интересом. Как-то я посвятил ему стихи, назвав Ткаченко «мустангом»…».

Зоя Борисовна так написала о нём: «В Саше Ткаченко, казалось, сошлись два человека. Внешне могучий, широкоплечий, со стальными коленками футболиста, внутренне он оставался удивительно незащищенным от самых общих, не зависящих от нас событий. Мог не спать ночами, услышав по радио о судебной ошибке в деле малознакомого ему парня, до хрипоты обсуждать информацию о клевете на какого-то поэта, а затем бороться за него до последних сил. Может, несовместимость этих противоречивых свойств перманентно уничтожала нервные клетки Саши, в итоге укоротив ему жизнь. Он обладал теперь уже редким чувством сопричастности чужой беде: кидался на помощь любому, кто затрагивал его душу. За неделю до кончины он пришёл к нам в Переделкино с только что вышедшей книжкой о крымчаках. Выглядел усталым, за полночь я оставила их с Андреем обсуждать стихи. Провожая, обещала придти на презентацию книги в Дом Русского Зарубежья. В тот осенний вечер я пробивалась сквозь немыслимые московские пробки. Не успела. Андрей, как мне рассказывали, блестяще выступил. Саша был растроган до слёз. Народ расходился, когда, входя в особняк на Таганке, я увидела Сашу в окружении поклонников, желавших получить его автограф. Он живёт в моей памяти. Я не прощаюсь с ним».

 

Марк ФУРМАН,

член Союза российских писателей

 

г. ВЛАДИМИР