ВЕЧНЫЕ МОТИВЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

№ 2006 / 36, 23.02.2015

Чем меньше символов по количеству названий, тем многоярусней мысли, которые на них нанизываются. Бытует понятие, что сын степей, казахский акын, поёт обо всём, что видит на пути. Со стороны это может показаться забавным, а если вдуматься, то поэт-импровизатор, поющий под аккомпанемент нехитрого народного инструмента, применяет в своей песне древние символы, которые веками кочуют вместе с ним. Возьмём хотя бы красивых и грациозных джейранов, быстроногих дроф, красный диск заходящего солнца, дымы степных пожаров. Каких только мыслей не будут навевать степняку неудержимые на ветру травяные шары перекати-поля.
Творческий человек, живущий в цивилизованном мире, в огромном мегаполисе, обладает, несомненно, большим количеством информации, словарным запасом и множеством символов, понятных большинству образованных людей планеты.
Поэту, которому ближе его северные олени, заснеженная тундра и вой ветра за меховыми стенами родного чума, тоже может показаться странным, что человек берётся говорить о жизни древних эллинских богов и героев, о которых он узнал из литературы или из кино. Он даже начинает писать о том, чего никогда не видел, пополняя тем самым культурную копилку чужого искусства, чужой религии, чужих обычаев. Не слишком ли он растрачивает свой интеллект и душевные силы на популяризацию того, что создано другим народом и в другие времена? А что же у него происходит на своей почве? Интересовался ли этот творец когда-нибудь эпосом своего народа, имеет ли он представление о своих легендах, сказаниях, частушках и поговорках? Писал ли он о людях, живущих в провинции, и не считает ли он это моветоном? Живёт ли он интересами своего народа, пополняет ли его культурное наследие, борется ли за сохранение языка и традиций народа, на языке которого он изъясняется?
Эпоха глобализации поглощает малые народы, хотя они всячески ратуют за сохранение своих этносов.
Поэту Владимиру Маяковскому принадлежат строки: «Голос единицы тоньше писка». А ещё есть русская пословица: «Один в поле не воин». Но в качестве опровержения данного постулата хочу привести пример: живёт в городе Якутске юкагирский поэт и учёный Улуро Адо, который неустанно борется за сохранение языка юкагирского народа, его обычаев, его легенд и сказаний.
Источником к написанию данного материала о творчестве этого автора стали его стихотворный сборник «Милая Лабунмэдэну» и юкагирское сказание «Идилвей» – поэма, которую перевёл на русский язык поэт Анатолий Преловский. Надо сказать, что Улуро Адо – это псевдоним, и в переводе с юкагирского означает Сын Озера. Тут же возникает ассоциация с другим литературным псевдонимом: Наби Хазри, в переводе с азербайджанского – Ветер с моря. Улуро Адо представляет малочисленный юкагирский народ (сохранилось несколько сотен людей, преимущественно оленеводов), живущих в верховьях и низовьях реки Колымы. Этот народ в самый критический момент, можно сказать, на излёте, выдал миру поэта, который стал его защитником и одновременно хранителем его языка и культуры. В связи с тем, что у юкагирского народа не было своей письменности, Улуро Адо (настоящее имя Гаврил Николаевич Курилов) работает над созданием учебников, являясь также руководителем отдела в академическом Институте проблем малочисленных народов Севера. Несомненно, что заслуги этого человека перед своим народом неоценимы, поскольку он ещё и преподаёт юкагирский язык и литературу в Якутском университете. Вот вам и голос единицы! Все эти интересные сведения о поэте я почерпнул из книги Вячеслава Огрызко «Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока». Также лично знаком я и с Анатолием Преловским, который все последние годы серьёзно занимается переводами поэзии с языков малых народов России. А ещё мне довелось встречаться с ленинградским поэтом Ильёй Фоняковым, который тоже перевёл многие стихи Улуро Адо. С ним мы были в одной творческой командировке в Киргизии, куда огромная делегация писателей из многих стран мира приехала отмечать 120-летие киргизского классика Токтогула. Там я увидел, какой интерес проявлял Илья Фоняков к киргизским поэтам, особенно к их импровизациям под аккомпанемент струнных народных инструментов. Сколько там игры слов, сарказма, искромётного юмора! Такой неподдельный интерес к чужой культуре мог проявить только настоящий поэт. Считаю, что Улуро Адо повезло хотя бы с двумя переводчиками.
Как было принято в советские времена, основные переводчики занимались западной литературой. В лучшем случае – переводами с языков стран социалистического лагеря. Затем по ниспадающей шли республики СССР, где на первом месте были Грузия и страны Прибалтики (по понятным причинам, при Сталине и далее по инерции, Грузия котировалась очень высоко). Украина и Казахстан тоже не были обижены переводческими кадрами. После республик СССР шли республики РСФСР, где основное внимание уделялось республикам Кавказа. И в самом конце переводческое внимание доставалось малочисленным народам Севера. Словом, седьмая вода на киселе. Потому и говорю, что Преловский и Фоняков тепло отнеслись к Улуро Адо. Не знаю, в какой мере теперь обстоят дела у национальных поэтов и их русских переводчиков, поскольку без внимания к этой проблеме со стороны государства ни на какие успехи в этом важном деле объединения наций рассчитывать не приходится. Наше телевидение уделяет повышенное внимание народам Африки и Юго-Восточной Азии, Латинской Америки и аборигенам Австралии, но редко покажет сюжет из жизни тех же народов нашего Севера, Сибири, Дальнего Востока. Оно не занимается сплачиванием своих народов, потому что нет общегосударственной задачи. Культурное пространство разорвано, каждый живёт своим миром, своими интересами. Всё теперь пущено на самотёк, и только истинные подвижники продолжают заниматься проблемой объединения государства.
Но возвращусь к Улуро Адо. «Самая трагичная вещь Улуро Адо, – пишет критик Вячеслав Огрызко, – поэма-монолог оленьего пастуха «Гул северного сияния». Поэт, по сути, предпринял попытку реконструировать последние дни полностью исчезнувшего в прошлом веке (имеется в виду в 19-м веке. – С.К.) некогда многочисленного племени алай.
Вечные мотивы жизни и смерти во многом определили тональность поэмы Улуро Адо «Нунни». Её сюжет поэту подсказали бабушкины легенды. В роду Куриловых раньше считали, что любимый человек не умирает, а превращается в нунни и возвращается на землю в облике младенца».
Крупный писатель становится визитной карточкой своего народа: по нему зачастую узнают о существовании племени или даже республики.
За годы советской власти у северных народов отняли их духовных наставников – шаманов. Но творческие люди так или иначе воскрешали в своих произведениях деяния повелителей душ. В поэме «Идилвей» Улуро Адо описывает и подготовку к ритуалу, и сам ритуал, как камлает шаман Волмэ:

Стали помощники для шамана
Бубен готовить – нагрели кожу
И, чтобы звонким был, подтянули,
С морды медведя снятую шкуру,
Чтоб усадить его, расстелили,
Все ремешки на его одежде
Позатянули, чтоб удержали,
Если шамана притянут духи.
Встали вокруг и запели песню,
Чтобы шамана ею взбодрить.

Начал раскачиваться, поднялся,
Стал пританцовывать тот, а люди
За ремешки шамана держали –
И, подражая орлу, запел он:

«Где вы, летающие мои
Духи невидимые? Сюда
Все соберитесь, друзья мои!
В этом жилище живёт беда.
В душу ребёнка закралась ночь –
Духи, придите ему помочь!

Не только к духам обращается шаман. Он ищет поддержки и у покинувших сей мир предков. Просит вернуть душу малыша, который ещё не успел пожить и которому суждено стать великим одулом.
И вот свершается чудо: мальчик проявил признаки жизни.
А Волмэ доканчивает ритуал пляской вокруг очага среди чума:

Четвероногие духи мои,
Вольно летающие мои,
Глазу невидимые мои,
Добрые силы небес и земли,
снова вы мне в беде помогли!
Слава Мэру (Дух Огня),
что болезнь он сжёг –
Мальчика к жизни вернуть помог.
Значит, не зря я плясал и пел:
Разум у мальчика просветлел.

И вот мальчик Идилвей растёт, становится настоящим ловцом оленей, крепким охотником. Его успеху рады родичи, но восхвалять у них не принято:

И восхищаясь, лишь головами
Дружно качали, но молча, молча:
Слов говорить им не полагалось –
В тундре закон охоты суров.

Но суровые будни и у юкагиров сменяются игрищами, где на состязание в оленьих гонках съезжаются все племена. И тут юному Идилвею представляется возможность увидеть людей из племён Вагарил, Куоймэ, Лауренди, Чуванди и других. И этот молодой алаец всех удивил своей силой и ловкостью.
А тут и жениться пришла пора. Но невесту найти не так просто. Идилвей требователен к своей избраннице. Она должна походить на ту, что изображена на бересте, которую юноша носит за пазухой. О той красавице уже не одну лунную ночь мечтает он.

Выбор невесты – тонкое дело.
Надо увидеть, как шьёт, как ходит,
Как прибирается, как готовит,
Как говорит, как молчит, – всё надо
Точно узнать, ведь женятся в тундре
Не на одну лишь перекочёвку,
А навсегда – на всю жизнь земную.

Поэма написана силлабическим стихом, что подчёркивает сказовый характер повествования. Много обычаев юкагирского народа подмечено и описано в данной поэме, перевод которой принадлежит поэту Анатолию Преловскому.
В деяниях героя поэмы Идилвея, которого в конце произведения шаман Волмэ переименует в Эделвея, то есть «творящего жизнь», мы не найдём великих подвигов, сравнимых с подвигами Геракла. Но там вместо немейского льва, эриманфского вепря или критского быка фигурируют священный белый олень, грозный тундровый волк, чёрный шаман. Силы добра и зла участвуют во всех мифах и легендах разных народов мира. Только об одних мы знаем больше, о других меньше, о третьих не знаем ничего. Поэма «Идилвей» и призвана для того, чтобы мы расширили свой кругозор и больше узнали о малом юкагирском народе, который наряду с другими населяет нашу великую страну.

Мы знаем немало названий рек и речушек, городов и гор, которые описаны в произведениях ближневосточных и европейских авторов, начиная с доисторических времён. Они вошли в перечень семи чудес света, сделались названиями созвездий, стали частью многих крылатых выражений, знакомых нам с детства: сады Семирамиды, вавилонское столпотворение, марафонский бег, перейти рубикон, рассечь гордиев узел и т.д. Если рассматривать серьёзную преграду, столь красочно описанную Вергилием или Тацитом, то можно подумать, что речь идёт действительно о какой-то могучей реке. А на деле там крохотная речушка… Но каким размахом пользуется сибирский поэт! Река Колыма, протекай она по территории Греции, как была бы она воспета всеми европейскими поэтами, начиная с Гомера и кончая Аполлинером. (Вспоминается его: «Под мостом Мирабо / Тихо Сена течёт»). Но ни масштабы территорий, ни величие гор или рек не сулят сибирским поэтам всемирного признания, потому что в сознании землян крепко засел европеоцентризм. Так складывалось веками, что все взоры были обращены на этот сгусток цивилизации, что долго ещё надо будет человечеству переводить стрелки на железнодорожных путях и по другим направлениям. В том числе и в Сибирь, где живёт и созидает своё счастье малый юкагирский народ.
Та отвага, с которой Улуро Адо взялся за мифотворчество, прославляющее его край, его народ, его культуру и обычаи, заслуживает всяческого уважения. Вячеслав Огрызко отмечает, что у поэта Улуро Адо сильнее трагические мотивы в его творчестве:

Озеро не пело, не кричало,
Камыши прибрежные качало.
Камышам прибрежным и осоке
Озеро чуть слышно говорило:
«Я умру, а вы ещё постойте
В карауле у моей могилы…»
Так шептало озеро пустое
Камышам и травам, спящим стоя.

(Перевод Г. Плисецкого)

Человек служит своей музе, создаёт письменность, обучает молодёжь, полностью отдавая силы и талант столь богоугодному делу. Мне не довелось встречаться с поэтом Улуро Адо. Но я верю, что это добрый и отзывчивый человек, такой же, как и его лирика. Александр Солженицын писал: «У тех людей всегда лица хороши, кто в ладах с совестью своей».

Сергей КАРАТОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.