ЛАКШИН И СОЛЖЕНИЦЫН. СТАРЬЕ СПОРЫ И НОВЫЕ ПОДЛОГИ

№ 2006 / 40, 23.02.2015

    В № 31–32 за 4.08.2006 «Литературная Россия» поместила статью Юрия Павлова «Великая толеранция и диссидентство. Заметки на полях статей и дневника Владимира Лакшина». Звучит претенциозно, и когда читаешь статью, долго нельзя понять – что это означает? Разъясняется лишь в конце. Оказывается – всего лишь строчки известного сатирика и юмориста Леонида Лиходеева, где-то, когда-то, что-то написавшего… про Луначарского.

       

    Почему – Луначарский? При чём тут Лиходеев? А вот при чём.В конце своей статьи Юрий Павлов обрушивает свой ярый гнев на Лакшина, который в мемуарном очерке (заметим! – это не статья и не дневник!) с большим теплом вспоминает одного из членов редколлегии журнала «Новый мир», своего старшего товарища Игоря Александровича Саца. Выясняется, что, по мнению Павлова, Саца нельзя любить, потому что он был десять лет литературным секретарём Луначарского, первого наркома просвещения (1917 – 1929). О том, что Сац был ближайшим другом Андрея Платонова большее число лет (сестра Саца была женой Луначарского), Павлов тут же утаивает от читателей. Отношение же Лакшина к Сацу для Павлова сразу становится «недостатком Лакшина-мыслителя, историка литературы, культуры». Сильно и нелогично. Отсутствие логики вообще свойственно автору статьи и встретится ещё не раз. Наперекор заявленному жанру («статьи и дневник») Павлов долго пляшет на этих мемуарах. 

     Обличить Саца, его патрона Луначарского, а заодно с ними и Лакшина – вот в чём увидел критик свою неотложную задачку. И решает её с помощью самых простеньких и примитивных приёмчиков. 
     Павлов объявляет, что Луначарский «стоит в первом ряду советских руководителей-людоедов, разрушителей традиционного православного сознания, убийц русской литературы, культуры». Во как! Людоед – разрушитель – убийца! 
     Луначарский «разрушитель традиционного православного сознания»? Ну никак не больше, чем Лев Николаевич Толстой, отлучённый за это от церкви. Значит ли это, что и граф Лев Николаевич – «убийца русской литературы, культуры»? 
     Вслед за этими проклятиями и выныривают неизвестно откуда явившиеся слова Лиходеева о Луначарском, заодно просачивается сюда же и Евтушенко, тоже где-то обмолвившийся о первом советском наркоме просвещения. Ну а далее идут малограмотные суждения Юрия Павлова с кое-как нахватанными и усечёнными цитатками из статей Луначарского. Павлов как будто не знает того, что Луначарский как раз и спасал русскую литературу и культуру от левацких загибов по сбрасыванию Пушкина и всей русской классики с корабля современности, русский театр, музыку и пр. Обличению Луначарского Павлов отводит из пяти колонок своего текста – полторы, то есть треть своей статьи. Лиходеев и Евтушенко притянуты здесь к тому, чтобы слепить из них одну компанию Лакшину, а затем и разгромить этот коллективчик. 
     Так делала в советские времена заказная партийная критика, мастером её считался Владимир Ермилов, называвший подобные поручения «мокрым делом». Вот такое «мокрое дело» и выполняет теперь Павлов, построив в одну линейку Лакшина – Саца – Луначарского– Лиходеева – Евтушенко. Выражения Павлова вроде «преступники от литературы, культуры и их подручные» – это из лексикона Ермилова Вл. Вл. Давненько мы не слыхали подобной фразеологии. Заскучали. 
     Венчает же всю эту незатейливую конструкцию следующий пассаж: «Если бы в Лакшине пульсировало русское «я», он бы обязательно отреагировал на, мягко говоря, нелюбовь манкурта Луначарского к исторической России и русским». Итак, в Павлове пульсирует «русское «я», а в Лакшине – нет, не пульсирует, что физиологически даже верно, поскольку пульс присутствует в живом организме, а в мёртвом теле ничто уже пульсировать не может. Владимир Яковлевич скончался тринадцать лет назад, и неужели пишущий о высоких материях Юрий Павлов не чувствует всю неуместность подобного «образного сравнения»? Это называется, кажется, эмоциональной тупостью. 
     Однако зададимся вопросом: откуда у современного критика такой запальчивый раж, такая полемическая страсть к персонажам весьма далёким во времени? Тем более что Луначарский явно не тянет на роль того терминатора, которого впаривает нам Павлов. Вот что он писал, например, в статье 1925 года «Современная литература»: «У нас есть литература в высшей степени серьёзная, заглядывающая в самые глубины новой деревни, нового города, отыскивающая и оценивающая новые типы, созданные современностью, ставящая перед собой подчас мучительные проблемы новой совести, новой формы кризисов, переживаемых сознанием наших современников». До революции Луначарским было написано свыше 400 статей о русской и зарубежной литературе, в послереволюционные годы он много внимания отдал произведениям советской литературы. Но особое – творчеству М. Горького, В. Маяковского и М. Шолохова. Горького и Шолохова Луначарский считал самыми выдающимися писателями современности. Безошибочно он оценил «Тихий Дон», назвав его романом «исключительной силы по широте картин, знанию жизни и людей, по горечи своей фабулы», романом, «напоминающим лучшие явления русской классической литературы». 
     Итак, Луначарский восхищался «Тихим Доном», не усомнившись в подлинности романа и автора, в отличие от нашего современника А.И. Солженицына, который немало сил и времени отдал попыткам доказать, что «Тихий Дон» написан не Шолоховым… Кажется, именно из этого места растут ноги статьи Павлова. Он выстраивает свой нелепый крестовый поход против Луначарского и как бы связанного с ним Лакшина по принципу песенки о «доме, который построил Джек»: Лакшин похвалил Саца – Сац работал у Луначарского – он был «бякой» – значит, всё это падает и на Лакшина! 
     Попробуем воспользоваться этим методом Павлова. Характеристика, данная им Луначарскому, как нельзя более подходит, например, к Никите Хрущёву, лично разрешившему публикацию повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» («Новый мир»,1962, № 11). Хрущёв подписывал расстрельные списки («людоед»), чего не делал Луначарский. По приказу Хрущёва взрывали православные храмы, как в 1930-е годы, – и взорвано их было не меньше, чем тогда. Этим тоже не занимался Луначарский. Хрущёв боролся с крестьянством, отнимал личный скот, заставил платить налоги за яблоньки и вишни около изб и хат, которые вследствие этого вырубали… Следуя принципу Павлова, тогда и Солженицын должен ответить за все преступления Хрущёва. Зачем же он брал из таких рук разрешение напечатать своё сочинение? Ему бы следовало гордо пустить его в самиздат – пусть бы волны куда-нибудь прибили. Так нет, захотел напечататься в лучшем тогда советском журнале «Новый мир», что не помешало ему вскоре этот журнал и оплевать как «социалистический». Солженицын ещё и лично встречался с Хрущёвым и благодарил его (см. дневники Твардовского и Лакшина).

     В статье Солженицына «Наши плюралисты», которую Павлов назвал «блестящей», он вдруг воскликнул о себе почти жалобно: «Отчего ж не к государственному деятелю, но к писателю, никогда не рубившему голов?» («Вестник РХД, 1983, № 139. С. 157). Воистину так! 
     Кстати, о повести «Один день Ивана Денисовича». Павлов называет её в угоду автору «рассказом». В энциклопедии «Русские писатели 20 века» (М., 2000) в статье «Солженицын» есть следующий пассаж: «По настоянию Твардовского и вопреки воле автора, жанр этого произведения был определён как повесть». (С. 656). Ах, какие серьёзные разногласия изображает теперь Солженицын! Однако это, скорее всего, его позднейшая выдумка. 
     Вот записи в дневнике Вл. Як. за 1961 – 1962 годы, где об этом и речи нет. В декабре 1961 года Вл. Як. получил от Твардовского рукопись «Один день одного зэка»: «Придя домой, тут же вечером я начал читать повесть о зэке – и читал, не отрываясь, пока не кончил. Жена читала за мной» (Владимир Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущёва. Дневник и попутное. (1953 – 1964). М. 1991. С. 50). После этого Твардовский хочет скорее поговорить с Вл. Як.: «Ему не терпелось узнать моё мнение о повести Солженицына» (22.XII.I96I. С. 51). 31 мая 1962 года редколлегия «Нового мира» приняла два решения: 1) утвердить В.Я. Лакшина членом редколлегии по разделу критики, 2) «добиваться публикации повеcти Солженицына, названной по совету Твардовского «Один день Ивана Денисовича» (там же. С. 59). Может быть, у Солженицына произошла аберрация памяти и перемену названия он принял потом за смену жанра? «Повесть Солженицына передана помощнику Хрущёва Лебедеву» (6.VII.1962. С. 63). Подробно Вл. Як. записал встречу Солженицына с редколлегией журнала 23 июля 1962 года – но ни о каком рассказе автор не поминал. В декабре 1962 года состоялись «исторические встречи» Хрущёва с «творческой интеллигенцией»: «На приёме Хрущёв поднял Солженицына из-за стола и представил присутствующим. Суслов тряс его руку. Это было 17 декабря в Доме приёмов на Ленинских горах» (там же. С. 95). 
     Спустя много лет, в марте 1976 года в «Интервью на литературные темы с Н.А. Струве», рассуждая о «типе Ивана Денисовича», Солженицын сказал: «Вдруг почему-то вот этот рядовой солдат батареи советско-германской войны, вдруг стал идти в повесть» («Вестник РХД». 1977. № 120. С. 139). Казалось бы, никто не мешал Солженицыну в этом интервью назвать его героем рассказа, а не повести, и пожаловаться всласть на самоуправство Твардовского. А вот не вспомнил о притеснениях. 
     Однако, пожалуй, главное обвинение Павлова, выдвинутое против Лакшина в его статье, состоит в том, что Вл. Як. считает пребывание человека в заключении – скажем – не лучшим временем его жизни. А вот Павлов с гневом это опровергает. Приведя слова Вл. Як., что все заключённые «за лагерной колючкой», «за исключением заведомых стукачей и мерзавцев», «несчастные, страдающие» люди, Павлов вновь ищет Лакшину единомышленника и находит в лице Василия Гроссмана с романом «Жизнь и судьба». Назвав их «светочами «левой мысли», Павлов уверяет, что «Лакшин и Гроссман не понимают», как в заключении можно быть свободным и счастливым, сославшись лукаво на славянофила XIX века К. Аксакова, хотя в наши дни это замечательное учение о внешней и внутренней свободе не один раз излагал Солженицын. 
     В «Ответном слове при получении «Премии Дружбы» Американского фонда Свободы» 1 июня 1976 года в Калифорнии, в Стэнфорде, он произнёс речь, где дал определение внутренней» и «внешней» свободе. «Внешняя свобода» (не сидеть в лагере или тюрьме) – для Солженицына – не «самодовлеющая цель людей и общества, а лишь способное средство нашего неискажённого развития». По мнению бывшего зэка, «никак не меньше внешней свободы нуждается человек в незагрязнённом просторе для души (курсив мой. – С. К.-Л.), в возможностях душевного сосредоточения… Подлинно человеческая свобода… свобода внутренняя, свобода определения своих поступков» («Вестник РХД». 1976. № 118. С. 173 – 174). Знай стой да определяй свои поступки – хоть за кладкой кирпичной стены, как Иван Денисович, хоть на лесоповале, как герои Шаламова. Но отчего же тогда в столь любимой Павловым статье Солженицына «Наши плюралисты» Солженицын мечет громы и молнии против тех, кто одного «догноили (!) 15 лет до конца и послали умирать в лесоповальную глушь… И посадили на второй срок «брата» Бородина» («Вестник РХД». 1983. № 139. С. 150) Ни тебе «незагрязнённого простора для души», ни «душевного сосредоточения». «Догноили», «умирать», «второй срок» – будто писал другой человек. 
     В той же энциклопедической статье «Солженицын» в «Словаре русских писателей 20 века» приведена яркая цитата из романа «В круге первом»: «Дух мужской дружбы и философии парил под парусным сводом потолка. Может быть, это и было то блаженство, которое пытались определить и указать все философы древности». Его испытали в заключении герои романа. Блаженство в тюрьме. То есть автор не согласен с Откровением апостола Иоанна Богослова (Апокалипсисом): «Вот диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искушать вас» (2, 10). 
     Всё же будем справедливы. В конце концов каждый имеет право получать своё блаженство – где может, если это цель жизни. Солженицын испытал блаженство от мужской дружбы в тюрьме, иные видят его в женской любви, семье, детях – и на воле. Но ретивый ученик Юрий Павлов сразу пытается вывести закон для всего человечества и навязать это ему. Вот он уверяет нас, что Олег Волков и Леонид Бородин, отсидевшие соответственно 28 и 12 лет, «в заключении были не только свободны, но и счастливы. Бородин в лагере испытал наиболее счастливые минуты своей жизни, а Волков говорил, что любому человеку, особенно писателю, полезно посидеть». Может быть, Павлов и воспользуется этим советом – «для пользы дела» и собственного развития «внутренней свободы». Но уморителен тот раж, с которым он обличает Лакшина и Гроссмана, которые не хотели употреблять – ни для себя, ни для других! – эти рецепты получения счастья. «Лакшин и Гроссман, как и их единомышленники, предшественники и последователи – слепые пленники «свободы», – важно пишет Павлов. Тогда непонятно, какие могут быть претензии к тому, что «лагерь – неотъемлемая часть советской системы», и этого «не видели или не хотели признать В. Лакшин, А. Твардовский, «новомировцы», «шестидесятники». Где логика, ученик Вл. Вл. Ермилова? 
     Если в лагере заключённые получают счастье и блаженство, «незагрязнённый простор для души», тогда тюрьмы – лучшие в мире генераторы по вырабатыванию счастья и блаженства, и зачем обличать ГУЛАГ? А что касается «предшественников» В. Лакшина и В. Гроссмана, которые считали тюрьму не лучшим местом на свете, то, во-первых, это все нормальные люди всех времён и народов так полагали, во-вторых, в числе предшественников можно поимённо назвать множество лиц от Достоевского до апостолов. 
     В «Записках из мертвого дома» Достоевский писал о своём пребывании на каторге в кандалах (это не шарашка с беседами о философии и пододеяльниками!) как о «мучении вынужденного общего сожительства». Каждый день он отсчитывал своё пребывание на каторге до воли: «остаётся уже не тысяча дней, а девятьсот девяносто девять». Так что Достоевского можно смело приписать к Лакшину и Гроссману с их уверенностью, что воля лучше неволи. Вместе с ними будут и апостолы . 
     Когда апостолов Петра и Иоанна заключили в темницу, то вывел их оттуда сам Ангел Господень со словами: «Идите и, став в храме, говорите народу все сии слова жизни» (Деяния апостолов, 5, 20). Ангел почему-то не сказал им: «сидите и получайте блаженство в душевной сосредоточенности». Ангела волновали «слова жизни», обращённые к народу. У Солженицына же и Юрия Павлова – в лучшем случае безудержный эгоизм – «а где мне выдадут моё блаженство?» Хотя, казалось бы, кому как не писателю думать о «словах жизни»? 
     Когда царь Ирод захотел убить апостола Петра и посадил его в темницу, то Ангел Господень пришёл туда, разбудил Петра и вывел его не только из темницы, но из города, за его железные ворота. Тогда Пётр воскликнул: «Теперь я вижу воистину, что Господь послал Ангела Своего и избавил меня из руки Ирода» (Деяния апостолов ,12, 7 – 11). Апостолы не думали о том, как они себя будут восчувствовать – блаженство, счастье, а проповедовали «не делать другим того, чего себе не хотите» (там же, 15, 29). 
     После заключения в темницу апостола Павла «сделалось землетрясение, отворились все двери и ослабели оковы, но апостол Павел не захотел этим воспользоваться и велел сказать испугавшимся воеводам, которые прислали слуг выпустить всех: «Нас, римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть придут и сами выведут нас». И те пришли, и извинились, и вывели (там же, 16, 26, 37). Воистину В.Лакшину и В.Гроссману нашлось хорошее общество «единомышленников, предшественников». Все они, как укоряет Павлов, «фетишизировали свободу» – вместе с Господом, посылавшим Своего Ангела и землетрясение. 
     Уровень Юрия Павлова обескураживает. Но всё уже сказано до нас. В Послании к евреям апостол Павел замечательно определил суть проблемы: «Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; твёрдая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (5, 13 – 14). 
     У Юрия Павлова нет «слова правды», потому что он «не приучен к различению добра и зла». Это подтверждается буквально в следующей фразе. Вот на очереди у него «точные оценки А.Солженицыну в дневниках и статьях В.Лакшина». Однако он тут же неловко вывёртывает, чтобы осудить его (Лакшина) «уровень эмоций и обвинений», который, вместе с Борисом Можаевым, он считает «вряд ли продуктивным». Речь идёт о работе Вл. Як. «Солженицын, Твардовский и «Новый мир». Павлов видит «уровень обвинений» непродуктивным. А вот сам Солженицын считает эти обвинения Лакшина очень продуктивными, которые, на его взгляд и к его величайшей досаде, повернули общественное мнение США и Европы против писателя. Может ли быть большая продуктивность? Павлов явно не прочитал сочинения Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», где всё это подробно рассказано: «Была и реклама лакшинской – вскоре выходящей в Соединённых Штатах уже в форме книги, тоже подгадано к выходу «Телёнка». (Уже несколько лет тому, как статья Лакшина вышла во Франции и должна была в Англии появиться давно…) Пишут о нём теперь американские журналы: «почитаемый как на Западе, так и на Востоке»… Кохен просто конспектирует Лакшина: Солженицын отравлен опытом ГУЛАГа… А Лакшин, мол, весьма убедительно оспаривает мемуары Солженицына… Какая умилительная близость к диагнозам Лакшина…» («Новый мир», 2000, № 9. С. 158, 164). 
     Однако Павлов не «младенец», у него есть умысел. Ему нужно втащить Можаева, поскольку он выступал против Лакшина. В этом году на вечере памяти Бориса Можаева (10 лет со дня смерти) один из выступавших поведал, как Солженицын прикидывал стать главным редактором журнала «Новый мир», а во главе отдела прозы поставить Можаева. Хорошая краска для характеристики обоих. Но обратимся к столь любимой Павловым энциклопедии «Русские писатели 20 века» – далеко он не ходит. В статье о Солженицыне работа Вл. Як. «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» не упоминается вовсе – даже в библиографии. На вопрос редактору тома, как это могло случиться, он ответил просто: «Не хотели огорчать Александра Исаевича», будто это не энциклопедический словарь, а частный альманах Солженицына. Статьи о Лакшине там, разумеется, тоже нет, и одна из рецензий на это издание так и называлась – «Как Лакшин в энциклопедию не попал». Но зато в статье о Можаеве в этом «альманахе» среди его сочинений третьим номером (после избранных произведений в двух томах 1982 г. и собр. соч. в четырёх томах 1990 г.) указана статья – «Ещё о каиновой печати и нательном кресте (Об авторе «Архипелага», о судьбе книги «Бодался телёнок с дубом» и прочих «старых истинах»), 1990. В этой статье, удостоившейся быть помещённой в основную библиографию произведений писателя, Можаев бился с Лакшиным не на жизнь, а на смерть, чтобы доказать неопровержимо: «каинова печать и стоит на каждом партийном билете, а «нательный крест» – индульгенция от всех прошлых и будущих грехов («Аргументы и факты», 1989, № 52 и 1990, № 3). 
     Можаев, по пословице, «врёт, как печатает» (Даль), обличал Твардовского и Лакшина, восхвалял себя. 
     Вл. Як. ответил Можаеву: «Можаев ни словом не обмолвился, что мною в 60-е годы были написаны статьи в защиту Солженицына (в том числе «Иван Денисович, его друзья и недруги») и что именно за них я подвергся настоящей травле в печати… Начиная с февраля 1970-го в течение нескольких лет я был лишён возможности печататься. Из издательств вернули все мои рукописи. Статьи не принимались в журналах, вычёркивались даже беглые упоминания моего имени в «Литературной газете» и других изданиях. Причина – направление разгромленного журнала и защита Солженицына… 
     Мне не известны какие-либо статьи или иные публичные выступления Можаева в защиту Солженицына в 70-е годы. Люди моего поколения помнят другое: все годы застоя Можаев успешно печатался, издавал и переиздавал свои книги. Ему расточали щедрые похвалы критики, в том числе многие из тех, кто недавно помогал хоронить «Новый мир». И не удивительно, поскольку как раз в год разгрома «Нового мира» Можаев впервые стал лауреатом премии Министерства внутренних дел. Второй раз щёлоковское МВД наградило Можаева, когда Солженицын был выслан из страны, –в 1978 году. (Третий раз ту же милицейскую премию он получил на самом излёте застоя – в 1984 году.) 
     Ныне, когда это неопасно и в моде, Можаев встал в остро конкурентный ряд тех «апостолов» Солженицына, которые, не удосужившись по-настоящему поддержать его вовремя, теперь соревнуются в близости к нему… наперебой присягают на верность ему, а всякие оттенки несогласия, спора с ним готовы искоренять как крамолу. В данном случае услуги, оказанные им Солженицыну, принадлежат к числу тех, какие зовутся «медвежьими» (Вл. Лакшин. В запале полемики. Ответ Б. Можаеву. – «Вечерняя Москва», 1990, 28 марта). 
     После высылки ненависть Солженицына к коммунизму, СССР, компартии стала раскалённой, и он не мог пережить, постоянно упрекая Европу и США в том, что они не борются с этой «заразой». Но главное: он винил их за союз со Сталиным во Второй мировой войне, за то, что Гитлера судил Нюрнбергский трибунал, а Сталина и коммунистов – не осудил. В 1979 году в интервью с И.И. Сапиэтом (ВВС) он говорил прямо: «Тех, кто сотрудничал с национал-социалистами, тех судят, а кто десятилетиями сотрудничал с коммунистами, был весь пропитан своей красной книжечкой, тех Запад принимает как лучших друзей и экспертов» («Вестник РХД», № 127. С. 289). Выступая по английскому радио ВВС, Солженицын обличал англичан, которые смогли «в Нюрнбергском трибунале локоть к локтю дружески заседать с судьями, такими же убийцами, как подсудимые» («Вестник РХД», № 117. С. 142) – то есть так он назвал русских, подсудимые же – гитлеровцы. 
     Что же Павлов не озаботился, какое «я» пульсировало в Солженицыне? Это не безобидный Луначарский, о котором А. Архангельский написал эпиграмму в 1932 году: 
           

О нём не повторю чужих острот,       Пускай моя звучит свежо и ново.       Родился предисловием вперёд,       И произнёс вступительное слово

      
     По образованию Солженицын математик, но какие фантастические цифры он городит! То уверяет, что мы потеряли в войну 44 миллиона, чтобы укрепить «власть своих палачей, свою угнетённость, свою гибель (и как видно уже сегодня – вашу завтрашнюю гибель)» – это он англичанам пророчит («Вестник РХД», № 117. С. 141). Но через четыре страницы уже «66 миллионов человек» (С. 145). 
     Павлов негодует на Лакшина за слова о «кровавой цене победы в войне (В.Быков, Г.Бакланов, К.Воробьёв)». Он считает, что это непатриотично: «а вообще вопрос цены в таких случаях не русский вопрос». Но вот Солженицын так не считает. В своём сочинении» (январь 1980, Вермонт) – «Коммунизм у всех на виду – и не понят!» он пишет именно о цене «Чего этот прославленный режим стоит – обнаружилось всему миру в 1941 году: от Балтийского до Чёрного моря Красная армия откатывалась, как сдутая ветром, несмотря на численное превосходство и прекрасную артиллерию, – откатывалась, как не знала Россия 1000 лет и не знала военная история человечества» («Вестник РХД», 1979, С. 391). 941 год – это, значит, он имел в виду войско князя Игоря, супруга княгини Ольги, отца святого Владимира. Но что касается «военной истории человечества», оно видело, например, откат из России войск Наполеона. Словом, историк всех времён и народов! 
     «Коммунизм крепче и долговечнее нацизма, он и гораздо тоньше и умней в пропаганде… Коммунизм не переродится никогда, он всегда будет являть человечеству смертельную угрозу. Это – как инфекция в мировом организме» («Вестник РХД». 1979. № 130. С. 393), – скорбит Солженицын, считая весь период от 1945 до 1975 года «беззащитно проигранной Западом» ещё одной мировой войной коммунизму. Где же видит он спасение? Особые надежды возлагает на США и на римского папу: «И особенно надеюсь на Соединённые Штаты, где много неиспользуемых, непробуждённых сил… Ну и, конечно, нельзя не счесть знамением времени нового Папу… Это… это… Слов не найдёшь. Это дар Божий» («Вестник РХД», 1978. № 127. С. 292). В статье «Наши плюралисты», «блестящей» – по Павлову, Солженицын «пророчески» обещает: «Коммунизм шагает через горные хребты и океаны, с каждым ступом раздавливает новые народы, скоро придушит и всё человечество» («Вестник РХД». 1983. № 139. С. 149). Видимо, США всё-таки поднакопили силёнок и раздавили своим «ступом» СССР, ну да это Павлову нипочём. Не различая добра и зла, не владея «словом правды», он видит врага в Лакшине: «Марксист-ленинец Лакшин, спасая идею социализма, прибегает к помощи известных самых мерзких облыжных (особенно ярко! – С. К.-Л.) «аргументов». Не знаю, что он имеет в виду у Лакшина, но то, что так можно определить вышеназванные «аргументы» Солженицына, – это вне сомнения. 
     В общем же обидно, что Павлов совсем не знает Солженицына, не знает, что в своём «Зёрнышке» он признал правоту Лакшина в полемическом ответе на «Телёнка» и высоко оценил «Новый мир». 
     Вот Павлов пишет о «плоском, «новомировском», «левом» видении нашей истории XX века». А Солженицын в «Зёрнышке»: «Никто из этих не возвысился к спокойному, достойному, глубокому обсуждению, как умудрялся «Новый мир», в своих жёстких рамках закованный. И сколько национально-народного всё же прорывалось в «Новом мире», высоко оценивает его «культурный и эстетический уровень» («Новый мир», 1999, № 2. С. 97). А вот о Лакшине: «Лакшин, очевидно, прав, коря меня, что о внутренней обстановке «Нового мира» я судил по слишком беглым своим, всегда на лету, впечатлениям. Допускаю, что я весьма неполно вник в соотношение «первого» и «второго» этажей. Я рад, что он меня поправил… И, конечно, он прав, что я не открыл всего доброго, что можно было ещё сказать о Твардовском… А ещё – Лакшин мне того не припоминает, но сам я теперь осознал, повинюсь…» (там же. С. 94. Курсив мой). 
     Недоволен Павлов – вслед за Солженицыным – и высказываниями Лакшина о природе социализма в нашей стране, иронизирует над его «любовью к народу» – «народолюбец». Какие народолюбцы Солженицын с Павловым, видно из приведённых текстов. Вернувшись после жизни в США в Россию, Солженицын утешил всех «россиян» (вспомним Ельцина) своей статьёй «Русский вопрос к концу XX века» («Новый мир», 1994, № 7), где он виновниками всех бед в России назвал – Петра I, большевиков и русский народ. Да, именно он виноват во всём, так как он нравственно не совершенствуется и не занимается самоограничением. А это скорейший путь, видимо, к «внутренней свободе». Опять главное Павлов скрыл! Надо думать, что Солженицын успешно занялся самоограничением на своей вилле в Серебряном бору рядом с олигархами, но ему это позволено. Как Юпитеру. А вот Павлову так передёргивать, утаивать, фальшивомонетничать, клеветать негоже. Но может быть, он и в самом деле не читал Солженицына, кроме «Наших плюралистов»? Однако «невежа и Бога гневит» (Даль). 
     Сколько ни пиши Павлову – а всего не упишешь. 
     

Светлана КАЙДАШ-ЛАКШИНА