СУДЬБА И ЖРЕБИЙ ПОЭТА

№ 2007 / 5, 23.02.2015

На одном из уроков литературы директор школы И.Г. Середникова встала у окна, в которое ветер бросал мокрые осенние листья, повернула книгу к свету и, близоруко щурясь, начала читать: 
     

Как темно в этом доме!       Тут царствует грузчик багровый,       Под нетрезвую руку       Тебя колотивший не раз…

     Ия Георгиевна сочла нужным обратиться к нам, подросткам, многие из которых жили с родителями в «нищем уюте» в сырых норах захолустной фабричной Кудринки. Мы в то время, вероятно, были лишь ненамного старше, чем лирическая героиня стихотворения, поэтому к нашим чувствам и к нашей совести относились строки-предостережение: 
     

Неужели и ты       В этой доле, что смерти тяжеле,       В девять – пить,       В десять – врать       И в двенадцать       Научишься красть?

     Далее шло повествование о маленькой девочке, чья судьба затронула поэта. Она мечтает о кукле, но терпит брань и побои пьяного отца… Этого стихотворения под названием «Кукла» не было в программе, но оно, как заноза, застряло в памяти, прочно запомнилось и имя поэта – Дмитрий Кедрин.

Дмитрий Борисович Кедрин родился 4 февраля 1907 года в Донбассе (Украина) на Богодуховском руднике – предшественнике нынешнего города Донецка, недалеко от Екатеринослава (ныне Днепропетровск). Его дед по матери вельможный пан И.И. Руто-Рутенко-Рутницкий имел сына и четырёх дочерей. Младшая – Ольга родила вне брака мальчика, которого усыновил муж Ольгиной сестры Людмилы Борис Михайлович Кедрин, давший незаконнорождённому свои отчество и фамилию. 
     После смерти в 1914 году приёмного отца Дмитрий остался на попечении матери Ольги Ивановны, тёти Людмилы Ивановны и бабушки Неонилы Яковлевны. «Три женщины в младенчестве качали колыбель мою», – много лет спустя написал поэт. 
     Воспитанный на сказках А.С. Пушкина, стихотворениях М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова, Т.Г. Шевченко, Дмитрий рано почувствовал тягу к поэзии. Его первые стихи появились в газете Днепропетровского губкома комсомола «Грядущая смена» в 1924 году, а уже в следующем году он стал штатным сотрудником этой газеты, возглавил отдел рабочей поэзии. Так началась его литературная деятельность, хотя сам Дмитрий Борисович считал её началом опубликование в 1928 году в московском журнале «Октябрь» поэмы «Казнь». С этого времени его стихи стали появляться в журналах «Молодая кузница», «Прожектор», в газете «Комсомольская правда». В 1929 году он попал в тюрьму за «недонесение известного контртеррористического факта». Оказалось, что у его приятеля отец был деникинским генералом, а Дмитрий Кедрин, зная об этом, на него не донёс. За это он был осуждён на два года, провёл за решеткой пятнадцать месяцев и был досрочно освобождён. Он очень тяжело переживал всю эту историю. Она послужила одной из причин его с женой переезда в Москву. Отсюда он писал своему знакомому в Днепропетровск: «Здесь живётся мне светлее, лучше… У меня есть будущее, день мой полон, да и сама Москва, мой любимый город, бодрит меня…» 
     Друзья помогли ему устроиться литсотрудником в многотиражную газету «Кузница» Мытищинского вагоностроительного завода. Завод имел своё заводское общежитие, расположившееся на окраине села Черкизова в роскошном дачном особняке, который раньше принадлежал местному купцу В.П. Новикову. Дочь поэта С.Д. Кедрина вспоминала: «Это был красивый деревянный особняк в два этажа с террасами, балкончиками, широкими лестницами. Отец мог выбрать любую комнату, так как они с мамой оказались чуть ли не первыми поселенцами, но Кедрина покорила маленькая, почти квадратная комнатка на втором этаже. Здесь с трёх сторон открывался удивительный вид на реку Клязьму, на высокую церковь с голубыми куполами, на луг, где паслись коровы, на дальний лес. Правда, эта комната-фонарик оказалась террасой и к зиме её пришлось утеплять, но отец очень полюбил эту комнату, из окон которой он, южанин, начинал постигать красоту центральной России, постоянно всматривался в высокие звёзды, спокойную реку с поросшими ивой берегами, в подёрнутые голубой дымкой дали с деревянной мельницей и старым погостом…» 
     Каждое утро Дмитрий Борисович ехал с рабочими на завод. В газете он писал о текучести кадров, о социалистическом соревновании, о месячниках ударной работы, об электрификации железной дороги, о выпуске электропоездов. Его очерки, репортажи, заметки, фельетоны и отчёты с собраний охотно читали рабочие. Он учил рабкоров, организовал литературный кружок, поддерживал тягу рабочих к культуре, ко всему новому и передовому. 
     В 1934 году Кедрин перешёл литературным консультантом в издательство «Молодая гвардия» и одновременно работал внештатным редактором в Гослитиздате. Семью Кедриных выселили из заводского общежития, и им долго пришлось ютиться по частным квартирам в Черкизове, пока кое-как не устроились в двенадцатиметровой комнате, выделенной Черкизовским поссоветом. В свой крошечный домашний «кабинетик», отгороженный цветастой ситцевой занавеской уголок в два шага в общей комнате, где стоял письменный стол, он привозил в рюкзаке рукописи начинающих авторов и читал их по ночам. Стихи и рассказы были порой написаны от руки и часто таким неразборчивым почерком, что ему приходилось пользоваться лупой. Каждому из авторов он писал обстоятельный ответ на трёх-четырёх страницах. За этим занятием и просиживал большую часть ночи. 
     «Иногда, устав от работы, отец говорил маме: «Я пойду поброжу». И часами ходил по Черкизову, подолгу стоял возле церкви, подняв голову и рассматривая голубые купола и высокую звонницу. Любил он подойти к быстрой Клязьме, заросшей высокими, свисающими к воде ивами, и наблюдать, как колышется у берега трава, как проплывают по реке отражённые в ней облака», – вспоминала С.Д. Кедрина. 
     Соседи и знакомые порой сетовали, почему Дмитрий Борисович не здоровается, не отвечает на приветствия, не вступает с ними в разговоры. Им и невдомёк было, что в эти, казалось бы, праздные часы поэт не расставался с блокнотом и карандашом, напряжённо работал. В этот период им написаны самые значительные его произведения – драма в стихах «Рембрандт», поэмы «Зодчие», «Конь», «Алёна-Старица» 
     Исторические поэмы, выходившие перед войной, и единственная небольшая книга стихов «Свидетели» (1939) сделали его известным. К этому времени он был принят в Союз писателей, о чём было сообщено в «Литературной газете». Но жизнь отравляло предвзятое к нему отношение тогдашнего секретаря Союза писателей В.П. Ставского. Дочь Д.Б. Кедрина Светлана Дмитриевна вспоминала: «Как-то поздно вечером я проснулась от непонятных звуков, мне показалось, что в нашей комнате кто-то плачет. Когда я прислушалась, то с ужасом поняла, что плачет, прямо рыдает, мой отец, мой сильный, умный, красивый, самый лучший на свете папа, а мама говорит ему, как маленькому: «Успокойся, Митечка, выпей валерьянки». «Нет, ты только подумай, – говорит отец, подавляя рыдания, – он заявил: «Если ты, дворянское отродье, в три недели не выучишь и не сдашь мне «Краткий курс», я загоню тебя туда, куда Макар телят не гонял!» – «Успокойся, никакого «Краткого курса» ты учить не будешь, а если нас сошлют, куда Макар телят не гонял, то и там люди живут». 
     И только спустя годы я узнала, что «Краткий курс» заставлял учить отца секретарь Союза писателей Ставский, ненавидевший поэта Кедрина и за глаза называвший его «врагом народа». Возможно, эта ненависть явилась одной из причин того, что отца мало печатали…» 
     К этому тяжёлому периоду жизни относится запись, сделанная им в записной книжке: «Чего боялся я? Своей судьбы?» Тот же мотив слышится и в стихотворении «Глухарь»: 

Может, так же в счастья день желанный,       В час, когда я буду петь, горя,       И в меня ударит смерть нежданно,       Как его дробинка – в глухаря.

     Когда началась Великая Отечественная война, Кедрина из-за слабого зрения – минус 16 – освободили от воинской обязанности. Враг находился на расстоянии 18 – 20 километров, со стороны Клязьминского водохранилища отчётливо слышна была артиллерийская канонада. На какое-то время он с семьёй оказался буквально отрезанным у себя в Черкизове: поезда в Москву не ходили, Союз писателей эвакуировался из столицы. Конечно, Д.Б. Кедрин не сидел сложа руки. Он дежурил во время ночных налётов на Москву, рыл бомбоубежища, участвовал в милицейских операциях по поимке вражеских парашютистов. У него не было возможности печататься, но он не прекращал поэтической работы, активно занялся переводом антифашистских стихов, много писал сам. В этот период им написаны стихотворения «Жильё», «Колокол», «Уголёк», «Родина» и другие, сложившиеся в цикл под названием «День гнева». В одном из наиболее известных своих стихотворений «Глухота» он признался: 
     

Война бетховенским пером       Чудовищные ноты пишет.       Её октав железный гром       Мертвец в гробу – и тот услышит!       Но что за уши мне даны?       Оглохший в громе этих схваток,       Из всей симфонии войны       Я слышу только плачь солдаток.

     Он упорно добивался отправки на фронт в действующую армию. В октябре 1943 года его направляют фактически в обход медицинской комиссии на Северо-Западный фронт в многотиражную газету 6-й воздушной армии «Сокол Родины». С фронта в посёлок Черкизово стали регулярно приходить большие серые конверты с номерами газеты. За время своей работы в «Соколе Родины» он прислал 75 номеров, где было напечатано около ста его стихотворений. В одном из писем жене Дмитрий Борисович писал: «Я познакомился тут с исключительно интересными людьми… Если бы ты знала, сколько в них дерзкой отваги, спокойного мужества, какие это замечательные русские люди». В другом письме он признавался: «…я чувствую себя в строю, а не где-то в стороне, а это очень важное чувство, которое я редко испытывал в Москве, в нашей писательской среде». 
     Газетная работа в тяжёлых фронтовых условиях требовала полной отдачи, напряжения физических и моральных сил. Дмитрий Борисович делился с женой в письме: «Слишком много впереди горячей работы. Ну ничего не поделаешь, надо подчинить свои интересы одной, общей для всех честных людей задаче: победе». 
     Ни один номер газеты не выходил без его статьи или стихотворения. Он писал о больших и маленьких событиях и конкретных людях на фронте. Иногда под псевдонимом Вася Гашеткин печатал фельетоны, от которых, по его словам, «бойцы покатывались со смеху». Но всё же главным содержанием его литературного труда оставалась поэзия. Однажды он с гордостью сообщил в письме, что бойцы, идя в бой, в карман гимнастёрки кладут его стихи. В конце 1943 года Дмитрий Борисович был награждён медалью «За боевые заслуги». Он был горд тем, что его труд оценили так высоко, и не удержался сообщить об этом телеграммой жене. 
     После войны семья Кедриных – сам Дмитрий Борисович, его жена Людмила Ивановна, дочь Света и сын Олег – продолжали жить в Черкизове на улице 2-я Школьная, д. № 5 (с 1947 года улица носит имя Д.Б. Кедрина). Поэт был полон больших творческих планов. Он подготовил к изданию поэтический сборник «Русские стихи», но рукопись получила отрицательный отзыв. Один из рецензентов, к примеру, написал: «Поэт пишет уже давно, а культуры стиха не выработал до сих пор». Это дало повод руководству писательского союза книгу «завернуть», а заодно и припомнить автору его дворянское происхождение. Чтобы хоть как-то прокормить семью, поэт был вынужден заняться малооплачиваемой работой – переводами и рецензированием рукописей молодых поэтов. 
     Летом вместе с группой литераторов Дмитрий Борисович был в творческой командировке в Молдавии. По дороге домой сосед по купе нечаянно разбил кувшин с мёдом, который поэт вёз детям. Сидевшая напротив старуха заметила: «Быть беде, милок». Беда не заставила себя долго ждать. 15 сентября на платформе Ярославского вокзала неизвестные чуть не столкнули Кедрина под электричку, и только вмешательство пассажиров спасло его. Рассказав об этом жене, он обмолвился: «Это похоже на преследование». 
     18 сентября 1945 года Кедрин уехал в Москву в Союз писателей за гонораром, но вечером домой в Черкизово не вернулся. Через четыре дня Людмила Ивановна опознала мужа по фотографии в одном из московских моргов. Тело Кедрина нашли 19 сентября на мусорной куче недалеко от платформы Вешняки Казанской железной дороги. Вдова попыталась восстановить картину гибели мужа, ведь в свидетельстве о его смерти отмечены перелом всех рёбер и левого плеча, но ей тактично посоветовали заняться воспитанием своих детей. 
     Много лет спустя дочь поэта Светлана Дмитриевна тоже пыталась узнать подробности гибели отца, и даже написала книгу с броским названием «Жить вопреки всему. Тайна рождения и тайна смерти поэта Дмитрия Кедрина» (1996), но без особого успеха. Правда, в этой книге она приводит интересный факт: «Поэт В.Замятин, с которым дружил отец, как-то сказал маме: «Буду умирать, скажу тебе, кто убил Митю». Неожиданно мама узнала, что Замятин смертельно болен, помчалась к нему, но он был уже без сознания». Однако это его свидетельство и ещё некоторые факты, нашедшие отражение в книге, подвели Светлану Дмитриевну к мысли, что виноваты в гибели отца его недоброжелатели из околописательской, а может быть, и из писательской среды. 
     Последним приютом Кедрина стало иноверческое кладбище на Введенских горах в Москве. 24 сентября проводить поэта пришли его друзья М.А. Светлов, М.С. Голодный, И.И. Гвай, В.В. Казин, М.Спиров, М.Левашов и другие. Ныне Введенское кладбище включено в государственный список памятников истории и культуры. Могилы исторических деятелей конца XIX – начала XX века, в том числе и поэта Кедрина, охраняются государством. 
     

В. ПАНЧЕНКОВ