НЕ НАДО ДУМАТЬ О ПРИЗВАНИИ

№ 2007 / 23, 23.02.2015

Юбилейный, 3-й номер «Москвы» за этот год собрал лучших авторов журнала. Среди них – романист Геннадий Старостенко.
Мы встретились с Геннадием Владимировичем во время его очередного «гостевания» в столице (большую часть времени писатель проводит на Алтае) и попросили ответить на несколько, как нам кажется, непраздных вопросов.
Юбилейный, 3-й номер «Москвы» за этот год собрал лучших авторов журнала. Среди них – романист Геннадий Старостенко. Впрочем, в журнале он не дебютант, а редакция уведомляет читателя, что «Прозелит» – вовсе не последняя вещь автора… Критик Мария Солнцева раньше других пристрастных читателей отметила талант Старостенко, назвав писателя «русским Теодором Драйзером». Удачей автора, отмечала критик, можно считать создание образа главного героя – энергичного, сметливого, решительного Клима Ксенофонтова, которому за своё богатство приходится платить страшную цену.
Мы встретились с Геннадием Владимировичем во время его очередного «гостевания» в столице (большую часть времени писатель проводит на Алтае) и попросили ответить на несколько, как нам кажется, непраздных вопросов.

– Был ли в вашей жизни момент (некая граница, ситуация), после которого (которой), вы определённо почувствовали (могли сказать себе) – вот я и стал настоящим писателем; либо – сейчас сяду за стол, сделаю то-то и то-то, после чего стану писателем?
– Рассуждать о подобных материях – значит погружаться в ненужную метафизику, в самокопание. Но если просят – отвечу. По формальному признаку я стал писателем с момента получения членского билета Союза писателей России. Однако задолго до этого был момент, который и подвиг меня попытать писательского счастья в крупной форме. В конце 80-х я поселился в Переделкине, и с этой поры сама собой созрела мысль взяться за роман. Noblesse oblige – положение обязывало, и на последней странице первого своего романа ваш покорный слуга вдохновенно начертал: «Переделкино …апреля ..-го года…».
С Переделкиным всё было далеко не так шикарно, как у мэтров, и моим там пристанищем была не писательская дача, а крошечная квартирка в хрущёвке – хотя и рядом с летней резиденцией патриарха. И всё же аура места действовала благотворно. Надо начинать писать по-настоящему, – сказал я себе..
Если уж продолжать ретроспективу поисков «первотолчка», то изначальные литературные дерзновения обнаружились ещё в восьмом классе. Я был юнкором истринской районной газеты, куда возил из своих Холщевиков и с Глебовской птицефабрики спортивные репортажи, разного рода заметки и некие «размышлизмы» в духе 16-й полосы «литературки», которая в тот интеллектуальный век была в народе популярна.
Помнится, один мой опус назывался «Формула Гаусса». Некий лирический герой просыпается с мыслью о том, как бы поскорее стать великим. Не вылезая из постели, грезит о славе Наполеона, который спал по четыре часа в сутки. Потом вспоминает ещё кого-то из великих. И, наконец, на ум ему приходят слова математика Гаусса («Чтобы стать великим человеком, надо прежде всего выспаться»), и он снова прячется под одеялом.
Так что всё было просто, и всё начиналось с обыкновенного честолюбия. Почему бы и нет? В те далёкие времена люди не только копошились в земле, довольно многие смотрели и на звёзды.
Четверть века назад запало в душу стать кинорежиссёром. Сдал пару рассказов на творческий конкурс во ВГИК – и был допушен к приёмным экзаменам. (Это было в том году, когда модного в нынешних тусовках режиссёра Кеосаяна хотели протащить на курс к Марлену Хуциеву без всякого конкурса. Однако кого-то это возмутило, и в «комсомолке» появилась злая статья по этому поводу. Кеосаяна убрали с глаз до следующего года…).
И вот вхожу в экзаменационный зал – сидят человек семь либерал-кинематографистов, включая Хуциева. Тяну карточку – достаётся раскадровка по теме «исход». Надо придумать на тему три композиционно связанных кадра. Причём исход в те времена и не думали писать с большой буквы. Сажусь – думаю. А в самом начале 80-х Израиль в очередной раз вторгся в Ливан, снова кровь лилась. Придумал. Первый план: Моисей оглядывает свой народ, ждущий его жеста. С лица камера панорамой уходит на народ. Второй: из складок своего одеяния пророк достаёт пачку «мальборо», закуривает и указует народу перстом. Третий план: народная масса приходит в движение, камера наезжает на дорожный указатель – кол с прибитой к нему заострённой досочкой, на которой написано «Ливан»…
Помню только, что все очень хмурились…
Так я не стал кинорежиссёром. Стал ли писателем – тоже вопрос, но кинорежиссёром не стал однозначно. А дружок мой бывший Лёша Балабанов стал. Но Лёше было легче, у него папа был режиссёром. И Кеосаяну легче, у того тоже папа. И Бондарчуку, у того тоже… и Лунгину… Кто ж бросит престижную профессию, которая нынче приносит миллионы?
– Быть писателем. Что это значит для вас?
– Вопрос этот довольно плавно вытекает из первого. Пишу не из одного лишь честолюбия. Семнадцать лет тому назад сказал себе: если даже не станешь замечательным писателем, то как сможешь потеснишь плохих. Плохих не в смысле одарённости или бездарности, а в смысле их человеческой ничтожности и ангажированности в борьбу с Россией. И не думай ни о каком признании. Будь рядовым бойцом. И осмысливай эту борьбу, пиши – открывай глаза другим.
Быть писателем и гражданином всего труднее в эпохи скептические, когда процветают предатели, клоуны и растлители от литературы. Прав был Куняев, сказавший, что добро должно быть с кулаками. Не способное защитить себя добро не менее ничтожно, чем сила, лишённая разума. Впрочем, и писатель-боец время от времени может позволить себе написать что-то из области «чистой литературы». Не всё же драма одна на свете, есть и лирика.
– Всеобщая глобализация. На ваш взгляд, вносит этот процесс в мышление писателя, писательский процесс больше позитивного – или негативного?
– Писатель в своём творчестве должен опираться на мысль, открытую русскими литераторами и философами XIX века. Что только национальное и общечеловечно. Это закон природы. Однако есть сочинители, которые утверждают обратное. Например, Виктор Ерофеев. Этот вообще осмеивает как может всё национальное в литературе. Ему за это хорошо платят. Нынешней зимой на страницах регионального (Алтайского краевого) вкладыша в «Литгазету» я обнаружил здоровенное интервью с Ерофеевым. Там он убеждённо доказывал, что всё единичное, провинциальное и национальное несостоятельно и вообще нежизнеспособно. Зачем ему это надо? Потому что Виктор Ерофеев – по природе вития, он трусливое дитя Мегаполиса и отрабатывает свое дурно пахнущее «бабло» сдачей интересов России в гуманитарной сфере, осмеиванием того, что он называет «провинциализмом» в литературе, осмеиванием России подлинной, что лежит за пределами московских «колец» – садовых, вторых, третьих, окружных….
Конечно же, самая светлая мечта человечества – это мир во всём мире, равенство и братство народов на планете. Писатель в своём творчестве должен стремиться к осуществлению этого идеала, при этом понимая, что такое всекультурное единение возможно только в условиях всеобщего социализма. Когда не будет ожесточённой борьбы культур и цивилизаций, когда всех демонов раздора снова задвинут в пандорин ящик. В иных экономических условиях вера в рай для всех под руководством звёздно-полосатых – это предательство и пораженчество, и национальная культура должна вести постоянную борьбу с агрессивной пропагандой мондьялизма, глобализма и т.п. Иначе ей не выжить.
Второй вариант глобализма, европоцентричный (предположим, что Америка вдруг уйдет на дно, как Атлантида), гораздо менее брутален, чем американский. (Европа лучше Америки хотя бы тем, что криминала там в десять раз меньше, чем в Америке или у нас в России. По статистике в местах заключения в ЕС отбывают срок в среднем около семидесяти человек на сто тысяч населения. В Штатах – около семисот на сто тысяч. Как говорится, почувствуйте разницу). Но принцип тот же – то же буржуинство, те же сетевики-транснационалы. На первой стадии вы сдаёте собственное производство и получаете массу дешёвых товаров, а на второй из вас делают тупого манкурта-потребителя, который никогда и не поймёт, что его поработили. К сожалению, не в последнюю очередь ещё и потому, что он раб от природы, потому что рабство – категория не только социальная, но и генетическая. И всё же Европа лучше, нельзя отождествлять Европу и Америку – это разные понятия. Вторая скорее и охотнее научит нас дурному, чем первая.
– Известный постулат: «Ни дня без строчки» – справедлив ли он по отношению к вам?
– Пишу, когда ощущаю потребность и когда есть возможность, а это случается не всегда. Для меня писать что-либо по собственному замыслу – удовольствие. Как-то странно даже принуждать себя к тому, что тебе нравится. В этом что-то алогичное. Ни дня без строчки… Эта фраза отдаёт ремесленничеством. Кажется, эти слова написал Олеша. Впрочем, сам он не так много и написал. Если упростить и депоэтизировать эту формулу, то, на мой взгляд, она должна звучать примерно так: есть о чём – пиши, а не о чем – пиши строчки. А вообще это, кажется, взято то ли у древних, то ли у кого-то из французских моралистов: ни дня без чего-то там… Так что фразка-то не первой свежести…
Но если из этих слов извлечь ту часть правды, которая призывает художника упорно трудиться, держаться в творческом тонусе, не давать в себе погаснуть Прометееву огню, то с ней нельзя не согласиться. Работать, конечно же, нужно. Гениальные сачки в лучшем случае вырождаются в богему.
– Обязательно ли писателю «идти на баррикады»? Или его задача «парить над схваткой»?
– «Парить над схваткой» почему-то больше всего стремятся не орлы, а свиньи, но они же и не умеют парить – по определению, как говорится.
Но вот что важно: если это не публицистика, где надо иметь хорошую реакцию, ничего не откладывая на потом, то художник всегда должен уметь отойти от мольберта на несколько шагов, отстраниться – во времени ли, в пространстве. Нельзя бешено хвататься за ручку или лихорадочно стучать по клавишам и мыши вслед какому-нибудь событию, которое вас потрясло. Всё должно устояться, выпасть в осадок, развалиться на фракции и т.п. Важно всё обдумать, наполнить впечатления мыслью, найти этому исторические, личные или иные аналогии. Это как и вообще всё в жизни: можно злобно ругаться по какому-либо поводу – вплоть до потери самообладания, начать выяснять отношения, а можно по тому же поводу хранить спокойствие духа. И высказаться уже по существу. Второе вернее.Оксана КОРЧИНА