ТАЙНА ГЕНИЯ: МИХАИЛ ШОЛОХОВ

№ 2007 / 24, 23.02.2015


Если судить о русской литературе двадцатого века по гамбургскому счёту, то бессмертие, видимо, обеспечено лишь двум книгам: «Мастеру и Маргарите» Булгакова и «Тихому Дону» Шолохова.
Михаил Александрович Шолохов согласно утверждениям официальных историографов родился 11 (по новому стилю 24) мая 1905 года в хуторе Кружилином, станицы Вёшенской, который раньше входил в область Войска Донского. Его отец рано выделился из семьи, одно время торговал скотом, потом стал приказчиком в магазине, затем управлял мельницей. Мать в юности прислуживала горничной у помещиков. В молодости Шолоховы часто скитались по стране. Поэтому их сын периодически менял школы. Всё оборвалось в гражданскую войну. Уже в пятнадцать лет Михаил Шолохов вынужден был начать самостоятельную трудовую деятельность. Сначала он поступил на службу в Каргинский ревком, потом ушёл учителем в начальную школу, затем занялся дело-производством в заготконторе и уже в 1922 году его поставили продинспектором в станице Букановская. Это комиссарство в Букановской ему аукнулось аж дважды. Первый раз молодого паренька схватили махновцы. Во второй раз его арестовали уже ростовские чекисты. Они инкриминировали бывшему продинспектору «превышение власти на хлебозаготовках» и даже хотели его расстрелять, но потом смертельный приговор заменили «условным тюремным заключением. И вовсе не случайно Шолохов при первой же возможности поспешил выехать в Москву. Осенью 1922 года он подал документы на рабфак Московского университета. Но, как оказалось, туда принимали в основном одних комсомольцев. Шолохову ничего не оставалось делать, как пойти в грузчики. Ну а в сентябре 1923 года в «Юношеской правде» появился его первый фельетон «Испытание». Дальше столичная печать только успевала публиковать шолоховские новеллы, в том числе «Родинка», «Нахалёнок», «Чужая кровь», которые вскоре составили первый сборник молодого автора «Донские рассказы». Но ещё за год до выхода этой книги Шолохов решился на новый крутой вираж в своей судьбе: он вернулся на Дон, где женился на дочери бывшего церковного псаломника Марии Громославской и где надумал написать о донских казаках целый роман.
Таковы, повторю, официальные этапы начала большого пути будущего автора «Тихого Дона». Но есть и другие версии. Одну из них в 2000 – 2001 годах в целом ряде изданий озвучил Константин Смирнов.
Смирнов убеждён, что на протяжении многих лет под именем Михаила Шолохова скрывался совсем другой человек, существенно старший по возрасту и более образованный. Он настаивает на том, что настоящий автор «Тихого Дона» – Александр Попов.
Смирнов предлагает более внимательно отнестись к судьбе бывшего подхорунжего – Дмитрия Евграфовича Попова, который после ухода в отставку вернулся в родовое имение Ясеновка, где судьба столкнула его с Анастасией Даниловной Черниковой. Он считает, что у барина и Черниковой был роман. Но когда Черникова забеременела, Дмитрий Попов не захотел афишировать свою связь и уговорил любимую женщину выйти замуж за казака Стефана Кузнецова. Потом у Черниковой родилась дочь. Но она не дожила даже до одного годика. Видимо, от горя Черникова сбежала от мужа и вернулась в Ясеновку. К кому? Своего нового мужа Александра Михайловича Шолохова она встретила позже. Значит, к Попову? Возможно. Точно известно, что в Ясеновке Черникова забеременела во второй раз. Но рожала она уже в мае 1905 года на хуторе Кружилин.
Так в чём тут несовпадение с официальной версией? Дело в одном нюансе. Дмитрий Попов от первого брака имел сына Александра, которого Черникова одно время нянчила. Но так получилось в нашем шолоховедении, что его судьбу никто не проследил.
Более того, Смирнов убеждён, что, возвратившись во второй раз в Ясеновку, Черникова вновь забеременела именно от Попова. Выходит, Александр и Михаил – сводные братья?
Итак, о чём говорят факты? Александр Попов, как и отец, выбрал судьбу военного. Он окончил кадетский корпус и военное училище. Потом началась первая мировая война. А дальше – полный туман.
Развеять многие сомнения могли бы сослуживцы как Попова, так и Шолохова. Но ни историки, ни литературоведы почему-то не смогли разыскать свидетелей, которые подтвердили бы службу Шолохова в продотряде или стычку будущего писателя с Махно. К этому надо добавить, что Шолохов даже когда находился в зените славы не очень любил писать пространные автобиографии, чаще отделывался одними общими фразами.
Версия Смирнова. «Скорее всего, настоящий Шолохов действительно учился в московской гимназии и действительно служил в продотряде. Последний, по-видимому, целиком был перебит в 20-м, и настоящий Миша погиб. Поэтому и нет свидетелей, могущих подтвердить события жизни писателя в годы гражданской войны. И личность погибшего оказалась идеальной для подмены, ведь его в родных местах никто не видел с 1915 года, когда он десятилетним мальчишкой уехал в Москву, – следовательно, не было людей, кроме родителей, которые могли бы уличить двойника. Конечно, подобная операция должна была проводиться с ведома высокого московского начальства и о ней не должны были знать даже местные органы безопасности» («Литературная Россия», 2001, 30 марта).
Так кто же занял место Михаила Шолохова? Смирнов убеждён: Александр Дмитриевич Попов. Его гипотеза: «Попов был одним из тех офицеров, кто принял советскую власть и стал с ней сотрудничать. Многие из таковых использовались ЧК в качестве разведчиков в стане белых. Мог быть большевистским агентом при деникинском штабе и Александр. Почему бы нет! По окончании гражданской войны он ещё под своим именем появился в Москве, но уже в качестве офицера спецслужб. Поработав в центральном аппарате, он, как опытный чекист, получает новое назначение – стать доверенным лицом Сталина на Кавказе. Но отправиться туда под именем Александра Попова немыслимо. Там его знают как сына помещика, царского офицера, а его миссия секретна. И тут под руку попадается фигура Михаила Шолохова, который, скорее всего, действительно погиб в годы гражданской. Он идеально подходит для подмены. Его в родных местах, если опираться на реальные факты, никто не видел с 1915 года, когда он ребёнком уехал в Москву. Возможно, между братьями существовало и портретное сходство. Убедить родителей умершего Миши выдавать Попова за своего сына, я думаю, не представляло труда. После длительной подготовки в 1926 году Александр, пожив уже несколько лет в Москве под именем Шолохова, отправляется в Вёшенскую. Выполняя на протяжении многих лет секретную миссию, он заканчивает «Тихий Дон», который начал создавать, ещё будучи белым офицером».
Такова, повторю, версия Смирнова. Я оборвал эту гипотезу на рождении романа.
Первую книгу «Тихого Дона» Шолохов завершил в 1927 году. Рукопись молодой автор отдал в журнал «Октябрь». Но большинство членов редколлегии отнеслись к роману отрицательно. Они увидели в нём «апологию дореволюционной кулацкой жизни». Поддержал писателя главным образом только Александр Серафимович. Зато вторя книга прошла в журнале без каких-либо серьёзных замечаний.

Что касается судьбы начальных книг «Тихого Дона», то здесь огромную роль сыграла Евгения Левицкая. В течение многих лет она возглавляла в издательстве «Московский рабочий» один из отделов. Именно ей Шолохов в 1928 году принёс рукописи первых двух книг романа. Левицкая, когда прочитала полученные материалы, была просто восхищена и приложила максимум усилий, чтобы они немедленно вышли отдельным изданием. Позже писатель посвятил ей рассказ «Судьба человека».
Сильное впечатление эпопея о казачестве произвела и на кинорежиссёров Правова и Рождественскую. Они публично объявили о своём желании отразить судьбу Мелехова в кино.
Бурю вызвала третья книга «Тихого Дона». Редакция журнала «Октябрь» в марте 1929 года даже оборвала её публикацию на полуслове. Сначала Шолохову задали вопрос, почему его роман стали хвалить белогвардейцы. Значит, он не верно расставил политические акценты. Но когда этот аргумент не возымел своего действия, в писательских кругах пустили слух, будто Шолохов – чуть ли не плагиатор. Особенно в организации наветов постарался скромный издательский редактор Ф.Березовский. Шолохова обвинили в том, что он то ли похитил рукопись из полевой сумки какого-то офицера, то ли, найдя на теле убитого белогвардейца какие-то бумаги, присвоил себе чужие материалы. Возникло целое разбирательство.
В отчаянии Шолохов 23 марта 1929 года отправил жене следующее письмо: «…Ты не можешь себе представить, как далеко распространилась эта клевета против меня! Об этом только и разговоров в литературных и читательских кругах. Знает не только Москва, но и вся провинция. Меня спрашивали об этом в Миллерово и по железной дороге. Позавчера у Авербаха спрашивал об этом т. Сталин. Позавчера же иностранные корреспонденты испрашивали у РОСТА соглашение, чтобы телеграфировать в иностранные газеты о «шолоховском плагиате». Разрешение, конечно, дано не было. А до этого ходили слухи, будто я подъесаул Донской армии, работал в контрразведке и вообще заядлый белогвардеец. Слухи эти не привились ввиду их явной нелепости, но и про это спрашивал Микоян; причём – любопытная подробность – когда его убедили в ложности этих слухов, он сказал: «Даже если бы Шолохов и был офицером, за «Тихий Дон» мы бы ему всё простили!» Меня организованно и здорово травят. Я взвинчен до отказа, а в результате – полная моральная дезорганизация, отсутствие работоспособности, сна, аппетита. Но душой я бодр! Драться буду до конца! Писатели из «Кузницы» Березовский, Никифоров, Гладков, Малышкин, Санников и пр. людишки с сволочной душонкой сеют эти слухи и даже имеют наглость выступать публично с заявлениями подобного рода. Об этом только и разговору везде и всюду. Я крепко и с грустью разочаровываюсь в людях… Гады, завистники и мерзавцы, и даже партбилеты не облагородили их мещански-реакционного нутра. Всё это уже рассеивается. В печать пойдёт в воскресенье опровержение РАППа (Серафимович, Фадеев и др. изучали мои черновики и записи), а клеветников привлекают к партийной ответственности, и дело о них фракция РАППа передаёт в КК. Ты всего не представляешь! Ох, как закрутили, сукины сыны! Вот по Москве слух, что авторитетная комиссия установила мой плагиат (позаимствование, грубее говоря – воровство) и передала материал прокурору Верховного суда Крыленко. Из «Октября» звонят ему. Крыленко руками разводит – «В первый раз слышу!» А слухи уже виляют: «Материалы в ЦК партии!» Звонят туда – и там ничего не знают. Сплетня выбивается в следующее русло: «Материалы, обличающие Шолохова, в ЦИКе, и уже наложен арест на 50 % гонорара». По выяснении – ерунда… И так последовательно ссылаются на «Правду», на редакции разных газет, а когда там справятся, на поверку выходит сплетня Неплохо атаковали?».
Первые итоги расследования были подведены 29 марта 1929 года. Л.Авербах, А.Фадеев, В.Ставский и ряд других руководителей РАППа опубликовали в «Правде» заявление, в котором квалифицировали нападки на Шолохова как «злобную и мелкую клевету». Но ровно через год обвинения повторились. Только теперь недоброжелатели стали утверждать, будто молодой автор украл рукопись у друга Леонида Андреева – критика Сергея Голоушева. По одной из версий, новую кампанию травли Шолохова якобы поддержал Леопольд Авербах, который состоял в родстве с инициатором уничтожения казачества Яковом Свердловым и приходился шурином всесильному руководителю ОГПУ Генриху Ягоде.
Шолохов рассчитывал, что ему поможет Максим Горький. Но тот занял весьма осторожную позицию, о чём можно судить хотя бы по его письму к Александру Фадееву. Горький считал: «Третья часть «Тихого Дона» произведение высокого достоинства, – на мой взгляд, – она значительнее второй и лучше сделана. Но автор, как и герой его, Григорий Мелехов, «стоит на грани между двух начал», не соглашаясь с тем, что одно из этих начал, в сущности, – конец, неизбежный конец старого казацкого мира и сомнительной «поэзии» этого мира. Не соглашается он с этим потому, что сам весь ещё – казак, существо биологически-связанное с определённой географической областью, определённым социальным укладом».
В итоге судьбу третьей книги «Тихого Дона» решал лично Иосиф Сталин. В середине июня 1931 года вождь принял молодого автора в конфиденциальной обстановке на даче Горького. Спустя много лет, Шолохов подробности своего разговора со Сталиным доверил литературоведу К.Прийме. После чего учёный сделал вывод: Сталин поддержал Шолохова прежде всего потому, что роман должен был помочь ему в борьбе с троцкизмом.
Ещё сложнее Шолохову далась заключительная, четвёртая книга романа. Её писатель завершил в начале 1940 года. Партийная верхушка и литературные генералы были озадачены. Они-то думали, что Шолохов обязательно приведёт Григория Мелехова к красным, а у него герой фактически проклял и революцию, и контрреволюцию.
В мае 1940 года Союз писателей СССР вынужден был устроить публичное обсуждение шолоховского романа. Однако большинство приглашённых в писательский клуб литераторов не знало, как себя вести: то ли правду говорить, но тогда существовала вероятность вскоре отправиться по этапу, то ли лицемерить. Самую осторожную позицию занял Виктор Шкловский. Он высказал мнение, что Шолохов – всего лишь бытописатель, этакий Мельников-Печерский своего времени. А вот Александр Бек сразу признал, что «Тихий Дон» – книга превосходная, но тут же оговорился, что это «не социалистический роман».
В итоге писательские споры вновь пришлось решать лично Сталину. Это по его указанию «Тихий Дон» в 1941 году был отмечен Сталинской премией первой степени.
Однако литературные генералы даже после очередного вмешательства Сталина ещё долго не могли успокоиться. Они уже не рисковали ругать Шолохова прилюдно, но с упоением делали это в кулуарах. Сошлюсь хотя бы на Фёдора Гладкова. Уже в феврале 1948 года он, явно недовольный тем, что его роман «Цемент» стали забывать, видимо, решил, будто во всём виноват Шолохов. Гладков тогда заявил влиятельному критику Валерию Кирпотину: Шолохов «отвратителен мне своим ёрническим отношением к женщине. Наша женщина достойна всякого уважения. Я преклоняюсь перед её героизмом, самоотверженностью. Она умеет сочетать в себе мать и государственного человека. А он назойливо унижает её и паскудно любуется ею как самкой и блядью. Он пробуждает в читателе самые низменные чувства. Идеализируя старое казачество, он противопоставляет ему большевиков как жалких евреев (1-й том «Тихого Дона») и как бандитов, идиотов, психопатов» (цитирую по книге В.Кирпотина «Ровесник железного века», М., 2006, с. 550).
Ещё не закончив полностью «Тихий Дон», Шолохов взялся за другой роман «Поднятая целина». Первую книгу этой вещи писатель опубликовал в 1932 году в «Новом мире». Некоторые критики, и прежде всего Сергей Семанов, считают, что Шолохов прервал работу над «Тихим Доном» и начал писать другую вещь вынужденно, чуть ли не по договору со Сталиным. Мол, советский вождь разрешил продолжить публикацию в «Октябре» третьей книги о Мелехове, но взамен будто бы потребовал создать эпическое полотно во славу коллективизации.
Стоит отметить, что официально советская печать «новомирскую» публикацию «Поднятой целины» в основном хвалила. Критика раздавалась преимущественно на кухнях. Здесь в пример вновь могу привести Гладкова, который считал: «Давыдов – мерзкая фигура». А как костерил «Поднятую целину» Виктор Астафьев! Он во многих интервью часто вспоминал, как ругали эту книгу спецпереселенцы, высланные после начала коллективизации с юга России в Сибирь. Люди, обвинённые в кулачестве, считали, что Шолохов написал неправду.
В 1937 году над Шолоховым нависла смертельная опасность. Сначала чекисты арестовали практически всех членов бюро Вёшенского райкома партии. Писатель, чтобы спасти их, добился приёма у Сталина. Но в НКВД уже вовсю готовили материалы на него самого. Ему явно хотели приписать роль «организатора контрреволюционного казачьего подполья». Ордер на арест Шолохова подписал собственноручно Ежов. И вновь писателя от расправы спас Сталин.
Однако все эти стрессы не прошли для Шолохова бесследно. После 1937 года он всё чаще начал срываться и уходить в запои. Это стало известно даже Сталину. 4 ноября 1938 года, когда Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждало вопрос о писателе, вождь вынужден был его предупредить: «Вы, Михаил Александрович, много пьёте» (цитирую по воспоминаниям П.Лугового «С кровью и потом», опубликованным в 1988 году в журнале «Дон»).
Когда началась война, Шолохова мобилизовали и отправили военным корреспондентом в Советское информационное бюро. Он тогда пережил не одну трагедию. Так, в начале 1942 года писатель попал в страшную авиакатастрофу. Бомбардировщик, на котором он по вызову Совинформбюро летел в Куйбышев, потерпел крушение. Четверо человек сразу погибли. Лётчик получил перелом позвоночника, а Шолохова тяжело контузило. Врачи после первых осмотров обнаружили у писателя сотрясение мозга и смещение внутренних органов, в том числе грудной клетки. Естественно, такие травмы бесследно не проходят. Как уже в 1996 году заметил кандидат наук Николай Кастрикин, «травматическая энцефалопатия после тяжёлой черепно-мозговой травмы проявилась, кроме прочего, в изменении личности и поведения. Причём полная оценка посттравматических нарушений возможна лишь по истечении двух и более лет. Это означает, что последствия тяжёлой контузии головного мозга развиваются постепенно и вначале могут не остановить на себе должного внимания» («Литературная Россия», 1996, 10 мая).
Судя по всему, авиакатастрофа существенно повлияла на здоровье и характер Шолохова. Не исключено, что именно полученная после крушения бомбардировщика тяжёлая контузия привела к тому, что перо писателя со временем стало резко ослабевать. Как утверждает Кастрикин: «Чудес, увы, не бывает, а гениальность – вещь хрупкая. Во всяком случае, после рокового января 1942 года (ему было тогда 36 лет) Шолохов не написал ничего, достойного пера автора «Тихого Дона» и первой части «Поднятой целины» (Слабой вспышкой тлеющего гения можно считать рассказ «Судьба человека».) Как это ни грустно, но в интересах истины следует различать раннего Шолохова (до января 1942 года) и позднего. Между ними – личностная и художественная пропасть. Разве можно серьёзно говорить об этих вымученных подражаниях самому себе (главах из так и не опубликованного романа «Они сражались за Родину» и о второй части «Поднятой целины»)? А чего стоят топорные и примитивные, казённые по языку и убогие по мысли высказывания на съездах, собраниях? И это после шекспировских высот «Тихого Дона»?! Если ранний Шолохов вызывает удивлённое благоговение, то поздний – лишь неловкость, досаду, стыд и жалость…» («Литературная Россия», 1996, 10 мая).
Но я, кажется, чуть забежал вперёд.
Вскоре после авиакатастрофы на Шолохова обрушился ещё один удар. О нём писатель подробно 14 июля 1942 года рассказал в письме члену Госкомитета Обороны Г. Маленкову. «Дорогой т. Маленков! Плохо получилось у меня с отпуском, – сообщал романист одному из руководителей страны. – Вместе с семьёй 6/VII приехал я в свою Вёшенскую, а 8 утром налетели немцы, первый раз – 4 самолёта, второй раз – 12, и сбросили около 100 фугасных и осколочных бомб, прочесали улицы из всех пулемётов, зажгли станицу и улетели. Во время второго налёта на моих глазах была убита моя мать. Бомба попала во двор, разрушила дворовые постройки и страшно изуродовала крупными осколками мать. Я лежал в траве около дома и видел, как немцы пикировали и сыпали бомбы, у меня ничего не было, кроме нагана, а самолёты, летевшие на высоте 400 – 500 метров, пикировали, снижались до двухсот метров, и по ним отлично можно было бить из винтовки или автомата. У меня было тяжело на сердце, когда я лежал в этой проклятой траве, безоружный и бессильный хоть как-то обороняться от обнаглевших врагов. Они делали всё, что хотели: звено пикировало прямо на мой дом, бросило несколько бомб залпом и били из пулемётов. В станице много жертв…
Бои сейчас идут около моих родных мест. Я снова поеду туда, а сейчас обращаюсь к вам, дорогой т. Маленков, с просьбой: мне не надо харчей, проживу так, пришлите, пожалуйста, ППШ с патронами. Эта штука сейчас гораздо нужнее всех витаминов, которые я привёз из Москвы…
Очень горько и тяжко у меня на душе после смерти матери».
Немецкие мины уничтожили шолоховский дом, писательскую библиотеку и рукопись второй книги «Поднятой целины».
Ещё в ноябре 1941 года Шолохов задумал свой третий роман «Они сражались за Родину». Первые главы он отдал в печать уже в мае 1943 года. В какой-то момент писатель решил, что будет три книги. Он, видимо, хотел описать начало войны, рассказать о том, как наша армия отступала, потом воссоздать Сталинградскую битву и завершить эпопею сценами изгнания оккупантов. Но очень скоро работа стала пробуксовывать.
Позже, уже в 2005 году, израильский литератор Зеев Бар-Селла выпустил книгу «Литературный котлован: Проект «Писатель Шолохов», в которой утверждал, будто в войну главы романа «Они сражались за Родину» писал Андрей Платонов. Но скорей всего это – чистая утка.
После войны Шолохов долго молчал, ограничиваясь в основном публицистикой и разными выступлениями. Но его речи быстро приобрели тенденциозный характер. Так, в разгар кампании против космополитизма он вдруг публично поддержал Михаила Бубеннова, заявившего о недопустимости в писательской среде псевдонимов. Потом, уже в декабре 1954 года, Шолохов перед советскими руководителями не по делу обрушился на Илью Эренбурга. Многие литераторы были просто возмущены. «Жаль Шолохова, – записал тогда в своих рабочих тетрадях Александр Твардовский. – Он выступил постыдно. Каким-то отголоском проработок космополитов звучали его напоминания Эренбургу о том, что тот писал в 21 г. и издавал в Риге, что тот принижает русских людей и, наоборот, возвеличивает евреев. Ах, не тебе, не тебе, Михаил Александрович, говорить эти слова. И хриплый, задушенный голос, местами глохнувший, срывавшийся совсем, голос, относительно происхождения хрипоты которого не могло быть ни у кого сомнений» («Знамя», 1989, № 7). Но Шолохова уже ничто не могло остановить. Его, что называется, понесло.
Как художник Шолохов напомнил о себе на рубеже 1956 – 1957 годов, когда «Правда» в двух номерах дала его новый рассказ «Судьба человека». А потом в «Неве» последовала публикация второй книги «Поднятой целины».
В это время на Шолохова посыпался град наград. Сначала было пышно отпраздновано его пятидесятилетие. Потом, в 1960 году, ему дали Ленинскую премию. А осенью 1965 года пришла весть о присуждении писателю самой престижной в мире Нобелевской премии.
Но в писательском мире никогда не любили, если кто-то чем-то выделялся. Всегда находились завистники, которые своими доносами забрасывали чуть ли не все инстанции. Так, сразу после празднования полувекового юбилея литфункционеры и графоманы закидали письмами ЦК КПСС, предложив в принудительном порядке организовать лечение Шолохова от пьянства. Суслов вынужден был отправить к писателю для профилактической беседы заведующего отделом культуры ЦК Дмитрия Поликарпова. Однако Шолохов, когда узнал, с чем к нему пожаловал высокопоставленный чиновник, даже не стал его слушать, тут же отправив цековца восвояси.
Обласканный наградами и орденами, Шолохов решил, что настало самое время продолжить работу над романом «Они сражались за Родину». В начале 1969 года писатель подготовил для «Правды» очередные главы. Но главному идеологу КПСС Михаилу Суслову не понравилось, что именитый автор обратился к теме сталинских репрессий. Шолохов таил надежду, что сможет добиться аудиенции у главного советского руководителя Леонида Брежнева и встретит у того понимание. Но ему в приёме очень долго отказывали. А когда встреча состоялась, выяснилось, что Брежнев разделял позицию Суслова. За правку подготовленных к печати глав взялся один из руководителей отдела культуры ЦК КПСС Юрий Мелентьев. Но он даже не посчитал нужным показать свои редакторские исправления автору. Шолохов такого отношения к себе не ожидал. Не удивительно, что вскоре он от отчаяния все заготовки к роману «Они сражались за Родину» сжёг.

Но самым болезненным ударом для Шолохова стал новый виток кампании, связанной с обвинениями его в плагиате. Начало новому этапу травли положили Ирина Медведева-Томашевская и Александр Солженицын. Первая в 1974 году издала в Париже за подписью Д* книгу «Стремя «Тихого Дона», а второй написал к этой работе своё шумное предисловие. Солженицын утверждал: «С самого появления своего в 1928 году «Тихий Дон» протянул цепь загадок, не объяснённых и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-х летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-х классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоёв. Сам происхождением и биографией «иногородний», молодой автор направил пафос романа против чуждой «иногородности», губящей донские устои, родную Донщину, – чего, однако, никогда не повторил в жизни, в живом высказывании, до сегодня оставшись верен психологии продотрядов и ЧОНа. Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет. Критика сразу отметила, что начинающий писатель весьма искушён в литературе, «владеет богатым запасом наблюдений, не скупится на расточение этих богатств» («Жизнь искусства», 1928, № 51; и др.). Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, – но лучший первый том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927 году; через год же за первым томом был готов и великолепный второй; и даже менее года за вторым подан и третий, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда – несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп».
И хотя Шолохова вскоре очень квалифицированно защитил американский славист Герман Ермолаев (он в 1982 году выпустил в Штатах весьма обстоятельную монографию о «Тихом Доне»), Запад снять все подозрения с нашего романиста не спешил. Некоторых упёртых советологов не убедил даже компьютерный анализ текстов Шолохова и Фёдора Крюкова (а недруги Шолохова именно его чаще всего называли настоящим автором эпопеи о Мелехове), проведённый норвежским исследователем Гейером Хьетсо. Между тем Хьетсо писал: «Обвинение, предъявленное Шолохову, можно считать уникальным: этот автор в такой степени является предметом национальной гордости, что бросать тень сомнения на подлинность его magnum opus, «Илиаду» нашего века, – значит совершать деяние, близкое к святотатству».
Шолохова, как я понимаю, задела не только та шумиха, которая в середине 1970-х годов поднялась на Западе. Его удивило отношение к этой кампании советского руководства. У нас сразу все сочинения Крюкова перевели в спецхран. Допуск к крюковским вещам получил один лишь Константин Симонов. И только Симонову было дозволено дать на эту тему интервью западным журналистам. При этом Суслов категорически запретил текст симоновского интервью перепечатать из «Шпигеля» нашим изданиям. Почему? Не хотел лишнего шума? Или не верил в честность Шолохова?
Вообще отношения Шолохова с верховной властью в последние годы жизни писателя резко обострились. Так, в 1978 году Шолохов направил в ЦК КПСС письмо, в котором в довольно резкой форме он обозначил проблемы русской культуры. Но партийная верхушка сделала вид, что в целом всё у нас хорошо, есть лишь отдельные недостатки. На шолоховском письме была наложена высочайшая резолюция: «Разъяснить т. Шолохову действительное положение дел». После этого писателю окончательно стало ясно, что при Брежневе никаких перемен к лучшему ждать не стоит.
Умер Шолохов 21 февраля 1984 года.
Власть очень боялась, что в архиве писателя остался какой-нибудь компромат на партийную верхушку. Поэтому ровно через две недели после его смерти секретарь ЦК КПСС отправил в Вёшенскую одного из руководителей отдела культуры Альберта Беляева. Фактически ему было поручено провести в шолоховском доме тайный обыск. Но он, если верить его воспоминаниям, опубликованным в 2005 году в газете «Культура», нашёл в основном одни читательские письма. Хотя всегда ли можно верить чиновникам такого уровня?!
После смерти Шолохова многие исследователи не оставляли надежды разыскать черновики «Тихого Дона». Но повезло только Льву Колодному. Он обнаружил рукописи первых двух книг у вдовы шолоховского друга – Василия Кудашёва, погибшего в войну в народом ополчении. А в 1999 году шолоховские автографы были выкуплены Институтом мировой литературы.
В. ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.