НЕ КО ВРЕМЕНИ

№ 2007 / 24, 23.02.2015


Биография Бродского опоздала со своим появлением как минимум на десятилетие. Дело здесь, разумеется, не в том, что «страсти по Бродскому» поутихли. Большое, оно ведь не просто видится на расстоянии, но видится по-разному в зависимости от того, на каком расстоянии от него находишься. И в данном случае расстояние, с которого Лев Лосев, автор книги о Бродском, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия», смотрит на своего героя, совершенно не соответствует той дистанции, на которую успел отойти от него читатель.
В самой авторской установке заключено противоречие. В одном из разделов Вступления, озаглавленном «Возможно ли жизнеописание поэта», Лев Лосев заявляет, что «предлагаемый очерк не биография, а литературная биография», и далее: «Биографическая канва выстроена в предлагаемом труде преимущественно на основе воспоминаний и высказываний самого Бродского, которые по мере необходимости дополняются фактами из других источников. В основном же это обозрение не частной жизни поэта, а его жизни и поэзии в отношении к эпохе, её литературе, культуре и философии, biograpfia literaria». Здесь странно само авторское определение собственного труда – очерк, – во-первых, несоответствующее самому жанру «ЖЗЛ», во-вторых, явно не отвечающее тому объёму задач, кругу вопросов, которые автор сам перед собой ставит. Возможно, отсюда – бросающаяся в глаза «житийственная» конспективность изложения, оставляющая к тому же ощущение «текста для посвящённых». «Посвящённым» – давним поклонникам поэта, многие из которых, пожалуй, могли бы написать и более подробную его биографию – предлагается на основании «канвы» ещё раз вспомнить своего кумира, а «непосвящённые» – те, кто заинтересовался Бродским впервые – смогут на основании книги Льва Лосева составить о нём самое общее представление.
Итак, что же из заявленного получилось? Более-менее как раз «обозрение частной жизни поэта». А вот «обозрение» его «жизни и поэзии» в отношении к эпохе, «её литературе, культуре и философии» – это вряд ли.
«Ничто в двадцатом веке не предвещало появление такого поэта, как Бродский» – не случайно именно этим эпиграфом из Чеслава Милоша Лев Лосев начинает своё повествование. Не случайно следует непосредственно за этим эпиграфом раздел «О гениальности» (вообще, и Бродского в частности). Тем самым автор как бы предупреждает возможную критику и снимает с себя ответственность за незавершённость, неполноту своей работы – гений, мол, и этим всё сказано. Однако то, что казалось внезапным и непредсказуемым Чеславу Милошу, должно бы видеться иначе изнутри советской эпохи и русской культуры. Дело ведь не в «генетической гениальности» Бродского, а в том, что именно его талант, его гений оказался понят и востребован. Сам талант, разумеется, непредсказуем и ничем не обусловлен. Однако обусловлена его реализация в контексте времени. И показать эту обусловленность – первая задача биографа.
Эпоха не просто «усваивает» талант. Она придаёт заложенному в личности творческому потенциалу свою определённость, во-площает его. Сам потенциал не обусловлен ею, другое дело – конкретное творчество. И для автора литературной биографии личность поэта – то горнило, в котором – в пламени страстей и боли – жизненный материал, как биографический, так и «надбиографический», исторический, переплавляется в стиль. Именно в перспективе «формирования стиля» видит Лев Лосев и ленинградское детство, и романтику геологических экспедиций, и ссылку в Норенскую, и любовь своего героя.
Особо выделены здесь, конечно, непосредственно литературные влияния. И если роль Бориса Слуцкого или Евгения Рейна в «формировании стиля» Бродского показана достаточно определённо (каждому посвящено по разделу в соответствующей главе), то, к примеру, суть «уроков Ахматовой» – именно в плане влияния поэтики, которое, безусловно, было – остаётся непрояснённой. Сказано, что Ахматова была ментором, что первая оценила масштаб дарования – и только.
Совершенно непонятно, к чему пространное, на целый раздел, погружение в атмосферу ленинградских поэтических кружков 1950-х годов, в частности, школы Глеба Семёнова, если о её роли сказано буквально следующее: «Причина того, что Бродский не усвоил ленинградских уроков, проста – он в этой школе не учился». Может быть, именно для полноты представления литературной жизни? Но тогда почему в книге едва упомянут Станислав Красовицкий, которого Бродский считал самым одарённым поэтом второй половины XX века? Почему вскользь говорится о Евгении Евтушенко и Андрее Вознесенском, а, к примеру, о Николае Рубцове вообще нет ни слова? А ведь эти люди, как и многие другие, тоже неупомянутые – независимо от того, как они писали и какие отношения складывались у них с героем книги, – составляли «литературный контекст» эпохи, в котором у Бродского было своё место. То же касается и ленинградских поэтических кружков 1960-х годов, которым в книге отведено чуть больше страницы, и филологической школы, о которой автор едва упоминает.
Ссылку в Норенскую сам Бродский вспоминал как один из лучших периодов своей жизни. В книге о ней говорится – с оглядкой на «формирование стиля» – как о периоде творческого роста, когда герою за чтением стихов Уинстона Хью Одена вдруг открылся самый смысл поэтического творчества, что окончательно утвердило его в правильности выбранного пути: «Бродский разглядел в магическом кристалле, которым представилось ему восьмистишье Одена, ответ на столь важные для него вопросы о природе языка и времени. Бесхитростные слова английского поэта утвердили его в представлении о примате языка над индивидуальным сознанием и коллективным бытием». Впоследствии эта идея – очень важная для поэта – была переформулирована им в Нобелевской лекции в парадоксальном по своей радикальности тезисе об антропологическом значении поэзии, о поэтическом творчестве как главной цели рода человеческого.
В целом же, несмотря на попытки прояснить «формирование стиля» в связи с «литературой эпохи», Бродский в книге Лосева представлен этаким «поэтом в себе», совершенно непроницаемым в своей гениальности для внешних влияний и развивающимся изолированно, по своим собственным законам. То же касается и «обратной связи» – влияния поэта на современников и следующее литературное поколение. А ведь Бродский – поистине одна из ключевых фигур в русской литературе XX века. Именно в том смысле, что он есть ключ едва ли не ко всем значительным явлениям современной отечественной поэзии. Кроме того, литературная биография поэта, тем более такого, как Бродский, не заканчивается с его физической смертью – факт, тоже оставшийся в книге без рассмотрения.Ольга ТОННЕЕВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.