Я ЖЕЛАЛ БЫ ПРИНЯТЬ МУЧЕНИЧЕСКУЮ СМЕРТЬ

№ 2008 / 7, 23.02.2015


Супружеский союз Константина и Елисаветы, их чадолюбие – иконописны, как и императорская семья Николая и Александры Романовых. Есть трогательная фотография: Великий князь Константин, супруга и шестеро детей (всего их было восемь) – выстроились по росту в шеренге.
Храм любвеобильный

Супружеский союз Константина и Елисаветы, их чадолюбие – иконописны, как и императорская семья Николая и Александры Романовых. Есть трогательная фотография: Великий князь Константин, супруга и шестеро детей (всего их было восемь) – выстроились по росту в шеренге. Один другого держит под ручку. Впечатление от фотографии: нерасторжимость звеньев в великокняжеской цепочке. Все смотрят фронтально, только папА повернул голову в профиль и с удовольствием оглядывает свою «роту».
В 1886 году в дневнике появляется июньская запись. Обстоятельства такие: жена рожает первенца. Великому князю позволено сидеть в изголовье, пока врач Красовский принимает роды. «Мальчик, да ещё какой плотный, здоровый!» – восклицает акушер. «Я ещё никогда такого блаженства, такого священного восторга не испытывал. Мне казалось, что я не вынесу этого неземного счастья».
Восторги отцовства никогда не оборачивались излишней сентиментальностью в воспитании детей. В великокняжеском доме исповедовался суровый аскетизм, так похожий на строгость нравов в императорской семье. С благодарностью и почтением к родителям вспоминает своё детство второй сын Великого князя – Гавриил. Вера в Бога и правила христианского благочестия определяли атмосферу детской.
«По вечерам, когда мы, дети, ложились спать, отец с матушкой приходили к нам, чтобы присутствовать при нашей молитве. Отец требовал, чтобы мы знали тропари Двунадесятых праздников и читали их в положенные дни. Отец был с нами очень строг. «Не могу» или «не хочу» не должны были для нас существовать. Но отец развивал в нас и самостоятельность: мы должны были делать всё сами, игрушки держать в порядке.
…Каждый день приносили в молельную в Мраморном дворце из нашей домовой церкви икону того Святого, чей был день».
Детская тема постоянно присутствует в дневнике К.Р. «С детьми, – пишет он, – мы жили в самой нежной дружбе и много времени проводили вместе… ездили… в Царское Село показать им маленького десятимесячного слона, привезённого цесаревичем (Николаем Александровичем), если не ошибаюсь, из Сиама. Слон уже учёный и проделывает всякие штуки». В Стрельне – «к нашей трапезе слетается много голубей и воробьёв и клюют бросаемый им хлеб…»
Взрослеют сыновья. Олегу семь лет. Отец с умилением отмечает первый важный рубеж в жизни ребёнка. «Эти дни наш Олег в первый раз говел… он приступил к таинству покаяния вполне сознательно… Весь в слезах приходил он просить у нас прощения. Чтобы не думали, что это слёзы от капризов, он говорит, что плачет «от грехов». Что за прелестный мальчик!»
А в это время старшие уже присутствуют при торжественном открытии Государственного Совета и Государственной Думы в 1906 году. Им уже определено место в церемонии по их сану и принадлежности к учебным и воинским подразделениям. «Мои мальчики молодцами стояли в строю. Государь громко, внятно и медленно стал читать свою речь. В ней было и величие, и вера в светлое будущее России, и любовь к народу, и желание видеть его счастливым».
Так в семье и придворной жизни детям прививались понятия не только о чести, долге, но и об их царственной избранности. Гавриил, оценивая прошедшую перед его глазами жизнь отца, выделил то, что определяло все, без исключения, помыслы и поступки Великого князя. «Жизнь его выходила далеко за пределы семьи, основное в его жизни было вне её. Он принадлежал России».
Скажи мне, как ты относишься к своей жене, и я скажу – кто ты, – осмелюсь перефразировать известную пословицу. Вместе со счастливым отцом, мы дважды стоим, благодаря его дневнику, у одра Августейшей роженицы. Князь неизменно рядом – поддержка и нравственная опора жены. Восьмой, последний ребёнок – девочка Вера родилась в этой семье в 1906 году. Но как тяжелы были роды и как соболезнует супруге князь Константин. «Жена очень страдала…» «Мы с женой с блаженством услыхали крик нашей маленькой Веруси…»
Елисавета Маврикиевна не только мать, не просто супруга. Вместе с мужем она благоволит Фету. В одах Афанасий Афанасиевич вспоминает о присланной ему фотографии, с которой участливо смотрят на него «ваши высокие, кроткие лики». Своё предсмертное письмо в стихах адресует обоим в ответ «на милостивые строки от 21 октября»(1892 года). И в молитвах своих поминает обоих.
Революция застала вдову Великого князя Елисавету Маврикиевну с некоторыми из детей в Петрограде. «Мать не хотела уезжать из России, памятуя слова отца, – пишет кн. Вера,– что если Россия в нужде, то Русский Великий Князь её не покидает.
Но становилось всё опаснее. Георгию было 15 лет, а на вид 16, и его могли мобилизовать в красную гвардию – или хуже. У нас был ночной обыск». Шведская королева Виктория и протестантский епископ в Петрограде Фрейфельд выхлопотали разрешение на выезд. Помогло и то обстоятельство, что Елисавета Маврикиевна, выходя замуж за православного человека, «не перешла в православие», как пишет дочь. «Её (матери) отец был ярый протестант и взял с неё слово остаться протестанткой». После долгих скитаний по Европе Великая княгиня умерла в Альтенбурге в 1927 году от рака, пережив мужа на страшные двенадцать лет.
Великий князь Константин Романов скончался 15 июня 1915 года в Павловске, в своём кабинете. Не знаю, широко ли известен факт, что в середине мая того года «русское главнокомандование подготовляло в Одессе войска и пароходы для высадки десанта в болгарском городе Варне, откуда они должны были идти в Константинополь, т.к. овладение им с Чёрного моря по Босфору было труднее. Ф.И. Успенский, директор Константинопольского археологического института, имел задание войти в Константинополь с первыми войсками, как лучше всех знавший архивы при мечетях, и немедленно расставить при них часовых для их охраны. Затем должно было совершиться водружение Креста на храм Святой Софии, святыне всего христианства. Ф.И. Успенский хотел просить Великого князя приехать в Константинополь, чтобы лично водрузить Крест на Святой Софии. Но Константин Константинович был уже смертельно болен.
«Оля, подумай, – говорил он своей любимой сестре, – это я, я водружу Крест на Святой Софии!»
Планам этим не суждено было сбыться. Но даже последние помыслы умирающего Великого князя были посвящены надежде, что город, где в IV веке его тёзка Равноапостольный царь Константин утвердил христианство, вновь его вернёт, благодаря России. Оба Константина исповедовали единомысленное убеждение: христианство – важнейшая опора Империи. Этому и служили. И в этом – был залог их благодатного бессмертия. Поэтому с такой уверенностью Великий князь бесстрашно отвечал на вызов смерти, словно бросал ей перчатку перед решительной дуэлью – в торжественном стихотворении «Смерть»: Но гордо я скажу: – Смерть! Ты мне не страшна.
Пусть верует иной, беспомощный и слабый,
Что непреклонна ты, могуча и сильна;
Страшится пусть твоей косы неумолимой,
Пусть для него бежит песок твоих часов –
В тебя не верю я! Ты призрак лживый, мнимый,
Рождённый трусостью бессмысленных умов.
Для духа смерти нет! И нет для духа тленья!
И ныне, и всегда бессмертен я.
Для верующих есть одно переселенье –
ИЗ МИРА ТЛЕНИЯ В НЕТЛЕНЬЕ БЫТИЯ.
«Через неделю, – пишет княжна Вера, – состоялись торжественные похороны в присутствии Царской семьи. Смутно помню последнюю панихиду в Павловске, переезд на поезде по царской ветке; шпалеры юнкеров и кадет со свёрнутыми знамёнами; тёмный, мрачный Петропавловский Собор. Стояла невыносимая жара…
Не подозревали мы тогда, как милостиво было Провидение и что отец ушёл в иной, лучший мир и не видел революции со всеми её ужасами, так близко отразившимися и коснувшимися именно нашей семьи».
Ещё раз, последний, осиротевшая семья Великого князя Константина Константиновича Романова посетила Осташево летом 1916 года. Княжне Вере было тогда десять лет. «У меня было, – вспоминает она, – какое-то предчувствие, что это последний раз. Бегала на могилу Олега в парке и по лесам строящейся церкви, недалеко от дома, под алтарём которой должен был быть погребён Олег. Церковь не достроили из-за революции. Большевики не то её снесли, не то устроили в ней склад. Могилу Олега перенесли на кладбище, не уничтожили. Когда Сталин ввёл ордена и погоны, дом починили и устроили в нём музей памяти К.Р. как национального поэта. В имении – совхоз».
Увы, милая Вера Константиновна, Ваш прекрасный дом был разрушен бомбой во время Великой Отечественной войны. После войны его восстановили, но сохранили только внешний облик. Время от времени там размещали сначала советские учреждения, потом детский культурный центр «Солнышко». Прах Великого князя Олега, вероятно, действительно перенесли на кладбище, однако в какое место – никто не помнит, так как свидетели этого события умерли. Но обо всём, что довелось нам совсем недавно увидеть в Осташево, – в следующей, последней главе.

Потрясающий вид с холма…

В воскресенье 29 апреля 2007 года, в холодный, неуютный день, мы выехали из Москвы в село Осташево. Сайт, запущенный в интернет видимо сотрудниками «Музея краеведческого», зазывал туристов, предлагая посетить историческое место, «первое известное упоминание о котором относится к 1477 году». В ассортименте сайта обещана экспозиция Краеведческого музея, которая «рассказывает об истории села и владельцах здешней усадьбы Муравьёвых, а затем Романовых». Подробно составлена для любопытствующих путешественников словесная карта дороги. Следуем ей и, наконец, «поворачиваем направо. Музей в двухэтажном здании центра детского творчества справа». «Справа» на крыльцо унылого силикатного строения вышла по-домашнему одетая женщина и сообщила, что вход в музей «слева». Железная дверь «слева» была заперта выразительным замком. Записки о том, почему в разгар рабочего времени «музей безмолвствовал», не было, и что-нибудь узнать о насельниках единственного в селе учреждения культуры не удалось.
Вероятно, в этих случаях для наименее стойких пилигримов в рекламном сайте «Осташево» есть соблазнительные маршруты в обход исторических ценностей. «За усадьбой расположено Рузское водохранилище. На него открывается потрясающий вид с холма. По берегу ведёт просёлочная дорога, вдоль которой можно найти место для купания и рыбалки».
Соблазнившихся на сей раз не было. В рекламном проспекте предлагался ещё один выход: «Не сворачивая к музею, проехать прямо до Усадьбы ещё 1 км».
Транспаранта или указателя, извещающего путника о том, что он вступает в святое для истории России место, связанное с именами кн. Урусова (XVIII век.), генерала Муравьёва и его школы колонно-вожатых (ХIХ век), Великого князя Константина Романова – президента Императорской Академии наук, поэта, драматурга, участника морских операций в войне с Турцией, кавалера ордена Св. Георгия 4-й степени, командира роты Измайловского полка и Лейб-Гвардии Преображенского полка, воспитателя военной молодёжи и бесконечное «так далее», конечно, не было.
Усадьбу Великого князя и сейчас ещё можно узнать. На фасаде величественного Дома, в два по-старинному высоких этажа, сохранились псевдоколонны в коринфском стиле. Между ними на фронтоне – тавро советского времени: «серпастый, молоткастый герб. Жители с муравьиной прытью растащили по косточкам-досочкам всё, что плохо и хорошо лежит, в свои хозяйственные норы. Если бы только «досочки»! Парадный вход зияет дырой: кому-то пригляделись похожие на великокняжеские двери. Унесли и перила с лестничных маршей, и широкие ступени нависли над пустотой.
Держась ближе к стене, поднимаемся на второй этаж. Как и следовало ожидать, кругом мерзость запустения. Полы разобраны, окна разбиты, мусор, склад нечистот. Планировка ещё сохранилась. По ней читается, как просторны были комнаты и высоки потолки, и как целительно покоен пейзаж за окнами: река, небо, стройная церковка на том берегу Рузы. Её утренний звон будил счастливое многодетное семейство, которое, наверное, не раз стояло в ней на богослужениях.
Горькое чувство стыда за своих соотечественников и обиды за поруганную память о людях, четверо из которых положили жизни за Отечество, не дожив и до тридцати лет. И об их отце Великом князе Константине Романове, который четверть века возглавлял Императорскую Академию наук, славную делами во имя России. Здесь, в Осташевском Доме, был его кабинет, в какой части здания – теперь уже трудно сказать. Но именно тут посетил его замысел написать необычную драму «Царь Иудейский» – о Христе, добровольно принявшем мученическую смерть во имя любви к людям.
Мимо окон комнаты, которую занимал когда-то четвёртый сын великокняжеской четы Олег – уже тогда известный пушкинист, литератор, погибший в самом начале Первой мировой войны, – несли его гроб, с площади, где стояла часовня и памятник убиенному Александру Второму, на невысокий холм, где уже была вырыта могила…
Теперь глазницы окон пусты, точно выклеваны воронами, а лучше сказать, ворогами. На безликой, унылой сельской площади и помину нет ни о часовне, ни о памятнике царю-Освободителю. В липовой аллее, по которой шла похоронная процессия, а перед гробом героя несли на подушечке Георгиевский крест, ямы, заполненные отбросами, свалка. Да и контуры аллеи еле просматриваются. Но мы идём, пользуясь дневником К.Р. как траурным путеводителем, к храму, который был заложен над усыпальницей Великого князя императорской крови – воина Олега.
Если заглянуть за решётки на окнах храма, можно увидеть глубокую могилу, на дне которой лежит бетонная плита. Протиснули руку в просветы узорной решётки, опустили на подоконник свёрток: цветы, просфору, поминальный список имён усопших и убиенных Романовых. С внешней стороны стены, как бы возле могилы Олега, зажгли свечи…
К удивлению, храм во имя св. Олега Брянского и преп. Серафима Саровского не был бесхозен. Заперт на крепкий замок, зарешёчен. Внутри и вне виднелись следы ремонтно-строительных работ.
Две школьницы гуляли невдалеке. Спросили их, что, мол, им известно из истории усадьбы. Оказалось, ничего не известно, да и неинтересно. Пришлось искать самим объекты, перечисленные в рекламном проспекте: «От усадьбы сохранились два одноэтажных флигеля конца XVIII века с переходными галереями к главному дому; дом управляющего и конторский флигель с башнями на углах (оба – конца XVIII века), конный и скотный дворы в псевдоготическом стиле, въездные башни у парадного двора».
Опись строений, особенно если читать вслух, воспринималась как эпитафия былому стройному ансамблю. В культурной стране его бы охраняли как драгоценную жемчужину старинной оригинальной архитектуры. Теперь же среди руин, покосившихся башен (в какой-то из них – дискотека), в мешанине пристроек невозможно различить следы классической усадьбы.
Мрачные наши размышления прервал рёв мотоцикла. Это местные мОлодцы на четвёртой скорости штурмом брали лестницу парадного подъезда.
Мы прошли через мост, на левый берег Рузы, где белел ухоженный храм. У входа – объявление. Прочли, что это церковь Благовещения, что служит в ней священник Олег Кириллов. Был означен и его мобильный телефон.
Молодой батюшка приехал со своим отцом, который во время реставрации храма тянул в нём всю электропроводку. И ту церковь, что возле усадьбы, восстанавливают, но уже без спонсора, на приходские деньги, два подвижника: отец Олег, чьё имя промыслительно вписалось в судьбу храма во имя св. Олега Брянского и в посмертную память воина Олега Романова, и отец Игорь, с которым в тот раз нам увидеться не довелось.
Замечательно, что с прихожанами Благовещенской церкви о. Олег поставил драму К.Р. «Царь Иудейский». В церкви и играли, доверившись высокой трагедийности драматургического слова автора. Отец Олег тоже, конечно, понимает, что преступно перед историей России оставить усадьбу Романовых в беспамятстве и запустении. Совершенно необходимо означить крестом место первоначального погребения воина Олега, а на стене храма прикрепить мемориальную металлическую «доску», да повыше, чтобы местные ухари не сдали её в «цветмет». Или поставить рядом с храмом камень, на котором высечь достойный этого места текст. Нужно продумать и охранные меры по отношению к самой усадьбе, и в эту работу должны включиться властные структуры всех уровней, начиная с сельских и до правительственных. А пока (и если) развернётся наша неповоротливая на культурное миссионерство машина, поставить у въезда в усадьбу информационный щит, на котором означить хотя бы сведения из рекламного проспекта местного Музея.
В заключение я не буду патетически взывать к совести, к пониманию гражданской ответственности перед Историей России – наших современников. А обращусь к директору Института русской литературы Российской академии наук, то бишь Пушкинского Дома, созданного Великим князем Константином Романовым, господину БАГНО Всеволоду Евгеньевичу, члену-корреспонденту РАН.
Уважаемый Всеволод Евгеньевич!
Возможно, до этой публикации Вам неизвестно было состояние Осташевской усадьбы, принадлежавшей Вашему предшественнику – президенту Императорской академии наук Великому князю Константину Константиновичу Романову. Надеемся, что по прочтении очерка Вы не останетесь равнодушным к судьбе столь значимого для Российской истории и культуры Главного Дома Усадьбы, храма во имя св. Олега Брянского и преп. Серафима Саровского, возведённого над могилой Великого князя Олега; уникальных усадебных построек ансамбля XVIII столетия.
Святыни русские, попранные варварами советского прошлого и постсоветского настоящего, должны быть в ближайшее время ограждены от посягательств и по возможности восстановлены.
Наш общий долг – не дать уйти в небытие памяти о славных делах Державных предшественников наших, трудами которых – и небезуспешно – мы пользуемся и по сей день.
Осташевская усадьба видится нам культурным и научно-исследовательским центром, восполняющим насильственно изъятые этапы поступательного движения России к христианскому самосознанию и питаемой им культуры.
Бог Вам в помощь!

Алина ЧАДАЕВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.