Катынь

№ 2008 / 22, 23.02.2015


Я ждал фильм Анджея Вайды «Катынь» с искренним интересом. Знал, ЧТО будет показано, но КАК будет рассказана история катынской трагедии, было для меня загадкой. Знал, что автор марксистско-правоверной «Земли обетованной» и оппозиционно-либерального «Человека из железа» не может при очередной «смене вех» в Польше не снять националистического китча. «Катынь» была снята в период правления пресловутых братьев-близнецов Качиньских и стала приговором их русофобской политике.
Катынская трагедия – дело тёмное. И хотя первый президент России поспешил покаяться в вине советского правительства в казни польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском, историки до сих пор не могут прийти к общему мнению, в каком году произошла казнь – в сороковом или сорок первом? Кто расстреливал поляков – НКВД или Гестапо? Не ясны и масштабы трагедии. Сначала говорили о двух тысячах расстрелянных (комиссия Генпрокуратуры России в 90-е достоверно установила гибель 1803 человек, при этом захоронены в Катынском лесу они были в 20 – 30 – 40-е гг.), затем о пятнадцати, теперь о двадцати двух. Создавались многочисленные комиссии, писались монографии, велись журналистские расследования, но правда не найдена по сей день. Это принципиальные вопросы, но режиссёр сознательно дистанцируется от непростых и неоднозначных фактов. Единственный документ, по которому восстанавливается цепь событий, подчёркнуто антиисторичен – найденный в могиле дневник расстрелянного ротмистра.
В течение всего повествования А.Вайда настойчиво и убеждённо доказывает, что расстрел под Смоленском – главный «польский вопрос», от правильного ответа на него зависит будущее польского народа, его национальное и государственное самоопределение, его «посыл» человечеству. При этом не принимается во внимание фактор времени – с момента трагедии прошло 70 лет. Не учитывается общая обстановка начала сороковых – грандиозная мировая война. Вайда не задумывается о том, что несколько тысяч казнённых – капля в океане смертей и страданий военного времени. Приведём статистику – во время Второй мировой каждый день уносил почти 30 тысяч жизней – русских, французов, поляков, сербов. Каждый день Великой Отечественной войны стоил советскому народу 23 тысяч жизней. А освобождение Польши от нацистов ежедневно уносило жизни трёх тысяч советских воинов. Да и население самой Польши «поубавилось» на шесть миллионов человек. Я знаю статистику и не боюсь её. Готов ли А.Вайда взглянуть в глаза фактам?
А вот ещё факты. Воинственная и гордая Польша с миллионной армией сдалась немцам через две недели. Через пять дней после начала войны польское правительство бежало из Варшавы в Брест, а ещё через несколько дней – в Румынию. На день дольше в горящей столице задержался главнокомандующий маршал Рыдз-Смигла. Почти нигде не оказывая нацистам организованного сопротивления, сотни тысяч вооружённых поляков беспорядочной толпой отступали на восток. Зададим страшный для поляков вопрос: а хотели ли они воевать, сопротивляться? Ещё статистика. В осаждённой Варшаве в народное ополчение вступило (кстати, по призыву коммунистов и других левых партий) шесть тысяч жителей. А в 1941-м в сравнимом с Варшавой по численности населения Ленинграде – почти 350 тысяч человек, полмиллиона влились в трудовые армии, строившие оборонительные сооружения. Так выигрываются войны… Конечно, мы никогда не забудем героических защитников военно-морской базы в Гдыне и полуострова Хель, подводников, пробившихся в Англию для продолжения борьбы, гарнизон крепости Модлин, месяц сражавшийся в полном окружении. Безумную храбрость польских улан, лавой с шашками наголо атаковавших танковые колонны вермахта.
Попавшие в плен польские офицеры (сплошь в новеньких мундирах, не запятнанных кровью и гарью сражений) не рассуждают о столь «высоких» материях. Они заняты более важным делом – хранят в сердцах «польскую идею». Осмелившийся задать вопрос о причинах поражения поручик подвергается остракизму сослуживцев. Очевидна и дальнейшая его судьба. Он «катится по наклонной»: вступает в просоветскую Армию Людову (воюет всю Отечественную…). Но затем польский патриотизм берёт верх – офицер в пьяном угаре раскаивается и кончает с собой. Так просто решает проблему режиссёр. Но остаются вопросы у зрителя: если всех польских офицеров казнили, кто тогда в составе сформированных в СССР польских армий освобождал родную Варшаву и брал Берлин? Кого через Иран переправили на подмогу англичанам и американцам на итальянский фронт? Кто восстанавливал послевоенную Польшу? Значит, был какой-то отбор. А вдруг расстреливали не всех пленных, а только полицаев и карателей, антисоветских партизан? Известно, что в 39 – 40-м нацисты поощряли антисоветские выступления на только что освобождённых польских землях.

Не говорится в фильме ни слова об участии Польши в предвоенном «мюнхенском сговоре». Всего за год до катастрофы сентября 1939 года польская военщина участвовала вместе с гитлеровцами в разделе Чехословакии, оккупировав Тешинскую область с 2/3 чешского населения. Не говорится и о предательстве англо-французских друзей, распалявших воображение гордых шляхтичей о будущей Великой Польше («от моря и до моря»), а затем бросивших союзника на произвол судьбы. Мало кто вспоминает в Речи Посполитой о судьбе польских офицеров, надменно отказавшихся вступить в польскую армию, формировавшуюся советским руководством. И.В. Сталин разрешил им через Иран выехать в расположение англо-американских войск в Италии. Отплывавшие на кораблях из каспийской бухты шляхтичи демонстративно рвали советские деньги и посылали на берег проклятия. А по прибытии в Италию были безжалостно брошены в лобовую атаку на немецкий укрепрайон Монте-Кассино (погибли сразу и почти все). Об их гибели в цветущем поле поляки сложили песню «Червонные маки». А какие песни сейчас популярны в Варшаве?

Ни словом не обмолвился А.Вайда и об истинных причинах действий Советского Союза по аннексии восточных областей Польши в сентябре 1939-го. Действительно, по Пакту Молотова – Риббентропа победившие державы устанавливали границу сфер влияния. Но поляки забывают, что граница раздела их государства разделила собственно Польшу и отторгнутые в 1920-м территории с преимущественным украинским и белорусским населением (из 16 миллионов жителей присоединённых к СССР территорий 10 были украинцами, 4 – белорусами и 2 – польскими переселенцами-«осадниками», появившимися на этих землях в 20-е годы ХХ века). Вайда показывает пустынные улицы освобождённого «Советами» городка, колонну дико орущих оборванных красноармейцев и жмущееся по стенам польское население. В действительности подавляющее большинство западных украинцев и белорусов засыпали цветами советские танки, приветствуя падение «панской» власти, запрещавшей «братьям-славянам» учиться и читать на родном языке, устраивавшей погромы и репрессии. Благостную картину а-ля-Вайда разрушают опять же исторические факты: украинские националисты в 90-е серьёзно рассматривали воссоединение украинских земель 16 сентября как дату общегосударственного праздника – Дня Незалежности. Это при их-то нелюбви к «красным»! Напомним полякам, что и резали их прежде всего бендеровцы – 40 тысяч человек в 43 – 44 гг. От геноцида польское население спасла опять же наступающая русская армия.
Вайда представляет пленных офицеров – мучениками за польский народ и за веру. «Элита», «герои» – какими только словами не превозносят жертв Катыни. Прекрасные лица, подогнанная форма, блеск наград – режиссёр призывает нацию любоваться своими офицерами. В среде пленных царит патриотическое единомыслие, диалоги выверены, мысли мудры. Не стал бы подвергать остракизму мифотворчество Вайды. Может быть, и нам стоило бы задуматься, что патриотический подъём в нашей армии и обществе наступит тогда, когда мы перестанем показывать своих воинов тупицами и лентяями, оборванцами и «штрафниками».
Вайда в буквальном смысле слова «молится» на своих соотечественников. Польские офицеры в Козельске. Их разместили в изгаженном и обобранном (русскими, разумеется…) православном храме. В жуткой и тёмной стране поляки празднуют Рождество, ждут первой звезды в беспросветном небе. Они стоят в проходах между четырьмя кубами нар, пересечение проходов образует крест, который заполняют поляки. Вид сверху: в центре креста светлый лик генерала, читающего слова молитвы. Неземной свет исходит от живого креста… Ещё образ: молодой поручик падает в ров, сражённый пулей энкавэдэшника, в руках он сжимает чётки с распятием. Советские солдаты забрасывают ров землёй. Но не могут засыпать руку с крестом. Победа Света над тёмной советской силой! Ещё один образ, апофеоз. Жена ротмистра ищет среди убитых и тяжелораненых своего мужа. Она замечает ксёндза, читающего молитву над накрытым шинелью телом. Она узнаёт шинель мужа, на ней синяя орденская ленточка! Прекрасная полячка бросается к телу, срывает с него шинель… А под шинелью изваяние Христа, сброшенного советскими пулями с церковной стены. Польское искусство, искусство последней христианской страны Западной Европы, всё ещё обладает мистической силой. Этот образный ряд сильнее американских пропагандистских агиток.
Польские вдовы, матери и сёстры, от лица которых ведётся повествование, – поразительные красавицы, первый ряд польского женского кино – Коморовская, Осташевская, Челецкая. Со времён советского кино мы отвыкли видеть такие одухотворённые лица на экране, сопереживать блистательной актёрской игре. Сейчас мы вынуждены довольствоваться лицезрением потасканных физиономий «звёзд» сериалов и шоу. Правда, у прекрасных полячек мы почти не видим переживаний и любви. Эти женщины – воительницы. Смысл их жизни – доказать окружающим свою правду, правду о расстреле офицеров русскими. Недавний соцреалист Вайда стремится показать правду жизни и здесь совершает ошибку. Окружающие поляки отмахиваются от горя вдов. Одни из них не верят «злодеяниям Советов» (видимо, достаточно хлебнувши горя от гитлеровского пятилетнего геноцида), другие предпочитают конформистски промолчать, третьи осыпают женщин проклятиями и насмешками, доносят на них в спецслужбы Народной Польши. Вайда не пытается объяснить зрителям, почему его «правда» оказалась никому не нужна. Попытка представить всех «несогласных» негодяями не убедительна. Между тем есть что-то цельное, созидательное в образах строителей «нового мира», стремящихся превратить родину в цветущий сад.

Поражает озлобленность и взаимная ненависть самих поляков. Вдовы бросают чудовищные обвинения в адрес всех, кто не принимает их трагедию. Функционерам «новой» Польши, офицерам Армии Людовой. Юноша-партизан, сын одного из расстрелянных офицеров, не раздумывая, выхватывает револьвер, чтобы застрелить польского милиционера. Сестра ротмистра оскорбляет священника, призывающему к добру и состраданию. Строители советской Польши беспрестанно говорят о прощении, необходимости забыть о взаимных обидах во имя возрождения страны. Символична сцена, когда служанка приносит вдове генерала сохранённую ею во время оккупации саблю. Вложенная в ножны сабля как бы говорит о мире и покаянии. Но с безумной гордостью и заносчивостью генеральша обнажает клинок. Война продолжается! После такой сцены какой обыватель не проголосует за размещение на своей территории направленных на восточных варваров ракет.

Отдельная тема – изображение русских. Стремясь быть «объективным», А.Вайда придумывает образ положительного героя – расхристанного капитана в исполнении С.Гармаша, критикующего советские газеты, не говорящие «всей правды» о жизни в СССР. Для капитана придумана анекдотическая история влюблённости во вдову ротмистра. Для неё он идёт на предательство, выдаёт все военные секреты (совсем как Андрий у Гоголя!). Но этот образ слишком проходной, схематичный. А на протяжении всего фильма – озлобленные, небритые, грязные русские солдаты и офицеры – люди без лиц. Их жесты – как движения животных, реплики – отрывистые возгласы разбойников, повадки – распущенных зверей. Чего стоит одна сцена. Советские солдаты раздирают надвое польский красно-белый флаг. Красную половину водружают обратно, а белую пускают на портянки. Всё это происходит перед строем пленных офицеров. Что ж ни один из них не бросился спасать поруганную честь страны? Где польский гонор? Нет, они выше этого. Русских Бог накажет.
Правда, до самого конца фильма автор сохраняет «объективность». Покажет и насилия (но не убийства) немцев, и бесчинства польских коммунистов, и зверства русских. Бесконечны диалоги о «катынской правде», «жизни не по лжи», «покаянии». Герои беспрестанно возвращаются к одним и тем же конфликтам, спорам. Венчающая фильм супернатуралистическая сцена расстрела поляков зверями в грязных пилотках с красными звёздами воспринимается неким катарсисом. Всё становится понятным. Автор ставит жирную точку. А что ставит история – точку, многоточие, вопросительный знак?Константин ЕРОФЕЕВ г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.