А клоуны не сдаютсЯ

№ 2008 / 31, 23.02.2015

Единственное, что мне удалось понять, это полное несоответствие поэзии и жизни. Между жизнью и поэзией обратно пропорциональная зависимость. Всё, что хорошо в жизни, плохо в поэзии. Всё. Что хорошо в поэзии, плохо в жизни. Например, взрыв в жизни ужасен, а в поэзии гениален. «Мне бы памятник при жизни полагается по чину. / Заложили динамит, а ну-ка дрызнь! / Ненавижу всяческую мертвечину, / Обожаю всяческую жизнь». Такой памятник-взрыв создал величайший гений поэзии Маяковский. А в жизни стоит себе на бывшей площади Маяковского, ныне почему-то Триумфальной. Очевидно, поэт уже в наши дни стал лауреатом премии «Триумф». Кому пришло в голову переименовать легендарную Маяковку, где в 60-е годы читали стихи из-под копыт конной милиции. Там, под копытом власти, и я успел прокричать:Как важный страус, прошагало время
Как фокусник по острию ножа
И в зоопарке, брошенные всеми
Уснули звери
Дрыхнут сторожа
Вот попугай – нахохленный дурак
Вот попугай – он мой давнишний враг
Вы помните, как злобно, не мигая
Нас поучали злые попугаи
Они орали – эти попугаи
Они ругали – эти попугаи
Их покупали
Им доверяли
Им судьбы мира подчас вверяли
Они орали других ругая
За непохожесть на попугая…
1960 г.За этот стих меня выгнали с факультета журналистики в МГУ на Моховой, и я сбежал в Казань, поближе к Хлебникову и Лобачевскому. Умно поступил. Успел один курс закончить. Потом снова выгнали, уже за клоунов.Куда они, клоуны, клонят
Кого он, клоуны, корчат
С арены клоунов гонят
В застенках клоунов топчут
А клоуны всё смеются
Их головы всё рыжеют
А клоуны не сдаются
Хотя дураки жиреют
Смеются они веками
Смеются над дураками
1961 г.Меня уже совсем было отчислили, но тут пересменка у власти – сняли Хрущёва, и я, перековавшись из журналиста в филолога, поначалу даже вольнослушателем без стипендии и общежития, закончил университет. Каким чудом мне удалось при этом защитить на отлично диплом о Лобачевском и Хлебникове, известно одному Богу. Вот недавно звонил мне из Казани замечательный поэт-авангардист Лоренс Блинов и рассказал удивительную историю. Немного позже меня заказал он в университетской библиотеке пятитомник Велимира Хлебникова. И вдруг услышал истошный вопль библиотекарши: «Надо же, какая чушь напечатана! Второй человек за все годы её заказывает!» И тычет пальцем в формуляр, а там, конечно, моя фамилия. Что правда, то правда. Никто. За тридцать лет – никто! После этого эпизода доступ к Хлебникову перекрыли, видно, библиотекарша настучала в КГБ. Тут-то и взяли на заметку и меня, и Лоренса Блинова. Тем не менее, вернувшись в Москву, я успел поступить в аспирантуру в Литинституте с дипломом о Хлебникове.
В жизни всё это очень и очень плохо. А в поэзии? Трудно сказать. Кто из поэтов, кроме мня, не печатался с 60-х по 90-е? А в 90-х всем было уже не до поэзии.Я достиг тишины
Потерявшей меня навсегда
Я достиг тишины
Потерявшей меня в тишине
Я достиг тишины говорящей
И крика молчанияВсё-таки очень странно. Лет до сорока меня называли молодым поэтом и говорили: «Куда вы торопитесь, у вас всё впереди». А потом с ходу стали говорить, что я уже стар. Однако совсем по-иному рассудил русскоязычный мировой интернет. Как только на музыкальном портале GRAMMY.ru в голосовании 2003 года появилась номинация «Поэзия года», 11 000 пользователей проголосовали за мою поэму «Компьютер любви», созданную в 1983 году. А в 2005 ситуация повторилась – голосовали уже 15 000.
Если бы в годы моей молодости и зрелости была такая возможность прямо без посредников, через интернет знакомить читателей со своей поэзией! Не было бы конной милиции, топчущей поэтов у памятника Маяковскому. Не вылавливало бы КГБ запрещённые тома Хлебникова и наши бледные рукописи – 5 экземпляров под дефицитную копирку на машинке. Другая была бы жизнь. Но не наша.
Ещё не было в СССР компьютеров в 1983 году. Ещё Андропов говорил академику Глушкову, что нам нужны не компьютеры, а пролетариат. А я уже создал свой «Компьютер любви». И ведь работает до сих пор.Константин КЕДРОВ