Из породы властителей дум

№ 2008 / 51, 23.02.2015

Солженицын ушёл. Однако хотелось бы говорить не о масштабе его личности, в этом дифирамбическом искусстве сейчас многие упражняются, а о его трагедии.
Трагедии, несмотря на всю его известность, неуслышанности. В эти дни исполнилось бы 90 лет Александру Солженицыну

Солженицын ушёл. Однако хотелось бы говорить не о масштабе его личности, в этом дифирамбическом искусстве сейчас многие упражняются, а о его трагедии.
Трагедии, несмотря на всю его известность, неуслышанности. Он монументальным памятником находился в последние десятилетия ближе к периферии нашей жизни. Он жил, мыслил, писал, и в то же время создавалось ощущение, что где-то там, в далёком прошлом. У нас было два Солженицына. Один – классик, крупный мыслитель, знамя диссидентства и азартный обличитель ГУЛАГа. Он остался ещё где-то в Вермонте да в записях «вражеских голосов». Другой – вернувшийся, проехавший на поезде через всю страну, жаждавший её понять новую, изучить, а потом и направить, но из вагона этого не вышедший.
Александр Исаевич так и колесил в последний годы в опломбированном составе по стране, его оттуда не выпустили, не приняли. На Солженицына-занозу махнули рукой, сказали: «Блажит старик», и это «блажит» накрепко привязалось к нему. Его сурово пристегнули ремнями к советскому прошлому, а в современной России не дали вздохнуть, развернуться. Он пришёлся не ко двору новой стране, пренебрегал премиями, регалиями, не любил официоза, имел смелость довольно вольнодумно высказываться.
Любой авторитет, претендующий на какое-либо влияние на ход государственного строительства, незамедлительно отодвигается на периферию, загоняется в гетто, при жизни записывается в фонды музея. Именно положение Александра Солженицына в последние годы жизни наглядный и показательный пример. То, что не смогли с ним сделать при Советской власти, сейчас легко обделали: он вроде бы и есть, но в то же время его нет, он говорит, он пишет, но его мало кто слышит. Солженицына перевели на периферию духовно-культурной жизни. Люди, гнавшие его из страны в своё время, сейчас бы только позавидовали такому положению вещей.
Мумифицировав при жизни, сейчас его спешно заливают в бронзу, чтобы ни одно живое слово не прорвалось сквозь толщину удушливого парникового воздуха. Новостийные ленты светятся возгласами, что «Россия будет закреплять память» о писателе, президент Медведев подписал указ об увековечении его памяти (это у нас происходит только по указу). В Москве и некоторых других городах будут названы в честь его улицы, откроется музей памяти Солженицына, учреждены стипендии его имени и тому подобное. В первые дни по кончине премьер Путин, который именуется чуть ли не учеником и близким другом, в беседе с могильщиком российского образования министром Фурсенко указал на то, чтобы творчество писателя заняло достойное место в школьной программе. Как знак судьбы в текущем году ещё при жизни Александра Исаевича вышла его биография в серии «ЖЗЛ», будто написанная по лекалами почивших в бозе сахарным житиям Владимира Ильича.
В 1998 году Солженицын отказался принять высшую награду из рук Ельцина, мотивируя тем, что не может принять её из рук власти, доведшей до гибельного состояния страну.
При Путине же благорасположение власти в виде госпремии было принято. Можно много по этому поводу рассуждать. Говорить, что Солженицын всецело принял нынешнюю Россию, что он, будучи «совестью нации», благословил эту власть, доверился ей. Одно очевидно – писатель на закате своей жизни всё-таки предпринял попытку диалога с существующей властной элитой.
Этот диалог был нужен ему как попытка прорыва блокады, порушения тех многочисленных ширм, которыми окружили писателя и которые во многом срослись с ним самим. Для этого диалога он отделил Ельцина от Путина, наделив первого всеми грехами, а второго самыми возвышенными и благородными устремлениями. Но это был тот же романтизм, с которым он вернулся после крушения ненавистного ему СССР. Тогда в страну он возвращался победителем, полным романтических надежд, вооружившийся программой «Как нам обустроить Россию?» Однако победители были уже иные и конкуренты им не нужны…
Беда Солженицына, что он, вероятно, был азартный человек и в азарте слишком часто заблуждался, превращаясь в Дельфийского оракула. Рыцарь трансформировался в Дон-Кихота и вместо реального, хоть и гиперболизированного зла он обрушивался на мельницы, которые ему в нужный момент подставляли.
Думаю, что было отчаяние, возможно даже капитуляция, принятие мысли, что рано или поздно с властью надо свыкаться, бороться с ней бесполезно, ведь она вновь и вновь на разных витках исторического развития возрождается в слегка изменённом внешнем обличии, но только ещё более сильная и циничная. И в принципе, сказанное о ней раз будет правильным долгое время: «Разрушение наших душ за три четверти столетия – вот что самое страшное. Страшно то, что развращённый правящий класс – многомиллионная партийно-государственная номенклатура – ведь не способна добровольно отказаться ни от какой из захваченных привилегий. Десятилетиями она бессовестно жила за счёт народа – и хотела б и дальше так. А из бывших палачей и гонителей – кто хоть потеснён с должностей? С незаслуженного пенсионного достатка?» («Как нам обустроить Россию?») С небольшой редактурой – эти слова о нашем времени.
А вот из статьи начала 70-х «Жить не по лжи!». Разве это не обвинение нашим современникам за предательство собственного гражданского мужества: «Уже до донышка доходит, уже всеобщая духовная гибель насунулась на всех нас, и физическая вот-вот запылает и сожжёт и нас, и наших детей, – а мы по-прежнему всё улыбаемся трусливо и лепечем косноязычно:
– А чем же мы помешаем? У нас нет сил. Мы так безнадёжно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков – только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твёрдости, ни гордости, ни сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, третьей мировой войны не боимся (может, в щёлочку спрячемся), – мы только боимся шагов гражданского мужества!» Но, к сожалению, эти слова мы не слышим, нам сказали, что они не про нас…
Будем надеяться, что Александр Солженицын не последний из коренной породы властителей дум, что она ещё не полностью выкорчевана, не залита плотным слоем асфальта, на котором в ухоженных клумбах пестуют духовно маленьких людей.

г. СЕВЕРОДВИНСКАндрей РУДАЛЁВ