ЭТО БЫ­ЛО НЕ­ДАВ­НО, ЭТО БЫ­ЛО ДАВ­НО

№ 2009 / 6, 23.02.2015

«Ког­да я ито­жу то, что про­жил, и ро­юсь в днях, яр­чай­ший где…»
Го­ды сво­ей ра­бо­ты в «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии» я вспо­ми­наю с бла­го­дар­но­с­тью. Это бы­ло не­дав­но, это бы­ло дав­но – со­рок лет то­му на­зад, 1969 год.

или Как пароход назовёшь, так он и поплывёт

(Пять лет в стенах «Литературной России»: 1969 – 1974)

1.

Вячеслав САВАТЕЕВ

«Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях, ярчайший где…»

Годы своей работы в «Литературной России» я вспоминаю с благодарностью. Это было недавно, это было давно – сорок лет тому назад, 1969 год. Другая не только жизнь – другая эпоха, общественно-политическая формация…

Тогда я только подступал вплотную к своему тридцатилетию, работал в школе учителем русской литературы и английского языка – и, казалось, ничто не предвещало каких-то особых перемен в моей жизни. При этом со студенческих лет я пытался писать, преимущественно критику, даже периодически атаковал ими редакции уважаемых журналов и газет, – и безрезультатно. Мои гениальные опусы с разной мерой вежливости отклоняли. Впрочем, это знакомо всем пишущим.

Исключением и удачей была лишь одна моя публикация того времени – в журнале «Молодая гвардия», 1965 год. Именно там была напечатана моя первая рецензия – на только что вышедшую повесть Н.Евдокимова «Ни кола, ни двора» – с весьма загадочным и интригующим заголовком «Загнивают дачевладельцы», кстати, придуманным редакцией. Рецензия была задиристая: я упрекал писателя за, что он недостаточно резко осуждал своих молодых героев за их мещанство… Видимо, воспитанный на «неистовом Виссарионе» и славной когорте революционных демократов, я считал одним из главных свойств критика насупленный, хмурый вид и право судить литератора с высоты некоего недостижимого эстетического идеала (справедливости ради, сознаюсь, что это осталось во мне и до сих пор; впрочем, иногда, видимо, строгость и нелицеприятность – но в умеренной дозе – и вправду не самый большой порок для критика)… Как бы то ни было, опасный вирус сочинительства попал на подготовленную почву, и с тех пор я «заболел» всерьёз и надолго. Отныне уже ничто не могло меня спасти от литературного зуда, и я продолжал домогаться редакций печатных изданий с ещё большим азартом, чем раньше…

***

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Нетрудно догадаться, что я в своих неутомимых поисках не мог не обратить внимания на «Литературную Россию», куда тоже послал одну из своих рецензий на повесть, недавно прочитанную мной в «Юности». Пришёл ответ. Нет, конечно, напечатать вашу рецензию не можем, – читал я, – но если в следующий раз вы захотите написать для нас, позвоните, чтобы мы могли согласовать тему вашего выступления… Казалось бы, обычный очередной отказ, но было в нём что-то неформальное, неофициальное, и я почувствовал какую-то надежду, хотя и робкую. Письмо было вложено в фирменный конверт, написано от руки красивым женским почерком и подписано: редактор отдела критики и библиографии «Литературной России» Н.Изюмова. Это была Нонна Аристарховна Изюмова, которая и оказалась моим ангелом-хранителем на годы вперёд. Это она «выловила» меня из «самотёка»; с её лёгкой руки я стал регулярно печататься в еженедельнике, а позже был принят в редакцию на работу.

…Прошло ещё немного времени, прежде чем я с подачи Н.Изюмовой предстал пред светлые очи главного редактора «Литературной России» К.И. Поздняева. Помню, что во время первой встречи он сказал: «Я знаю, что Нонна Аристарховна по моей просьбе заказывала вам несколько рецензий, и вы ни разу не подвели. Я это запомнил». Забегая вперёд, скажу, что К.И. Поздняев относился ко мне по-доброму, как старший к своему младшему коллеге, и в то же время без какой-либо обидной снисходительности. Он никогда не показывал своего начальственного превосходства, не обижал подчинённых. Это не значит, что он был редактором-душкой, идеальным начальником – да и бывают ли такие? Он бывал и строг, и требователен, но в нём было душевное, человеческое тепло.

2.

Итак, я пришёл в отдел критики и библиографии, который возглавляла тогда Д.С. Дычко. Она была «и.о.», её долго не утверждали в должности заведующей, и она болезненно это переживала. Противники её назначения были в Союзе писателей РСФСР, она это знала; но она не теряла надежды и самоотверженно выполняла свои обязанности… Она звёзд с неба не срывала, была человеком довольно ортодоксальных советских взглядов; никаких «закидонов» в литературе и критике не признавала, и в целом была вполне добропорядочным литературным работником. Возможно, когда-то у неё были свои амбиции, но вскоре она вполне удовлетворилась своим жизненным и творческим «потолком», если бы не это двусмысленное положение «полузаведующей»… При этом Д.С. пыталась доказать всем, что она объективна, не имеет каких-либо пристрастий, находится вне литературных партий и руководствуется лишь высокими критериями идейности и художественности – возможно, что и сама верила в свои слова. На самом же деле это было, конечно, лукавством, к тому же довольно наивным и легко разоблачаемым. Она довольно активно привечала «своих», тащила на страницы тех, кто был с ней в дружеских отношениях.

Иногда она сама писала статьи, к этому процессу она относилась как к священнодействию; почти не выносила никаких замечаний и пожеланий, была страшно ревнива. Помню, как она писала статью об очередном романе Анатолия Ананьева «Вёрсты любви». Её несколько дней не было на работе. Потом она принесла рукопись, состоящую из клочков бумаги, пришпиленных многочисленными скрепками, в которой могла разобраться только она сама. А затем несколько часов терроризировала машинистку. Кажется, она даже читала свою рукопись Ананьеву: лицо её при этом горело от волнения; она была словно в трансе… Кажется, нечто похожее было со статьёй о Петре Проскурине, ещё о ком-то. Впрочем, я не хочу бросать тень на Д.Дычко: положение критика да ещё работника подведомственного издания с писательским начальством было более чем незавидным, жалким, и мы все в той или иной мере находились в таком положении. Д.С. в этом смысле можно было только посочувствовать. Я и сочувствую. Однако хорошо то, что хорошо кончается. В конце же концов её интронизация в должности заведующей состоялась; но, кажется, она уже и не была особенно рада этому -– скорее всего, перегорела…

***

Кажется, едва ли не в первый же месяц моей работы в качестве редактора случилось то, что должно было случиться, – хотя, возможно, и не в такой демонстративной форме. Мы тогда готовили полосу коротких, двухстраничных рецензий. Мне дали на редактуру рецензию известного в ту пору сатирика-юмориста Виктора Ардова. «От главного пришла, не задерживайте», – было сказано мне. Надо было слегка поправить, проверить цитаты… Я же прочитал – и взялся за голову. Мне показалось, что она написана столь небрежно, что я решил её решительно улучшить, «причесать». И я стал кроить. Не имея опыта редактуры, я по сути переписал рецензию, убрав слишком разговорную интонацию, повторы, алогизмы, сделав переходы и прочее. Над двумя страницами я трудился почти весь рабочий день. Дважды я перепечатывал рецензию, пока не вылизал до степени совершенства и отдал её в секретариат. У меня были лёгкие сомнения, всё ли я так сделал, достаточно ли потрудился над своим заданием. Но я подавил свои сомнения, ни с кем не посоветовался – ведь всего две страницы. Ну, в общем, сдал и сдал…

Как я уже знал, бывало, что статьи и рецензии подолгу лежат, «вылёживаются», пока их поставят в номер, а тут (может, потому что рецензия была от главного) она пошла сразу в следующий номер. И вот в один не самый прекрасный понедельник, когда номер уже был набран и главный редактор прочитал его, меня утром приглашают зайти в кабинет к Константину Ивановичу… Захожу, главный сидит в кресле, а перед ним на столе лежит разворот с рецензиями. Одна из них – я сразу почувствовал, уловил краем глаза, была рецензия В.Ардова. «Вы готовили эту рецензию? – уже сам вопрос заставил нехорошо забиться моё сердце. «Я», – упавшим голосом ответил я. «Я снимаю её из номера, – сказал негромко К.Поздняев. – Это не рецензия Виктора Ардова… Я читал её в оригинале… Возможно, то, что сделали вы, лучше, хотя я не уверен в этом… – он сделал паузу. – Но это совсем другая , это ваша рецензия… Одним словом восстановите прежний текст… Пусть Ардов сам отвечает за то, что и как он написал… И не обижайтесь на меня».

Ноги у меня были ватными, язык пересох. Я подвёл главного редактора, показал свой непрофессионализм. Уж лучше бы он накричал на меня, отчитал, сказал бы какие-нибудь обидные слова; я готов был провалиться сквозь землю… Но он пожалел меня и никогда больше не вспоминал о моей невольной оплошности, и я был благодарен ему за это. Я усвоил тот урок на всю жизнь: пусть автор отвечает за себя сам, за него не надо писать, ему надо помочь, если он нуждается в твоей помощи. И делать это надо очень деликатно, с уважением. Казалось бы, азбука; ну значит, мне предстояло усваивать эту азбуку. И помог мне в этом сатирик В.Ардов, сам того не желая…

Кстати сказать, примерно в то же время я начал работу над своей кандидатской диссертацией на тему о современном сатирическом рассказе, одним из героев этой диссертации предполагался быть В.Ардов, наряду с Л.Ленчем, Г.Рыклиным и иже с ними. Правда, позже тема диссертации по настоянию моего руководителя и кафедры была заменена. Потом я услышал анекдот из фильма, который подходил к моей ситуации. Аспиранта спрашивают, о чём он пишет свою диссертацию. «О советской сатире», – отвечает тот. «В первый раз вижу человека, который пишет о том, чего нет…». Злой и не совсем справедливый анекдот, но что-то в нём есть. Впрочем, это уже отдельный сюжет.

3.

К.И Поздняев был ярким представителем старшего поколения в редакции. Сам участник войны, военный корреспондент, свои статьи он также в основном посвящал поэзии и поэтам военного поколения; у него вышло несколько книг на эту же тему. Он был цельный человек, по-военному чёткий и немногословный, но внутренне мягкий, даже немного сентиментальный. Но когда надо было защищать правое дело, он становился бойцом. Напомню случай со своей статьёй о романе В.Очеретина «Трижды влюблённый». Ну то, что я написал зубодробительную статью о романе на актуальную рабочую тему с положительным героем, автором которого (романа) был известный писатель, главный редактор журнала «Урал», – ещё куда ни шло и какой с меня спрос? Но зачем надо было Поздняеву печатать эту статью, ссориться с Очеретиным, вхожим в руководство Союза писателей, да ещё и, как оказалось, членом Свердловского обкома партии? Правда, К.И. немного осторожничал, что-то, наверное, разузнал где надо – но всё же рискнул и напечатал. И потом его хвалили и в Союзе писателей, и в ЦК, и он был горд своим поступком – он сам мне об этом рассказывал. Подробнее об этом случае я уже писал в «Литературной России» (см. мою заметку «Запоздалая благодарность», номер «ЛР» за 12.01.2007). Мне кажется, он вообще любил риск, был азартен. На рожон не лез, но и не трусил; признавал свои ошибки и защищал своих сотрудников – прекрасная и редкая черта.

***

Правой рукой К.И. Поздняева был его первый зам Г.С. Куклис. Человек молчаливый, даже мрачноватый, он тоже был участником войны (но подробностей его биографии я не знаю). Всегда спокойный, доброжелательный, он охотно выслушивал сотрудников, давал добрые советы. В газете выступал со статьями, когда надо было высказаться по какому-то сложному, особенно идеологически, политически сложному поводу. Если бы главный редактор был Чапаевым, то Куклис мог бы быть при нём комиссаром. Он говорил неторопливо, обстоятельно, избегал резких выражений – образ этакого гуру, обладающего неким высшим знанием (говорю это без какой-либо иронии, в самом позитивном смысле).

Иного плана был второй заместитель главного – Банников Н.В. Человек несколько богемного склада, поклонник высокой поэзии ранга Б.Пастернака, А.Ахматовой; считалось, что он был сторонником «русской партии» в литературе и Союзе писателей. Банников неплохо дополнял главного редактора и его первого заместителя. Бывало, что выступал в лёгкой оппозиции к литературному официозу, тем самым как бы корректируя, смягчая «генеральную линию» «Литературной России». Впрочем, говорю это не столько на уровне фактов (многое сейчас попросту забылось, стёрлось в памяти), сколько на уровне ощущений. Помнится, он довольно критично, «вольно» оценивал некоторые «нужные», «обязательные» с точки зрения писательской дипломатии материалы. Боюсь ошибиться, но известный флёр допустимого фрондёрства иногда у него был…

К старшему поколению (тоже участник войны) принадлежал и ответсекретарь редакции Н.Б. Лейкин. Чёткий, подтянутый, быстрый, он был ровен и интеллигентен в своих отношениях с работниками редакции. Сам он был фанатиком театра, ходил на все премьеры, прекрасно разбирался в этом деле и писал довольно толковые, взвешенные, профессиональные статьи о театральных постановках. Позже оказалось, что мы живём неподалёку друг от друга; мы и сейчас иногда встречаемся с ним случайно, во время прогулок или походов по хозяйственным нуждам…

С трудом вспоминаю, когда заместителем Лейкина стал Марк Дейч. Я уже ушёл из редакции, когда Дейч не по своей воле оказался за границей и стал заядлым либералом, идейным борцом против советской власти и т.п. Теперь он, судя по его выступлениям в печати, и прежде всего в «Московском комсомольце», думаю, в полной мере отряхнул прах той «Литературной России», которая по его нынешнему раскладу относилась к изданию консервативного, патриотического, а то и «черносотенного» толка. Что ж, никто не может запретить человеку меняться, колебаться вместе с линией партии, тем более что, насколько я помню, Дейч членом партии и не был. Так что имел полное право перекинуться в стан противников…

В отличие от М.Дейча, Г.В. Дробот, заведующая отделом прозы, была не только членом партии, но и секретарём партбюро редакции. Тут, как говорится, спрос другой. И, честно говоря, очень обидно, что она тоже довольно быстро сменила свою политическую «ориентацию», перешла в один лагерь с Дейчем и ему подобными. Я знаю, что уже в «новое время» она стала одним из инициаторов литературной организации «Апрель», редактором одноимённого журнала либерального направления. Где теперь «Апрель» и где сами либералы? И всё же Галина Васильевна заслуживает большего уважения. Хотя бы потому что, как и её коллеги по редакции, была участницей войны, человеком доброжелательным, кампанейским. Допускаю, что она «перекинулась» не только по идейным соображениям, а просто потому, что в том лагере оказались некоторые её старые друзья. Как бы то ни было, хочу искренне верить, что ей не приходится сожалеть «о бесцельно прожитых годах» – в том числе и советских .

Заместителем Г.Дробот был В.А. Кривцов. Человек начитанный, грамотный, по литературной ориентации определённо «русак», как и Н.В. Банников, с кем он и был дружен. Он отличался своей ироничностью, даже язвительностью и частенько поддевал коллег, впрочем, вполне доброжелательно. Он сам писал прозу, я читал его интересный роман о гражданской войне… Недавно я узнал, что он, слава богу, жив-здоров, и мне приятно вспомнить о нём.

Приятные воспоминания у меня связаны и с Ильгизом Каримовым, человеком душевно лёгким, талантливым, сыном известного российского поэта М.Карима. Недавно я прочитал его заметку в «Литературной России» – как привет из далёкого прошлого, когда Ильгиз работал в отделе национальных литератур в «ЛР». Слава богу, жив курилка!

По-своему колоритной фигурой был П.И. Павловский. Высокий, громкоголосый, он ходил по коридорам редакции, заглядывал к нам в рабочие кабинеты, сообщал какие-то новости, целовал женщинам ручки, говорил какие-то банальности и уходил. Он написал тогда пьесу по письмам Тургенева и Виардо, поставил её в театре Советской Армии и приглашал всех на свои спектакли. Я спектакля, к сожалению, так и не посмотрел…

В отделе поэзии был всего один человек – Е.А. Антошкин, сам поэт. Курировал отдел член редколлегии «Литературной России» С.А. Поделков. Он частенько захаживал и к нам в отдел; любил поговорить, много знал стихов, охотно читал их. Только потом я узнал, что у него была не лёгкая и не простая судьба… Сам он об этом не очень рассказывал. Антошкин позже перешёл работать в «Огонёк» к А.Софронову, пока в журнал не пришёл В.Коротич и не привёл свою команду…

***

Думаю, не обижу наших мужчин, если скажу, что большей и лучшей частью нашей редакции были всё же женщины. Некоторых из них я назвал. Дополню этот список.

Т.Д. Резвова возглавляла отдел национальных литератур. Участница войны. Помню её всегда в хлопотах и заботах; она много «дымила», не отказывалась и от «боевых, фронтовых»… Уже после моего ухода из «Литературной России» мне рассказывали, что она погибла как-то нелепо, будто бы её нашли мёртвой под железнодорожной платформой.

Хорошо помню Коваленко Р.М., человека с характером, умную женщину. Она была «рабочей лошадкой» одного из важных отделов еженедельника – очерка и публицистики. К сожалению, я также недавно прочитал о её преждевременной смерти. Отдел искусства возглавляла Пистунова А.М., женщина яркая, с хорошим художественным вкусом.

Большая нагрузка в редакции ложилась на зав. бюро проверки Панфёрову Н.И. Она добросовестно выполняла свою роль «контролёра». Сколько раз выручала нас, «вылавливала», исправляла фактические ошибки. Настоящая «палочка-выручалочка». И очень доброжелательный человек.

4.

Пять лет пролетели быстро. Каждый день был наполнен какими-то событиями – большими и малыми. Большая часть времени уходила, конечно, на рутину – редактирование статей, работу с авторами. Приходилось бывать в Союзе писателей, на заседаниях, встречах, обсуждениях. Иногда поручали писать отчёты, ездить в командировки в республики на съезды писателей с С.В. Михалковым, Ю.В. Бондаревым, А.П. Кешоковым, другими известными писателями. Но знакомство было шапочное. Мы, газетчики, там были «обслугой»…

В те годы я много писал, печатался – рецензии, статьи. В основном о текущей русской литературе. «Текло» разное, но большей частью серое, блёклое. Сознательным бойцом какого-либо «стана» я не был; ориентировался на свой вкус, придерживался по возможности объективной точки зрения. Другое дело – как меня воспринимали со стороны. Написал об Очеретине – значит, либерал, критикует официоз, рабочую тему. Написал положительную рецензию о романе Вс.Кочетова «Угол падения» – ортодокс, «заказной», партийный критик. Пощипал «очернительскую» повесть Ю.Щеглова «Когда отец пошёл на фронт», опубликованную в «Новом мире», – пособник гонений на А.Твардовского. Покритиковал Ю.Трифонова – ясное дело, зачислен в ретрограды и гонители либералов. Сказал слова похвалы в адрес М.Алексеева, П.Проскурина – навечно занесён в списки «почвенников», «русофилов». Логика литературной борьбы, в которую критик вставлен как патрон в обойму. Постепенно и меня стало относить в одну сторону. Как сейчас сказали бы, я стал самоидентифицироваться. Не столько сам, сколько мне помогали другие.

Помню, в 1973 году редакция послала меня на совещание молодых литераторов. Месяц замечательной школы – лекции, встречи с известными писателями, «рубка» со своими коллегами, написание статьи для сборника, который вышел в «Молодой гвардии»,– «Молодые о молодых». Прекрасная школа – идейная и профессиональная. Учёба у старших, а главное – у самого себя, рядом с другими. Моим руководителем был В.А. Сурганов; доброжелательное отношение к себе я чувствовал со стороны людей «одной крови» В.К. Панкова, В.В. Дементьева, некоторых других старших товарищей. С прохладцей ко мне отнёсся А.М. Турков, который сказал, что мне надо меньше писать, сделать перерыв… Что он имел в виду, я не знаю, а он не объяснил, но это одёргивание запомнилось. Обиды не было, и я до сих пор с уважением отношусь к профессионализму и старшинству А.М., но больше подойти мне к нему почему-то не захотелось.

В этой связи мне вспоминается и ещё один характерный случай более позднего времени. Было это уже в ИМЛИ. Ко мне подошла литературовед Г.А. Белая, работавшая в Институте, и напомнила о моей статье, опубликованной ранее в «Литературной газете», в которой я полемизировал с ней. Полемика была вполне корректная, но она почему-то, видимо, решила, что я спорил с ней не по чину, а главное – был уязвим, так как работал в партийных органах. Одним словом, она хотела написать жалобу в ЦК, но удержалась и вот теперь сообщает мне о своём благородном поступке. Что ж, я поблагодарил её, но у меня от этого разговора осталось неприятное впечатление… В самом деле, зачем надо было солидному учёному писать жалобу в высшую инстанцию, чтобы заткнуть рот своему оппоненту? Я и к Белой всегда относился с должным пиететом – в конце концов она всё же свою жалобу не написала, а я какой-никакой интеллигент, но, как и к Туркову, лишний раз подойти к ней после рассказанного ею мне не хотелось… Верно говорится: насильно мил не будешь.

5.

В жизни редакции, конечно, были не только будни, но и праздники. Запомнился один из них – когда мы всей редакцией отправились в трёхдневную поездку в Ленинград. Всё было прекрасно организовано. Мы с женой, родившейся в Ленинграде, посетили Эрмитаж, Русский музей, музей Ф.Достоевского. Возвращались в Москву, полные впечатлений. Женщины кое-что прикупили по части посуды, одежды. Это была замечательная поездка!

Как известно, в те годы в одном здании с «Литературной Россией» располагалась редакция «Литературной газета». Уже по одному этому мы находились в состоянии скрытого, а порой и открытого соревнования друг с другом. «Литературная газета» нас, конечно, подавляла своими возможностями, «старшинством». Но у нас была своя гордость и на «буржуев» мы смотрели свысока. Однако порой мы оказывались связанными неразрывными родственными узами – считалось, что делаем одно общее дело. Так оно и было.

Случалось, что по большим праздникам мы даже дежурили одной командой. Так я на праздник Октября попал на дежурство в кабинете самого А.Б. Чаковского, главного редактора «Литгазеты». Чтобы не было скучно, я взял с собой жену. Нас впечатлил кабинет, чёрные кожаные кресла, диван, сифон с газированной водой. Бесплатной – пей сколько хочешь. Я же опасливо, не без трепета посматривал на вертушку – ведь по ней могли позвонить с самого верха. Собственно, в этой вертушке и была заключена главная тайна и цель нашего дежурства. Слава богу, никаких незапланированных звонков в тот раз не случилось…

А однажды редакция дала нам с женой путёвки в дом отдыха в Сухуми. Запомнилось, какая была жара, как лопалась кора на огромных эвкалиптах, как много было мух в столовой. Когда мы сказали, что неплохо было бы прогнать их, нам невозмутимо возразили: «А зачем? Они всё равно снова прилетят». Почему-то запомнились глупые стишки, которые по радио распевал хор местной самодеятельности: «На доске почёта нету антрекота». Какая доска почёта? При чём тут антрекот?

Помню ещё, что жена спросила местную работницу – судя по всему грузинку, почему в здании течёт потолок. Та с интонацией какой-то очевидной, бесспорной истины ответила: «Так дом проектировали и строили не грузины, а менгрелы…» Мол, чего же вы от них хотите? Вот так дружба народов, подумали мы с женой…

***

Ну что ж, пора и честь знать.

Как пароход назовёшь, так он и поплывёт.

Это дурацкое присловье удивительно верно. Пароход «Литературная Россия» назван точно, надёжно, на долгие времена. Прошло столько лет, так многое изменилось – и безвозвратно. Но осталось главное – верность литературе, верность России, верность своему читателю. Еженедельник в недавние годы пережил тяжёлые времена. Сегодня «Литературная Россия» явно ожила, окрепла, обновилась. Она зачастую бывает содержательнее, острее своих коллег по цеху, может быть потому, что ей приходится экономить свою площадь. Появилось много новых, свежих авторов, в том числе молодых, что радует. Во всяком случае, я читаю еженедельник с большим интересом. Остаётся пожелать выстоявшей и обновлённой «Литературной России» счастливого плавания и попутного ветра. И пусть он дует в ваши паруса!

Вячеслав САВАТЕЕВ