Дымы отечества

№ 2009 / 12, 23.02.2015

Русь, Рос­сия. Ка­луж­ская гу­бер­ния. Бе­ре­га Оки, при­то­ков её. По­том­ки сла­вян­ско­го пле­ме­ни по­лян…
Афо­ни­ны. Ша­мар­ди­ны. Бру­со­вы. По­ст­ни­ко­вы. Го­род­ни­ще­вы.

Попутешествуешь, воротишься домой…

А. Грибоедов.

Любовь к родному пепелищу…

А. Пушкин.

Любовь к родному краю меня томила…

С. Есенин.

Василий АФОНИН

Русь, Россия. Калужская губерния. Берега Оки, притоков её. Потомки славянского племени полян…

Афонины. Шамардины. Брусовы. Постниковы. Городнищевы. Пять родов постепенно соединились в один, основной – род Афониных.

Сибирь. Алтайский край. Северо-Запад Новосибирской области. Исток речки Шегарки, левобережного притока Оби…

Лично для меня всё началось именно там, у истока речного, но и гораздо раньше, дальше гораздо: жизненные истоки рода начались за Уралом, средь Руси, по берегам самой русской реки – реки Оки, берегам притоков её, где века и века назад образовались – возникли селения Жиздра, Шамардино, куда пришли, проявившись из тьмы тысячелетий земных, славяне – поляне, одно из племён славянских.

Кто они, откуда и зачем. И где бродили-селились-существовали, пока не оказались на Балканах, пока не спустились в правобережье Днепра, продвигаясь – расселяясь во все стороны, заполняя и пойму Оки, и более северных рек, определив Новгородские, Псковские, Вятские места – земли, а над ними – Вологодско-Архангельское пространство, омываемое северными водами – морями.

Познавать историю Руси – России трудно, тяжело… Грусть-печаль заполняет, боль душевная, слёзы. И боль эту, боль Отечества своего, станешь постоянно в себе носить, ибо вся история – кровь. Кровь своя, славянская. Века и века долгие – кровь, потому вся история Отечества есть… единый Спас-на-Крови.

Но познавать историю просто необходимо, каждому россиянину следует иметь совершенно ясное представление, а что оно собой являет на земле – Отечество твоё, а в нём – край твой, откуда всё и начиналось для тебя.

И снова на столе сочинения самых серьёзных историков, и заново погружаешься в содержание страниц – глав томов, в далёкое прошлое погружаешься, когда ещё не было и первых зыбких соединений – княжеств, а лишь… беспрерывное движение племён, пытаясь представить мысленно и зримо, а какими они были – праславяне, прародители твои, как выглядели внешне и как звались, и где и как определялись фамилии родов твоих, основного рода, давшего и тебе фамилию. И откуда брались, каким образом определялись имена. И почему главным мужским именем, повторяясь и повторяясь, стало имя Егор, а женскими – Алёны и Дуни…

Город Калуга, Калужская губерния, в ней Жиздра и Шамардино. Селения эти упомянуты в произведениях Ивана Тургенева, но Тургенев – это уже век 19-й, а до него чего только не было, чего только не происходило по Руси-России, если начинать хотя бы с века 9-го, когда историки принимаются с некоторой уверенностью рассуждать о приднепровских славянах и первых княжествах.

А время стремительно. И вот уже начало века 20-го, российское правительство возглавляет Пётр Столыпин, человек удивительный в истории страны, главная и первая для тебя фигура, самая уважаемая. И намеченная им программа реформ – преобразований. Начало преобразований. И вот уже едут прародители мои от берегов Оки к берегам Оби, Иртыша, в Сибирь едут, где вольные земли, где всё как бы заново, по телегам – нажитое добро, а среди ящиков, сумок и узлов – ещё и книги, потому как деды-прадеды из просвещённых крестьян, в семьях всегда была книга хорошая, светская книга, наряду с божественными изданиями, книги читались, ценились, сберегались, являясь частью домашних библиотек.

Алтай, степные речки и озёра, селения и хутора, саманная хата, крытая камышом, пол – утрамбованная глина, печь, сундуки и лавки, кровати деревянные, книги на полках, необходимое хозяйство, скотные дворы, огород и поля, кизяки вместо дров. И – постепенное обживание в новых местах, привыкание. Поездки ежегодные в Барнаул на ярмарки, товары и продукты, продажа-купля, обязательно – книги, пополнявшие библиотеку, начатую в… Калуцской губернии.

Эдуар Харитонов. Русь многострадальная

И много позже, когда я был уже подростком, юношей, взрослым человеком, отец мой, Егор Михайлович Афонин, подкулачник, познавший годы заключения и ссылки, познавший войну, откуда возвратился на костылях, – отец, вспоминая на берегах шегарских запах степной полыни, вспоминая прошлое, спрашивал в пространство, обращаясь к активистам власти советской, отнявшей в 30-м всё, спрашивал, рассуждая:

– А куда ж книги-то подевали они? Те, с наганами, кто колхозы организовывал? Это они ведь мне руки за спиной стягивали проволокой! Куда ж книги-то, вот интересно?! Да неужто сожгли, уничтожили! Злые такие! Записывайся в колхоз и всё тут! А чуть что им не так ответил, он сразу хватается за наган! Ах, какая библиотека! Ни у кого по всему селу не было равной, даже у священника!

– В кулаки нас не зачислили, пожалели, – скажет грустно мама, покачивая головой. – Корова, овцы, поросёнок. Ну и куры ещё. А лошадь – одна. Кобыла. Ста-арая, полуслепая, спотыкливая. Огород засаживали картошкой-овощами. И в полях сеяли немного ржи-овса-пшеницы. Лён обязательно. Кормились же отхожим промыслом. Шерстобиты-пимокаты были мужики наши. Ходили по ближайшим селениям, заказы брали. А мы, девки-бабы, домашнюю работу справляли. Так и жили. Подкулачники, да. За это и угодили на Шегарку. Осенью поздней пригнали, при дождях. Большая партия, все крестьяне. А уже и до нас один поток был, годом раньше. С 29-го начали ссылать сюда. Принялись копать-рыть землянки, а земля сырая. Спасибо, хоть лопаты выдала комендатура, а то… разгребай руками.

Первую землянку на поляне береговой рыли-копали обе мои бабушки, мама и тётя, отцова сестра. И отец в это время тоже рыл-копал землю, вывозя в тачках, но не землянку, а котлован большой… Когда же отбыл срок лагерный, его переправили к семье, и тогда уже все они, выбрав место повыше, обустроили новую землянку, более просторную, более удобную.

Сам я родился в амбаре, брошенном в 28-м неким старожилом, пришедшим в Сибирь давным-давно, после завоеваний Ермаком зауральских просторов. Подремонтированный отцом амбар, отданный на каких-то условиях комендатурой нашей семье. И это был мой первый дом, первая изба, первое жильё. Бревенчатое, с окнами и топчанами, сенками и кладовкой, печью русской, на которой так уютно было спать осенне-зимне-весенними ночами, слыша в печном чувале и трубе шум ветров.

Да, отсюда, от истока речного, и началось всё: жизнь сама, земля, край, родина, Отечество, страна, государство. Русь-Россия начиналась. Здесь впервые вдохнул я дымы Отечества, почувствовал горькую сладость их. Здесь, среди родного пепелища, над могилами сосланных в течение двадцати пяти лет сограждан моих, а те, кто выжил, те и оставили собой, после себя пепелище, отстраняясь от зоны в разные стороны; здесь, над могилами трёх сестёр, умерших голодной смертью…

Согры. Перелески. Просёлочные, полевые дороги. И – дымы костров. Луговые костры, береговые. Усадебные, когда веснами собирают кучами, сжигают по огородам картофельную ботву, будылья подсолнуха. Вот последние дни апреля, тёплый вечер, до-о-олгий закат солнца. И дымы костров по деревне. Подворья Дорофеевых и Безменовых, Патрушевых и Панковых, а дальше – Третьяковы, Спояловы, Самарины, Глуховы, Маляновы, Климовы, Васюковы… И по их огородам дымы. Тебе тринадцать, опершись на вилы, стоишь подле костра, глядя на огонь, и думаешь, думаешь…

И просвещение твоё начинается тут же, в начальной деревенской школе, классах её, с книжек библиотечки её. Букварь. Рассказы-повести Гайдара. Рассказы-повести Пришвина. «Рассказы для детей» Чехова.

А семиклассная школа – за шесть вёрст по течению речному. Интернат при ней. Школьная библиотека, сельская. Средняя школа – очень далеко, в районном селе на самом краю стовёрстной комендатурской зоны. И никак не попасть в неё тебе, не получить аттестата зрелости по времени своему. Вместо восьмого класса – стадо телят, стадо коров. Обучение продляет сама жизнь. Родители. Ссыльные всех потоков. Особенно – лагерники, отбывшие по северо-восточным лагерям десятилетний срок, перемещённые к истоку Шегарки на… вечное поселение.

Университет – ещё дальше. И долог, и труден будет путь твой до него. Но ты дойдёшь, откроешь двери аудиторий слушать лекции, откроешь двери читального зала университетской библиотеки, примешься познавать историю Руси-России, историю самых древних земных цивилизаций: Крит, Междуречье, Египет, Греция и Рим. Европа. Англия. Скандинавия. Америка…

Но сначала – Отечество своё. Вот Киевская Русь и первые князья её… Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах. И – Всеволод Большое Гнездо. И – Даниил Галицкий. Вот князья-цари-императоры Московской Руси, всея Руси, а над ними всеми высоко – князь Александр, Александр Ярославич, Александр Невский.

Князь Александр Невский, воин и дипломат, проживший всего сорок три года, – далеко, очень далеко. А ближе по времени, воззрениям, наполнению внутреннему, достоинствам всяческим, – Пётр Столыпин, единой крови с Лермонтовым. И как бы ты желал видеть его государем – Петра Столыпина, долго – государем России, а нет, не государь он, всего лишь глава правительства, государь – подле, но он мелок, он жалок и двоедушен, он не придёт и на похороны Петра Аркадьевича, жизнь кого так рано, так внезапно и страшно закончится…

Университет. Аудитории, библиотека. Ты учишься, делаешься грамотнее, взрослеешь и меняешься, иначе уже осмысливаешь прошлое своё, прошлое Отечества, настоящее осмысливаешь, пытаясь предугадать и будущее. И ты уже гордишься молча славянством своим, российством своим, родословной крестьянской.

Раздумья о судьбе Отечества не оставляют и никогда не оставят. И стыд за многие периоды исторического развития Руси-России, развития государственности. И боль за напрасно пролитую кровь. Свою, славянскую. Пролитую в результате… этого самого развития. И не о войнах частых со всесторонними противниками речь, а – внутренняя беда, распри. Постоянная – беспрерывная борьба за власть, захват-передел земель, ложь, предательства, доносы, подкуп, уничтожение друг друга, сознательное уничтожение сограждан, людей, народа российского. До князя Александра Невского, после него…

В 1761 году Михайло Ломоносов, гордость великая всей истории нашей, работая в Академии, нижайше подал Ивану Шувалову, влиятельному вельможе императрицы Елизаветы Петровны, «Письмо о размножении и сохранении народа российского», надеясь на внимательное прочтение и качественные изменения в государстве. Но нет, никого не заинтересовало содержание «Письма», никто и не прислушался к пожеланиям учёного. Кровь лилась, впитывалась землёй. Продолжалось сознательное уничтожение населения. До Ломоносова, после. До Столыпина, после. Продолжается и по сию пору.

Самый страшный период истории России, самый кровавый, начался 1917 годом. На дворе уже 21-й век, а ничего не меняется: сотни-сотни-сотни тысяч, составляя миллионы неохватные, россиян сваливаются ежегодно в бездну, если вести счёт хотя бы последних двух десятилетий. Хотя бы двух. А с 1917-го?..

Сохраняют себя, а не сограждан, самосохранением заняты лишь те, кто занял и удерживает за собой годы протяжные кабинеты властные, основу земного благополучия, не смущаясь, не стыдясь, не каясь ни в чём…

Но всё это – университет, библиотеки, размышления – позже, а пока ты у истока сибирской речки Шегарки, в деревне своей, усадьбе родительской. И сколько горя будет собрано здесь, сколько слёз, дней голодных и заплатанных штанов. Сколько страданий своих и чужих вберёшь, заполняясь невероятной печалью. Сколько сосланных разных потоков похоронишь, отмечая могилы сосновыми крестами. А ещё и сестёр…

Но где бы ни был потом, чем бы ни занимался, какие бы люди и природы ни окружали тебя, горько-сладкий дым огородно-береговых костров не выветривается из груди и памяти, любовь к родному краю будет томить с возрастающей силой, родное пепелище – звать, и вот настаёт день, когда делается совсем невыносимо, и ты бросаешь всё, садишься в кузов грузовика, вагон поезда, салон самолёта, идёшь пешком туда, где бывшая комендатурская зона, определённая для сограждан своих новой властью, властью большевиков, самой кроваво-лживо-подлой в истории земных цивилизаций, и нет ничего для тебя на этой самой земле дороже истока Шегарки, последних вёрст просёлочной дороги, полей, перелесков, стогов по сенокосам.

Ва­си­лий АФО­НИН
г. ТОМСК