Личная тема Олега Павлова

№ 2009 / 21, 23.02.2015, автор: Капитолина КОКШЕНЁВА

Он не рас­кры­ва­ет на­зва­ние сво­е­го но­во­го ро­ма­на – слов­но бе­ре­жёт от чу­жих при­кос­но­ве­ний, не хо­чет от­нять от се­бя и от­дать чу­жо­му гла­зу и в чу­жие ру­ки. С то­го вре­ме­ни, как на­чал пи­сать, ото­шёл в сто­ро­ну от ли­те­ра­тур­ной жиз­ни. Уе­хал из Моск­вы.

Он не раскрывает название своего нового романа – словно бережёт от чужих прикосновений, не хочет отнять от себя и отдать чужому глазу и в чужие руки. С того времени, как начал писать, отошёл в сторону от литературной жизни. Уехал из Москвы. Жил на расстоянии ото всех и, казалось, от всего, чтобы увидеть город, где родился и рос.

Он всю жизнь читает этот город – его герои отдают ему свои живые и трудные жизни, но они и сообщаются с ней, Москвой. Сообщаются с токами истории на её кривых улочках и высокомерных по столичному проспектах; с её внутренними подземными артериями, забитыми разным народом до немыслимой полноты и тесноты. Он помнит свою детскую Москву – этот странный котёл-кратер бассейна с именем города. Оттуда всё время поднимался пар – то ли человеческих воздыханий о скорбях, то ли пар оптимистических советских надежд, Бог весть. Но вот только именно о том, что убрали, долго мучили, но растерзали Дом Бога (Храм Христа Спасителя), он, конечно, тогда не знал… «Пар стоял над Москвой» – с этого и начнётся роман…

И потекут времена над Москвой, и сама она по-прежнему (вопреки всем и всему) будет историческим метрономом для всей великой России, с разухабистой беспечностью отказывающейся от своего величия. И заменят звон в главных русских часах – кремлёвских. И уже мороком каким-то, наваждением висит Москва в вечности. То ли она стала призраком, то ли вся Россия расстилается гигантским миражом вокруг неё? Только разойдётся Москва с Россией в те новые жгучие времена.

У Толстого была своя – семейственная, породистая, крепкая – Москва Ростовых и Болконских. Была и Москва народная, национальная, в 1812 году. У Платонова была счастливая Москва – на его, платоновский, лад. Да ведь и горьковский бесконечно длинный роман «Жизнь Клима Самгина» – тоже о Москве и москвичах.

В русской литературе большие темы живут долго, романы перекликаются между собой через века – ведь за Москвой стоит многое, в том числе и её интеллигенция. И если павловский главный герой романа (у него, кстати, нет имени; но безымянность тут обнаруживает пронзительную типичность) схож с Климом Самгиным, то мы можем точно сказать, что трагедия русской интеллигенции вообще и не заканчивалась…

В общем, само время передвигает сюжетные блоки романа, сталкивая людей друг с другом, захлёстывая ненавистью и враждой, сберегая любовью и залечивая болью. Большая история разбита на множество малых (историю московской семьи с отношениями мужчины и женщины, матери и сына), где смерть отца – начало семейной драмы – отзовётся большим, всю жизнь решаемым сыном вопросом: смерть отца для чего-то освободила сына. Но для чего? Как и положено русскому роману, у Павлова он находится в особом пространстве, между жизнью и смертью. Ведь только здесь можно задавать существенные вопросы: можно ли и нужно ли понимать как должное всё происходящее с нами? И что такое социальная смерть, если ты, лично ты, такой живой и в тебе так много неистраченной, нежной, доверчивой силы жизни?

 

Капитолина КОКШЕНЁВА