Такая реформа нам не нужна

№ 2009 / 21, 23.02.2015

Се­го­дня осо­бен­но тре­во­жит во­прос о не­по­нят­но кем «тол­ка­е­мой» оче­ред­ной ре­фор­ме рус­ско­го язы­ка. А за­ст­рель­щи­ком в этом по­роч­ном на­чи­на­нии был, к со­жа­ле­нию, наш лю­би­тель ре­форм царь Пётр I.

Мы сохраним тебя, русская речь!

Сегодня особенно тревожит вопрос о непонятно кем «толкаемой» очередной реформе русского языка. А застрельщиком в этом порочном начинании был, к сожалению, наш любитель реформ царь Пётр I. Годы своего правления он прославил реформами и нововведениями, многие из которых непоправимо сокрушили традиционный уклад жизни русского человека. Уничтожение русского костюма, уникальных архангельских кочей, бороздивших северные моря, – всё это тема отдельного разговора.

Но в результате утверждённого им в 1710 году образца новой азбуки светские и церковные книги стали печатать разными шрифтами, что положило начало разрушению единства духовной жизни русского человека.

В новой азбуке были исключены некоторые буквы, которые сочли «лишними», «силы» (знаки ударения), «титлы» (знаки сокращения). Буквенное обозначение цифр заменено на арабские цифры.

Вторая реформа русского письма грянула в 1917 году. Академией наук было утверждено «Постановление совещания по вопросу об упрощении русского правописания», а Министерство просвещения предложило ввести реформированную азбуку и орфографию в школах.

В 1918 году М.Покровский и В.Бонч-Бруевич «в целях облегчения (!) широким массам усвоения русской грамоты и освобождения школы от непроизводительного труда при изучении правописания (!)…» подписали «Декрет о введении новой орфографии», 11 пунктов которого «добили» уже израненную азбуку.

Писатель и педагог Людмила Ахременко утверждает, что вторая реформа, как и первая, «прервала связь времён». В результате новой орфографии менялся мелодический строй русского языка. Для примера достаточно представить, с каким скепсисом будет сегодня слушать молодёжь слова из песни «гимназистки румяныя, от мороза чуть пьяныя…». К сожалению, механизм разрушения языка, запущенный реформами, приводит к необратимым процессам, результаты которых ещё впереди, а тем временем…

«Тихо и неумолимо, как инфекция гриппа» (Л.Ахременко), надвигается очередная реформа русского языка. Силами каких-то таинственных учреждений, без широкого обсуждения, но, конечно же, «в целях облегчения усвоения». Для кого? Видимо, для тех недоучек, которые ленятся запоминать правила. А остальные, как всегда, должны равняться на худших.

Язык народа живёт вместе с народом, с народом «болеет» и с народом… погибает. Не в этом ли причина периодического подпиливания наших корней? Почему так стоически берегут свои иероглифы долгожители-японцы? Почему процветающие англичане не желают заменить свои двадцать времён английского языка на меньшее количество? Почему им не лень проставлять свои «титлы» и «силы», а нам русское правописание всё «облегчают» и «облегчают», заботливо избавляя от «непроизводительного труда»?

Реформаторы «третьего созыва» мотивируют свои порывы заботой о школьниках. Мол, трудно усваивается русский язык. Да, им действительно труднее, чем нам, старшему поколению, ведь мы ещё читали книги. И одного этого было вполне достаточно, чтобы ненавязчиво, в процессе чтения, постигать тайны русского слова. Правила можно было зубрить не так рьяно. Но дети теперь воспитываются телеэкраном, где всё меньше и меньше звучит это русское слово. Однако разве это основание для того, чтобы вновь препарировать нашу орфографию?

Представим, что хирург отрезает нарывающий палец, для «облегчения» страданий больного. Путешественник выбрасывает свой рюкзак с провиантом, для «облегчения» ноши. Примеры кажутся абсурдными. Палец пациент пожелает «непроизводительно» полечить, рюкзак турист согласится «непроизводительно» потаскать. Ради себя самого же.

Но разница в том, что дети не могут осознать степень полезности для них «непроизводительного труда» познания русского слова, а «трогательная» забота взрослых дядей и тётей-реформаторов навсегда лишит их такой возможности. А главное – они и не поймут, чего их лишили. Ведь пациент был бы лишён пальца, а турист завтрака – материально, и эти потери, как говорят, «налицо». Но ущерб нашим детям будет неизмерим не материально, а духовно. Это более серьёзно, но менее заметно.

Язык неразрывно связан с мышлением. Язык – средство хранения и передачи информации, средство управления человеческим поведением. Чем примитивнее язык – тем примитивнее мышление.

Вызывает тревогу то, что судьбу русского языка – быть или не быть реформе – будут решать депутаты Госдумы, многие из которых, простите за дерзость, более всех других заинтересованы в его «облегчении». Среди людей, профессионально занимающихся русским языком, нет тех, кто поддержал бы реформу. Ведь они как раз осознают её последствия. А дилетанты-реформаторы утверждают, что орфография – лишь форма языка, не связанная с содержанием. Однако это противоречит закону диалектики о единстве формы и содержания. Как бы изысканно ни оделась уличная проститутка, её не пустят в приличное заведение. Нечто исходящее «изнутри», а именно её «содержание», непременно выдаст её. И.А. Бунин отказывался говорить послереформенным языком, называя его «языком прислуги».

Упрощение языка – это разрыв внутренних исторических связей. Именно его сложность и многогранность позволяют точно выразить самую суть сложной мысли.

Русские люди отличались своей немногословностью именно потому, что хватало лишь одной ёмкой фразы и недвусмысленного взгляда, чтобы передать мысль собеседнику. Но чем больше «обрезают» русский язык, тем больше приходится изощряться в многословии, чтобы правильно сформулировать и донести до собеседника свою идею, свою мысль.

Обратимся вновь к примеру. Известная фраза «миру – мир» после реформы имеет смысла не больше, чем кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Но когда одно из слов «мир» писалось с буквой «и», а другое – с «i», то смысл фразы был короток и предельно ясен. Людям мирским – духовное восхождение (Mip вселенский). А теперь обратите внимание, какая произошла подмена смысла в нынешнем написании. Примерно так: удел мирских людей – мирская суета, без всякой надежды духовно возвыситься.

Мы не имеем права реформировать наш язык, ибо в ответе за это, как правило, те, кто не ведает, что творит. Русский язык – исторический и культурный памятник нашего народа, поэтому он должен иметь такую же «охранную грамоту», как исторические здания, сооружения, скульптурные монументы.

Облик слова имеет глубокое сакральное значение, наряду с религией и формой государственного устройства он определяет систему жизненных координат человека, и нет таких причин, которые бы побудили к его упрощению. Не говоря уже о том, каких материальных затрат потребует эта очередная реформа: миллионы учебников, словарей превратятся в ненужную макулатуру и миллиарды рублей будут истрачены на издание новых.

Неужели все эти жертвы ради той кучки недоучек?

Тамара КАЙЛЬ,
председатель Саратовского отделения
Международного фонда славянской письменности и культуры