Ипическая эрония Елены Георгиевской
№ 2009 / 47, 23.02.2015
«К её спокойному доброжелательному тону было трудно придраться, но в то же время было ясно, что на уме у неё что-то не то».
Как трансформируется стёб в постстёбную эпоху?
Отчёт с Липок-2009
– Это интертекст.
Не надо воспринимать его слишком серьёзно.
 |
| Оксана Бегма. Любовь |
«К её спокойному доброжелательному тону было трудно придраться, но в то же время было ясно, что на уме у неё что-то не то».
Как трансформируется стёб в постстёбную эпоху? Есть два хода. Можно стёб обозначить, как в амерских ситкомах, можно нет. Если не обозначить стёб, то люди могут не понять, где смешно. Кто работает традиционно, помечают, где следует смеяться, и где, значит, смешно.
Где более тонко ирония, там смех не обозначен, и можно понимать и серьёзно. Куда есть тенденция.
Отсюда следует и следующее. Особо продвинутые иронисты перевешивают вывески. И обозначают как смешное совершенно несмешную хрень, а смешную хрень подают со звериной серьёзностью.
Я сам это понял на Аркадии Северном. Как известно, «Одесские песни 20-х годов» были придуманы в Ленинграде 60-х в качестве стёба. Но Северный спел их так, что они в конечном счёте были канонизированы. Это общий культурный механизм. Всё начинается как стёб, а потом обрастает серьёзностью. В каждой шутке есть только доля шутки, и эта доля становится всё меньше.
Кстати, у меня совершенно нет ч/ю. Я ненавижу юмар и юмаристов. А когда кто-то рассказывает анекдот, я всегда прошу объяснить, «в чём же здесь прикол». Елена Георгиевская импонирует своей серьёзностью.
«– Нет, я могу понять, зачем писатели общаются с психами, это им для вдохновения надо, – пустился Виткинд в литературоведческие рассуждения, – но ты-то какого хера собираешь вокруг себя .банат, как Юля Фридман?!
«Психи всех сортов всегда тянулись ко мне, потому что я сочетаю так называемое здоровое начало с умением имитировать шизофренический дискурс, приобретённым в ходе борьбы с психами, которые нормального языка не понимают».
«Правда, Ася была уверена, что он понял её очень по-своему, как и всё, что он понимал, если понимал».
Так что я тоже понял Елену Георгиевскую по-своему, по-камчатке.
Елены Георгиевской и вопросы кутхианства
Кутх одновременно и трикстер и творец. Тогда не знаешь, где правильно плакать, а где правильно смеяться. А когда не знаешь, плакать или смеяться, тогда страшно смешно, но в основном страшно.
Когда критянин говорит «Все критяне лжецы», становится много и дискурса, и критян. Если Бог говорит: «Бога нет», то получается знаменитый силлогизм Кирилова из «Бесов». А именно самоубийство бога.
Кутх одновременно и критянин, и Бог. То есть надо просто время провести, пока не рассосётся.
Детский сад, подумала Ася.
«Через некоторое время пьеса абсурда приобрела своё логическое продолжение».
– Понимаете ли, Наталья Семёновна, – проговорила Ася, пытаясь сделать интонацию нулевой, – нажравшись, русский пролетариат полностью утрачивает чувство самосохранения и, как следствие, способность к конспирации. Российские мужчины, даже евреи, не выносят, когда им говорят правду о том, за чей счёт они на самом деле живут. Я считаю, что некоторых людей надо убивать. Эмоции тут ни причём. Это критика чистого разума.
– Да ну их всех нах.., – сказал учитель математики, снабжавший Асю книгами маркиза де Сада. – Кто читал вам антропологию, радость моя?
«Я не могу закинуть ногу на ногу, потому что моё колено упирается в стол, а отодвинуться нельзя, потому что стул упирается в кровать, а кровать – в тумбочку, а тумбочка – в стену, а стена – в шкаф, а дальше дверь и коридор, выходить в который слишком часто не хочется, потому что там ещё теснее; и вся мебель расшатана так, как может быть расшатана мебель…, и всё это потому, что в начале моей жизни некому было безвозмездно дать мне денег». (Здесь все Критики Канта в кратком изложении суммированы, про сто реальных талеров и сто воображаемых талеров. Талеры – это, кстати, доллары.)
– Потому что надо делом заниматься, а не по клубам, как восемнадцатилетние, х/йнёй страдать.
– Ну… – сказал Заратустра.
– Вернёмся к нашим овцам.
Я, собственно, к чему? Я к тому, что стиль Елены Георгиевской из взрывоопасной смеси свирепого романтизма и постстёба уверенно мутирует в новый эпос о своём себе.
«Я выгляжу моложе своих лет, но даже если ты и поверишь в мой паспортный возраст, у тебя в башке не уложится моя биография. Проще врать: ложь правдоподобна, а правда никогда не бывает правдивой на все сто».
«Ей снилась страница, испещрённая мелкими штрихами, и дождь из мелких снежинок. И надпись сверху: это всё – .йня. И потолок с обвалившейся штукатуркой, иронически именуемый небом».
Почему «Инстербург» сложно критиковать? Да потому что «Инстербург» не предназначен для критики. Там защита стоит, в виде сложного синтаксиса. «Инстербург» гораздо ближе к «Ведам», чем к «Капитанской дочке», надо только его правильно разбить на столбцы.
В итоге получаются следующие вилы. Елена Георгиевская сознательно накачивает текст разными неполлиткорректностями. Что вызывает на провокацию. С другой стороны, Елена ставит на текст сильную защиту. И тем самым на дальних подступах отбивает в натуре желание поддаться на провокации. По идее Елене
«А если кого-то всё вышеприведённое по причине чьих-то комплексов и ханжества глубоко возмущает, то не пошёл бы этот кто-то нах.?»
Василий ШИРЯЕВ,
п. ВОЛКАНЫЙ,
Камчатка
Стиль, орфография и пунктуация автора. Редакция в данном тексте ничего не правила.
Добавить комментарий