26 дней, которые не потрясли мир

№ 2009 / 49, 23.02.2015

Бла­го­да­ря филь­му Зар­хи «26 дней из жиз­ни До­сто­ев­ско­го» эти двад­цать шесть дней ста­ли са­мой ро­ман­ти­че­с­кой из всех ис­то­рий о Фё­до­ре Ми­хай­ло­ви­че: лю­бовь-мор­ковь, ак­т­ри­са Си­мо­но­ва

Кадр из фильма «26 дней из жизни Достоевского»

Благодаря фильму Зархи «26 дней из жизни Достоевского» эти двадцать шесть дней стали самой романтической из всех историй о Фёдоре Михайловиче: любовь-морковь, актриса Симонова, что в восьмидесятом году была едва ли не главной девушкой кино, будущий сталкер, Шикульска и Дворжецкий поверх сценария Финна. Это совершенно правильно, что структурированная и очищенная сказка вытеснила нескладную действительность.

Вообще, писать роман на скорость – известная забава. Вот у американцев происходит настоящий месячник романов National Novel Writing Month, в котором я даже поучаствовал (это, правда, детский сад, четыре авторских листа и конкурс «Грелка» по сравнению с этим – Кастальская академия). Всё это – иллюстрация к старому анекдоту про человека, который пенял портному за задержку, говоря, что целый мир и то – был создан за шесть дней. «Посмотрите на этот мир и на эти брюки», – справедливо отвечал портной.

Почему именно месяц – понятно: роман пишется за год вполне очевидным способом. За неделю его написать невозможно, а за месяц – нормальная задача. В массовом сознании вообще все события привязаны к простым срокам. Обыватель заболевает гриппом и думает, что обязан болеть неделю и расстраивается, если на восьмой день не выздоравливает. Тюремного срока в 800 дней нет, в этой зоне наказаний он исчисляется годами и тому подобное.

История с романом Достоевского интересна, на самом деле, сроками и методом.

А началось всё так: «1 октября (1866 года) зашёл я к Достоевскому, который незадолго перед тем приехал из Москвы, – писал в своих воспоминаниях А.П. Милюков. – Он быстро ходил по комнате с папиросой и, видимо, был чем-то очень встревожен.

– Что вы такой мрачный? – спросил я.

– Будешь мрачен, когда совсем пропадаешь! – отвечал он, не переставая шагать взад и вперёд.

– Как! Что такое?

– Да знаете ли вы мой контракт со Стелловским?

– О контракте вы мне говорили, но подробностей не знаю.

– Так вот посмотрите.

Он подошёл к письменному столу, вынул из него бумагу и подал мне, а сам опять зашагал по комнате. Я был озадачен. Не говоря уже о незначительности суммы, за которую было запродано издание, в условии заключалась статья, по которой Фёдор Михайлович обязывался доставить к 1 ноября того же 1866 года новый, нигде ещё не напечатанный роман в объёме не менее десяти печатных листов большого формата, а если не выполнит этого, то Стелловский получает право на крупную неустойку». В письме к А.В. Корвин-Круковской от 17 июня 1866 года Достоевский, правда, пишет: «Но в контракте нашем была статья, по которой я ему обещаю для его издания приготовить роман, не менее 12-ти печатных листов, и если не доставлю к 1-му ноября 1866 г. (последний срок), то волен он, Стелловский, в продолжение девяти лет издавать даром, и как вздумается, всё, что я ни напишу, безо всякого мне вознаграждения». Есть и дата «1 декабря» как последний срок, и разброс в объёмах также непонятен – так двенадцать, десять или сколько вышло? Ведь объём «Игрока» невелик – 296 000 знаков с пробелами, это примерно 7,3 а.л. Всякий неленивый человек может точно посчитать эти знаки, как я, скачав из Сети файл. Я бы вообще хотел понять, отчего издатель согласился на семь листов, или это вовсе какие-то не те листы.

И, конечно, не издатель поставил условие стремительного написания романа (времени было отпущено много), а Достоевский, как человек безумный, его не писал – тот же Милюков замечает:

«– Много у вас написано нового романа? – спросил я.

Достоевский остановился передо мною, резко развёл руками и сказал:

– Ни одной строчки!.. А что же делать, когда остаётся один месяц до срока. Летом для «Русского вестника» писал «Преступление и наказание» да написанное должен был переделывать, а теперь уж поздно: в четыре недели десяти больших листов не одолеешь».

В истории этого романа есть, конечно, особая черта – это диктовка стенографистке (женитьба как бонус вовсе не так интересна – много кто женится на своих секретаршах, куда интереснее обстоятельства).

4 октября 1866 Анна Григорьевна явилась на углу Малой Мещанской и Столярного переулка, они стали работать так: Достоевский предварительно делал черновые наброски, затем с 12 до 4 часов дня с небольшими перерывами диктовал, она уходила домой, где расшифровывала и переписывала запись.

29 октября была последняя диктовка, 30-го октября – беловик, будто подарок на день рождения писателя, а 31-го октября вечером Достоевский сдал рукопись под расписку, взамен отсутствующего издателя, приставу части, в которой проживал Стелловский.

Тут есть ещё одно обстоятельство – роман «Игрок» по мне так не очень хорош. Нет, видно, что его писал Достоевский, и востребован он был тогда и теперь – были по нему оперы и балеты, поставили не один фильм, да как-то это не по мне.

Вот за один месяц Платонов написал «Сокровенного человека» (3,5 а.л.), а за две недели – «Город Градов» (почти 2 листа). Посмотрите на этот мир и посмотрите на эти брюки. Или вот Пушкин был в Болдино в самый знаменитый приезд полтора месяца (правда, он много что там заканчивал, а не писал с начала до конца).

Мы можем вынести из этой истории и другой повод для размышлений. Это мотив быстрого письма в компьютерную коммерческую эпоху.

Меня всё время веселили писатели, удаляющиеся от своих семей и заседаний в пансионаты, чтобы там писать. Нет, пожить в пансионате я и сам люблю, да только есть тут привкус какого-то надувательства. Ты вот напиши роман за месяц в своей семье, да не когда вся она ходит на цыпочках, а тебя по утру, перед работой, гонят в молочную кухню. А ведь бывает, пишут.

Есть и писательская индустрия – другое дело – сидит такой писатель-главред, даёт тему и сюжет, сначала секретарь ему выборку материалов из архива готовит, а потом писатель надиктовывает с 12-и до 4-х, и не одна Анна Григорьевна или Софья Андреевна, а три редактора диалоги прописывают и вообще дописывают всё, что возможно. Это не литературные негры, а кинематографический метод под руководством режиссёра. По восемьсот романов за жизнь люди успевают написать!

На брюки глядите, на эти брюки! А потом переведите взгляд на этот мир.

Владимир БЕРЕЗИН