Гомерический Санги
№ 2010 / 11, 23.02.2015
Нет, не в том смысле «гомерический», что его творения или – Боже упаси! – сам уважаемый Владимир Михайлович вызывают смех и хохот, а в плане эпическом. Как следующий в русле великого Гомера. Да ведь и одно из лучших его произведений – «Песнь о нивхах», впервые изданная более двадцати лет назад
Нет, не в том смысле «гомерический», что его творения или – Боже упаси! – сам уважаемый Владимир Михайлович вызывают смех и хохот, а в плане эпическом. Как следующий в русле великого Гомера. Да ведь и одно из лучших его произведений – «Песнь о нивхах», впервые изданная более двадцати лет назад в московском издательстве «Современник», имеет подзаголовок: «Эпическая поэма в мифах, сказаниях, исторических и родовых преданиях». А эпос предполагает величие, глубину и достоинство словесного выражения. То есть, обратясь к «Поэтике» Аристотеля, можно сказать, что нужно быть ясным и не быть низким. Продолжим дальше словами древнегреческого мыслителя: «Самое ясное выражение, конечно, состоит из общеупотребительных слов, но оно низко. Примером служит поэзия Клеофонта и Сфенела. Благородное же и не затасканное есть то, которое пользуется необычными словами. А необычными я называю глоссу, метафору, удлинение и всё, уклоняющееся от общеупотребительного. Но если кто-нибудь сделает такою всю речь, то получится или загадка, или варваризм: если она будет состоять из метафор, то загадка, если же из глосс, то варваризм. В самом деле, идея загадки та, что, говоря о действительно существующем, соединяют вместе с тем совершенно невозможное». И ещё: «Задача поэта – говорить не о происшедшем, а о том, что могло бы случиться, и о возможном по вероятности или необходимости». Вдумаемся только в эти замечательные слова, целиком и полностью относящиеся к поэтике Санги и рассматриваемой поэме. Ведь всё так и есть: и загадка, и варваризм, и ясность, и возможное-невозможное, и многое-многое другое, что и не снилось тогда Аристотелю. Да даже и Гомеру. А если кому не нравится слово «гомерический», имеющее, действительно, двоякий смысл, то можно ведь выразиться и так: «Античный Санги». Хотя всё равно он останется Санги нивхским. Что нисколько не умаляет его поэтических достоинств, а напротив, прибавляет родовой силы.
Каждый народ, народище или народец просто обязан по определению иметь свой исторический эпос. Можно его, конечно, и выдумать, но это уж у совсем пропащих. А нивхи обладают своими преданиями, тут и выдумывать ничего не надо. Главное, чтобы явился человек, который сумел бы собрать их воедино и изложить поэтическим языком. И таким ретранслятором стал Владимир Санги. Его «Песнь о нивхах» – это удивительные и фантастические путешествия и приключения героев на суше, на море и даже в потустороннем мире, напоминающие в какой-то степени странствия хитроумного Одиссея или сражения в «Илиаде». Правда, порою сражения эти выглядят не как война между ахейцами и троянцами, а как битвы лягушек с мышами в «Батрахомиомахии», позднем подражании «Илиаде» неизвестного древнегреческого автора. Но это и естественно для нивхского эпоса, поскольку природа и всё существующее в ней одушевлено, имеет свой смысл и предназначение. Целостная картина мира для нивхов была бы не полна без самой малой травинки или лягушки. И Санги выражает мироощущение своего родного народа, живущего на острове Сахалин (есть ещё и материковые нивхи), в увлекательных сказочно-поэтических формах. Творит эпос.
Но каких трудов ему это стоило? Вот сам он пишет, предваряя свою «Песнь о нивхах»: «Лет тридцать назад, когда меня, как обухом, ударило страшное открытие – в лице немощных стариков, вслед за моей матерью неотвратимо уходивших в другой мир, мой древний народ теряет последних носителей своей многотысячелетней культуры, – их оставалось немногим более десяти. И тогда я, разом прозревший и охваченный чувством, в котором смешались страх и обеспокоенность, что культура моего народа погибнет на глазах у бездеятельного моего поколения, – где пешком, а где на лодках или собачьих упряжках – обошёл все нивхские села и стойбища, чтобы послушать-записать сказителей и песнопевцев». Он собрал богатейший фольклорный материал, чудом сумел зафиксировать Медвежий праздник, который ещё с 30-х годов власть рассматривала как вредный пережиток прошлого и фактически запретила его. Как запретила многое другое, в том числе и преподавание нивхского языка в школах. А Санги продолжал свои сборы и поиски. В результате явились на свет книги: «Ложный гон», «Нивхские легенды», «Женитьба Кевонгов», «Семипёрая птица», «Путешествие в стойбище Лунво» и другие. Но главной из них я считаю всё-таки «Песнь о нивхах». Здесь он буквально по фрагментам-кусочкам воссоздал эпос своего удивительного самобытного народа с устоявшимися многовековыми обычаями и традиционным укладом жизни. И помогли ему в этом те, которых «оставалось немногим более десяти». Надо бы их непременно назвать.
Это инвалид с рождения Салрин из родового посёлка Санги Чайво; сладкоголосый, со слабым зрением Вевук из штормового Ныйво; ироничный, непоседливый охотник Куги из селения Даги; степенный таёжник-соболятник Кер-Кер из рода Саквонгов; превосходный каюр Пулкун с чарующим голосом, живший в уединении с женой в сооружённом им торафе – зимнем жилище старинного образца – на реке Ясанги у Лунского залива; и, конечно же, знаменитая в нивхских кругах эпическая певица Хыткук… Последние из числа некогда многочисленных великих, которых выдающийся этнограф-нивховед Л.Я. Штернберг, проживший среди нивхов в ссылке на Сахалине десять лет, называл избранниками богов. Все они угасли в 50–70-х годах прошлого века.
Но Санги успел выполнить свою историческую, родовую, творческую, да какую угодно миссию, как её ни назови: главное – сохранил предания. Услышал сквозь надрывный кашель умирающей Хыткук далёкий голос былого величия культуры своего древнего народа. За это ему честь и хвала.
А нивхи действительно очень древний народ. Ещё в китайской придворной летописи «Ши цзи» сообщается о том, что в 2021 году до н.э. ко двору Шунь прибыло посольство племени сушень из «страны среди морей» и преподнесло подарки в виде стрел из дерева Ку (это чисто нивхское слово, означающее «стрелу») с грубыми каменными наконечниками. Сушени – это и есть нивхи, «люди, живущие в окружении воды», а «страна среди морей» – остров Сахалин, омываемый Охотским и Японским морями (по нивхским географическим понятиям – ещё и третьим морем – Матькы керк – Малым морем, как нивхи называют Сахалинский залив, отрезанный от Пила керк – Большого моря (Охотского) северной оконечностью Сахалина и группой островов). В богатейшем нивхском фольклоре центральное место занимают исторические и родовые предания тылгур и многоплановые эпические песни настур (настунд). Владимир Санги использовал их в своей «Песни о нивхах» – тут и миф о сотворении Земли, и приключения мужественных охотников на морского зверя, и затейливые межродовые отношения, и картинки, словно в документальном кино, из жизни путешественников и мореходцев, и тяжёлые битвы людей Ыхмифа с завоевателями-пришельцами, и многое другое. А всё вместе – это поэтическое восприятие нивхов окружающего мира и Вселенной.
Информанты Санги – Вевук, Куги, Пулкун, Хыткук – исполняли пением и речитативом древненивхские настур – длинные (на всю ночь, а некоторые и с продолжением) песни-поэмы, которые и есть генетически очень древний вид героического эпоса, повествующего о жизни и деяниях племени нивхов со времён мифического первочеловека, явившегося в пределы действия эпоса после небывалого землетрясения и мирового катаклизма. Любопытно, что в исторической достоверности основных пересказываемых событий нет оснований сомневаться (даже в сожительстве нивхов с нерпами и медведями и происшедших от этих «брачных игр» людях-оборотнях, «горных людях»), поскольку по строжайше соблюдаемому нивхами-сказителями правилу тылгук (пересказчик тылгур) не может «сочинять от себя», иначе на язык нарушителя табу сядет злой дух и нарушитель навсегда потеряет свой счастливый дар. Надеемся, что и Владимир Санги также ничего в своей «Песни о нивхах» не присочинил для красоты словца от себя. Да впрочем, в этом и не было никакой необходимости – поэма красива, ясна и величава сама по себе, именно как счастливый дар от последних божественных избранников из племени нивхов.
Не забудь же, потомок мой, Нашей древней стрелы язык. Он безгрешен и справедлив, Как опасный тигриный лик. Так прозрачен он и глубок, Словно струи в горной реке, И сказители говорят На высоком том языке. Э, каких бы ни видел стран И каких ни прочёл бы книг, Пусть звучит у тебя в душе Нашей древней стрелы язык. Он от веку не льстит, не лжёт, Не злобится, не предаёт. Ты имей его про запас И в счастливый, и в трудный час. |
Добавить комментарий